О Новороссийске, горах и безберезовиках

Все началось с электрички в Новороссийск.

Вообще-то, если заметить, все интересные и большие мысли приходят в самых неожиданных местах (но что ни на есть подходящих). В процессе самого важного совещания обязательно придет муза поэтики и начнет плести дифирамбы погоде за окном, пока начальство… тоже плетет дифирамбы, но умными словами и с суровым выражением лица. В процессе самого ответственного разговора, когда нужно держать брови «домиком», а нос по ветру, в голове обязательно проснется юморист и на добровольно-принудительных основах начнет выпрашивать глупую улыбку. И, в конце концов, в процессе самой обычной поездки в голове родится что-нибудь очень необычное. Что-то такое, отчего глаза распахнутся и дыхание сопрет: «Вот это мы-ы-ысль! Вот это я наприду-у-умывал, вот это я нахитросплетенил словес!»

Вот и еду я в Новороссийск, на электричке. И все вокруг намекает, даже яро подмигивает на уникальность момента:

Раз. Это моя первая поездка на электричке (память у меня плохая, поэтому даже если не первая, тогда она мне казалась первой и единственной!).

Два. Это моя первая поездка в Новороссийск (тут уже документально подтверждено, никаких фантомасов).

Три. Это моя первая встреча с морским портом (а первое свидание всегда самое волнительное, душещипательное и: «Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало», − фетовское!).

 То есть все звезды сложились и планеты сошлись, чтобы подумать о чем-нибудь «этаком», удивительном и необъятном. Грандиозном. Сног-сши-ба-тель-ном… И прочие красивые синонимы. И даже уже глаза распахнулись для вздоха: «Вот это выдумка»… А потом посмотрела за окно и пришла только любовь.

Вы подумаете, это та любовь, которая в своем репертуаре: ждешь разумных мыслей, а заявляются светлые чувства. Но это не та любовь.

Это было то чувство, которое, как мамина колыбельная, в глубоком детстве поселилось в сердце и теперь напоминало о себе разливающимся мягким теплом и щипанием в носу. И особенно часто – у окна поезда. И особенно сильно − у родного дома. И особенно ярко − у бабушкиного подоконника. Оно вырисовывало гордую «Р», ошеломительно протягивало «О» и нежно допевало «Си-и-ия». Изумительное чувство, вот оно какое!

Мне сразу вспоминается, как критиковали Василия Шукшина за то, как Егор Прокудин обнимает березу. И Шукшину даже пришлось отписывать и объяснять: «Увидел березку: подошел, погладил, сказал, какая она красивая стоит – маленько один побыл, вдумался… Такая уж привычка, но привычка человека изначально доброго, чья душа не хочет войны с окружающим миром, а когда не так, то душа – скорбит» [1].

А мне кажется, понять, почему герой обнимает дерево, очень просто. Мне кажется, мы с детства уже видим, а взрослея, понимаем, что никакое это не дерево. Это целая Родина. Погладишь – где-то засечка, где-то задоринка, где-то муравей домой путь ищет. Подумаешь: сколько же ты пережила, милая, сколько выстояла, сколько выстрадала. И, конечно, тогда и обнимешь. И пожалеешь.

 Василий Шукшин об этом знал, сам чувствовал. А есть люди, которые никогда бы березку не обняли, даже если бы она сама ветки протянула…

Вот на этой мысли транспорт вздрогнул, остановился, и электричка благополучно выплюнула меня на новороссийский вокзал. Обзавидовалась, наверное, моим березкам. Ну и пожалуйста!

И пока я оценивала горы слева, море справа, все думала об этих несчастных людях без берез. А как это им, без своих берез? Шукшин писал: «Одно дело жить и бороться, когда есть куда вернуться, другое дело, когда отступать некуда» [1].

И мое «куда» − это действительно березы. На подъезде в родную Белгородскую область всегда прижимаюсь к стеклу поезда: вот они, родные, черно-белые, целая роща!.. А у кого-то это кедр, а у кого-то – дуб. Флора России ведь очень разнообразна, на каждого по дереву найдется, обнимай – не хочу.

Но а вот эти люди, одинокие, безберезовые, их «куда» − это где? Это куда?.. Пожалеть их надо.

И вот здесь мы останавливаемся на склоне. В закатном небе рисуются очертания гор. Великолепных, неистовых. Интересно, а их как обнять?.. Наверное, только словом, взглядом.

За деревянным столом, пропитанным запахом мангала, сидит семья. Совсем незнакомые люди с добрыми глазами. Пару приветственных жестов − и вот мы уже сидим все вместе, а папа травит байки. Я вглядываюсь в эти лица, в этот мангал и эти горы. Разве может быть что-то красивее и роднее?

Мне вспоминается одно высказывание Познера (из рода «зачем заканчивать за упокой, если можно было просто не начинать…говорить») про характер русского человека, к которому он себя, естественно, не относит: «…это желание поразить и обрадовать всех криком «угощаю!» − при том, что не останется ни рубля на завтра и не на что будет купить хлеб для собственной семьи»[2]. И становится невыносимо обидно за светлые улыбающиеся лица, за семью, которая без капли сомнения усадила нас за свой стол, за необъятные горы, которые веками впитывали человеческие мудрости и слабости.

Значит, у безберезовика Познера этого всего нет? Его слова будут проноситься в моей голове: «…это чинопочитание и одновременно высокомерие по отношению к нижестоящим, этот комплекс неполноценности и убежденность в своем превосходстве»[2], пока папа и наши новые знакомые поднимают тост за любовь, радость и нашу огромную-преогромную семью площадью 17 миллионов квадратных метров: «Добро побеждает все!»

И мы пойдем дальше, исследовать горные вершины. Вести нас будет запах плова на костре и журчание маленькой речки: жур-жур, жур-жур. Папа поднимет какой-то коричневый камень, покрутик так-сяк и победно выдаст: «О! Хризалик! Кор-бун-кул!». Я посмеюсь: теперь горы знают, что у их подножий обитают хризалико-корбункулы и жадные до шашлыка белгородцы.

Обратно мы вызовем такси. Сядем − и давай наперебой рассказывать, какое красивое место мы нашли и как громко журчит речка: жур-жур, жур-жур, − и какие огромные горы, и какой цветущий Новороссийск. Таксист посмотрит в зеркало и с мудростью, по-доброму скажет: «В мире все красиво». И мы затихнем, ошеломленные этими словами.

Я посмотрю в окно, и снова чувство, которое пропевает «Си-и-ия», всколыхнется в груди, защиплет нос и настигнет каким-то невероятным потоком. А ведь кругом березовые люди.

Вот они идут с пакетом продуктов, размышляя о том, как соберутся семьей за одним столом. Вот они разгоняют дым у мангала, улыбаясь невероятному запаху мяса на природе. Вот они щурятся от закатного солнца, с надеждой рассматривая горизонт: что там ждет впереди?

Великая семья площадью 17 миллионов квадратных метров.

Так отчего же на нас с телевизора нагоняют тоски всякие безберезовики? Эти несчастные безберезовики, которые видят в окно такси только свое отражение и которые никогда не поднимут тоста на склоне горы.

Мы так много их видим. В канцеляриях, бюрократиях и кабинетах. В студиях, эфирах и мерцаниях экрана. В полемиках, конфликтах и громкостях. Так много, что начинает казаться, что это мы все − чудики, как у Шукшина. Да что там! И вот уже сам Шукшин стоит перед научными работниками в Обнинске и доказывает, что никакой-то он не чудик.

На этой мысли я сажусь на утреннюю электричку, Новороссийск машет вслед своей каменистой лапой.

Сколько ни задавайте вопросов, безберезовики, а Василий Шукшин на это все давно ответил:

«Ни для чего я тебе это показываю, а просто – дорого мне все это, дороже потом ничего не было. Ну и – делюсь. У тебя будет другое дорогое, у меня – это. А земля-то у нас одна» [1].

Список использованных источников

1. Василий Шукшин. Том 3. Рассказы 1972-1974 годов // Библиотека русской и советской классики. URL: https://traumlibrary.ru/book/shukshin-ss03-03/shukshin-ss03-03.html#s003 (дата обращения: 15.12.2024).

2. Прощание с иллюзиями. Владимир Познер // Литрес. URL: https://www.litres.ru/book/vladimir-pozner/proschanie-s-illuziyami-3139475/ (дата обращения: 15.12.2024).

Илл.: Авраимов Григорий

26.12.2024