На дворе стоял жаркий июльский день. Солнце сильно припекало, и даже в тени не было спасения от его обжигающих лучей. Иван Аркадьевич сидел на земле возле старого заброшенного дома, прислонившись спиной к покосившемуся забору, и глядел пустыми, безжизненными глазами на синее безоблачное небо. Солнце было позади и почти не слепило его. Капли пота медленно стекали по его лбу и шее. Редко скопившаяся на кончике носа влага падала на его измятую и грязную рубаху. Его темно-синие джинсы и стоптанные ботинки, как и рубаха, были довольно сильно испачканы, а в районе колена штанина и вовсе была порвана. Часы на левой руке разбиты.

Он не был пьян, не был участником драки, не был убегавшим вором, как и не был попрошайкой или нищим. Он был обычным человеком, чья тихая и мирная жизнь была прервана роковым событием. Прошлой ночью он бежал. Бежал, не помня себя, собирая все попадавшиеся на пути кочки и ветки. Бежал в панике и страхе, что застилают разум пеленой и лишают рассудка. Бежал, не понимая, что уже поздно куда-то бежать…

В ту ночь… он… убил. Иван не желал ему смерти. Он просто хотел его остановить. И остановил. Но, увы, навсегда. В ту ночь Иван Аркадьевич возвращался поздно вечером с работы и услышал брань и ругань из соседского дома. Сосед его был человеком довольно вспыльчивым и нетерпеливым, а вернее сказать, что это был буян и скандалист. Сын у него был. Мальчишка лет тринадцати, тихий, робкий, послушный – копия своей матери. Она умерла, когда паренек ещё, что называется, под стол ходил, и потому воспитывал его отец, звали его, кстати, Пётр Семёнович. Он был не тиран, и старался ребёнка не ругать по пустякам, и вообще беречь мальчика, а такому человеку сдерживать гнев, как вы понимаете, непросто. Жили они не хуже и не лучше других. Но вот была одна беда, от которой не было спасу. Беда эта лежала на дне бутылки. Если Пётр Семёнович напьётся, то берегитесь все, кто рядом оказался. Весь дух из тебя выбьет и в страшных кошмарах потом приходить станет.

В тот злополучный вечер вернулся он с чьих-то именин, порядком набравшийся. А сын его – Влад, спать не лёг, хотя было уже совсем темно и звёзды рассыпались на небе маленькими сверкающими огоньками. Пьяный Петр Семёнович, увидев, что Владик сидит на крыльце – он что-то вырезал из дерева под светом керосиновой лампы, которою приволок из сарая, – с мгновенно налившимися от злости глазами, заорал: «Ты че не спишь, зараза!», пошёл прямо на мальца, шатаясь и пытаясь закатывать рукава. Мальчик знал: от пьяного отца нужно просто убегать и не думать. Ведь Петр Семёнович сам говорил ему об этом, боясь, что такой вот момент настанет когда-нибудь. Он знал, но не побежал. Страх мгновенно сковал его. Влад выронил ножик и палку на ступеньку перед собой и больше не мог пошевелиться. Такого он никогда не испытывал, так как никогда такого не случалось. Отец навис над ним, подобно туче, и желая услышать ответ на заданный им вопрос, вопросительно крикнул: «А-а?», Влад же смог только рефлекторно поднять правую руку, чтобы закрыть лицо, не осознавая – это не поможет. «Зас-ранец!» ­– рявкнул Пётр Семёнович, ударив с размаху бедного мальчишку ладонью по голове, от чего тот мгновенно полетел с крыльца на землю.

Иван Аркадьевич, остановившийся возле соседского забора, видел момент удара прекрасно.  Его охватило странное чувство. Сердце забилось чаще. «О господи!» – раздалось в голове. Он в мгновение ока перемахнул через забор и с разбегу толкнул Петра в бок, от чего тот упал на землю, как мешок с цементом. Петр Семёнович был человеком крупным и силу имел внушительную. Он поднялся, взглянул на Ивана безумным, бешеным взглядом и закричал: «Убью!». После этого он бросился на него и повалил на землю. Иван Аркадьевич заметил лежавшую на последней ступеньке крыльца деревяшку, с которой возился мальчик, и теперь, получая мощные, сокрушительные удары по лицу, пытался нащупать её рукой. Наконец, почувствовав деревяшку, он схватил её и нанёс удар в висок. Но это был не тот предмет, который искал Иван Аркадьевич. Это был нож с самодельной деревянной рукоятью.

Кровь хлынула из раны, и тело Петра Семёновича обмякло и повалилось на землю. Чувствительный Влад, всё это время пребывавший в оцепенении и с ужасом наблюдавший за происходящим, теперь и вовсе потерял сознание. 

Иван Аркадьевич резко поднялся, откинул нож и смотрел на убитого им Петра, пытаясь перевести дыхание. Иван был в состоянии аффекта, и единственная мысль, которая иглой вонзалась в его сознание, восклицала: «беги!». Он не помнит, сколько бежал по лесу, сколько брёл пешком по появившейся откуда-то дороге, как оказался возле этого заброшенного дома. Но вот так произошла трагедия, которая порушила его жизнь.

Страшные картины произошедшего мелькали в голове у мужчины и не давали ему покоя. Череду этих ужасных мыслей прервал посторонний голос внезапно появившегося человека.

- Что с тобой? - спросил подошедший, и слова его, казалось, были преисполнены участия и искреннего желания помочь.

Какое-то странное своей неожиданностью чувство доверия и облегчения овладело Иваном. Словно родная мать стояла сейчас подле него и, чувствуя все его переживания и боль, хотела ему помочь. Впрочем, он испытал наяву подобное впервые, потому как рос в приюте и родителей своих не знал, лишь фантазировал, как это могло бы быть и как бы хорошо и спокойно он себя тогда чувствовал.  Иван Аркадьевич перевёл взгляд на незнакомца. Это был мужчина лет пятидесяти, с поседевшей бородой, едва касавшейся груди, рослый, среднего телосложения, с добрыми карими глазами. На нём была белая пропитанная потом майка, серые свободные штаны, а обут он был в коричневые ботинки на шнурке. Словом, простой сельский житель, вот только было в нём что-то особенное, необъяснимо притягательное и родное. 

- Плохо мне, дядя, - глухим и хриплым от долгого молчания голосом отозвался Иван, переводя взгляд на траву.

- Отчего же? - спросил незнакомец, начав вдруг присаживаться рядом, с явным намерением продолжить неожиданно начатый им разговор.

- Кончено. Всё… кончено… некуда ему деваться теперь. Пропал мальчонка… и я пропал.

- Покуда жив, ничто не кончено. Жизнь –  она много чего приносит.  Сколько плохого, столько и хорошего. А всё ж, что за беда-то? Что тревожит тебя? Мальчик этот. Навредил ты ему?

- Жизнь сломал. И ему, и себе.

- Ну… так уж прямо и сломал? Всё поправить можно. Там, где сломал, можно заново отстроить, ещё лучше прежнего.

Вдруг подняв голову и пристально посмотрев на добродушного незнакомца, Иван спросил:

- А человека с того света вернуть можно? Отца мальчишке отстроить можно?

Отчаяние внезапно спровоцировало в нём гнев и злую иронию. Он ударил себя кулаком в грудь и сказал:

- Скажи мне, дядя, можно ли душу мою заново отстроить? Можно ли это поправить, дядя? Можно?

- Поправить всё можно, только желание нужно.

Странные слова отразились эхом в голове у Ивана. Нашедшее на него исступление пропало так же неожиданно, как и появилось, унеся с собой все крутившиеся в голове мысли, оставив лишь пустоту и угнетение. Он вновь отвёл глаза, и наступило молчание.

- Убил, значит? – спокойно спросил незнакомец.

- Убил. – ответил Иван. Он не боялся, что напугает этого человека. Не боялся, что тот побежит в свою деревню и потом вернётся с полицией. Ему не было всё равно, но это странное чувство доверия, поселившееся в его душе… не отпускало. Иван Аркадьевич пристально посмотрел на своего собеседника и спросил:

- Скажи отец, Бог есть?

 Мужчина усмехнулся.

- Бог-то? А кто ж его знает? Я не встречал, но тебе скажу так: если веришь, то есть. Всё в этом мире есть, если верить. И любовь, и правда, и человечность – всё есть. А Бог, он не здесь, - человек показал пальцем на голову, - а здесь, - он медленно отвел руку и положил на грудь. - Если сердце тебя ведёт, значит, к Богу идёшь и, значит, путь твой правильный, а беда, трудность, испытание – они же у всех есть, и каждому с ними справиться должно. Я уверен, у тебя всё будет хорошо, и жизнь твоя сложится как нельзя лучше.

- Кто ты, мужик?

- Я священник Рафаил. Тут церквушка есть неподалёку, - он поднялся и указал пальцем в сторону небольшого холма, на котором виднелась маленькая деревянная церковь. - Ну, пора мне. Прощай…

- Иван.

- Прощай, Иван. Главное – не забывай, что Бог внутри каждого человека есть. Он и душа твоя неделимы. Слушай своё сердце, оно приведёт тебя к истине.

Иван резко встал.

- Стой, погоди.

Рафаил повернулся.

Иван хотел ещё что-то спросить, но вместо этого просто сказал: «До встречи», будто поправляя своего собеседника. Он верил, что встретится с ним вновь.

Улыбнувшись, священник не торопясь пошел в сторону церкви. Иван провожал его взглядом. Он думал о том мальчике и сказанных незнакомцем словах, утоливших его печаль и давших надежду.

Вечерело. Солнце медленно приближалось к горизонту. Заканчивался день, значимость которого превышала важность всего, что было в его жизни ранее. Пройдёт ночь, как прошли страх, волнение и тревога Ивана. Наступит новый день. Начнётся новая история.