Была поздняя осень. Тусклый предвечерний свет проникал в комнату сквозь единственное окно, слабо освещая находившиеся там предметы. По всей комнате были хаотично разбросаны книги, вырванные страницы, кисточки, карандаши, мятые тюбики красок, тряпки, вдоль стен громоздились холсты и подрамники, а пол был усеян разноцветными засохшими пятнами и пустыми бутылками из-под алкоголя. Иссохшее тело уже седьмые сутки подряд томилось в этом заваленном хламом помещении. Оно еще не было старым, хотя выглядело совершенно непригодным к жизни, словно она должна была закончиться много времени назад, и закончилась, но организм забыл перестать функционировать.

Его рассеянный, замутненный взор, не выражавший никаких чувств, был устремлен в одну точку в противоположной стороне комнаты. Там, величаво возвышаясь надо всем остальным, стояла его неоконченная работа. Строго нависая над своим творцом, она словно сковывала его тело и сознание, заполняя его целиком, подчиняя своей воле.

Когда стемнело совсем, на улице загорелся фонарь. Эта резкая перемена вывела бездвижное тело из оцепенения – перепачканная краской, с вязью перепутанных вздутых вен, проглядывавших из-под кожи, рука потянулась к бутылке, и мужчина с удивлением и досадой обнаружил, что и ее дни уже сочтены.

- Арсений, черт возьми, где тебя носит?.. – пробормотав, он стал шарить по карманам и осматривать комнату в поисках мобильного.

…

- Может, ответишь?

- Не хочу.

- Почему?

- Да Степаныч опять накидался, не хочу с ним в таком состоянии общаться, снова хрень всякую нести будет.

- А если случилось чего?

- Да что у него может случиться…

- И давно он так?

- Третий месяц не просыхает, работа у него, видите ли, не идет, бухает как скотина, а потом мне звонит и жалобно так: «Сень, приди, плохо мне, умираю я…» - молодой человек попытался спародировать голос умирающего старика, - а приду, он уже еле сидит, а все выпить с ним просит, от одиночества он умирал, оказывается.

- А ты с ним не пьешь?

- Еще чего! Если он во мне собутыльника найдет, то все, пиши пропало. Тогда точно никакой работы ни ему, ни мне.

- Жалко его…

- Да че жалко?! Его никто пить не заставляет… толковый мужик, талантливый, если можно сказать, если существует талант этот… Когда не пьет, хорошие вещи пишет, мне бы хоть часть от этого уметь… Но сам же себя и гасит пьянством своим, нечего жалеть, сам виноват.

- Зря ты так, может, он действительно мучается, а так забывается и… не знаю, может, это и слабость, но что ему остается?

- Работать. Пострадать – это самое милое дело, кто ж спорит. Да ну, хватит о нем, иди сюда, – парень легко подхватил на руки девушку и, покружив в воздухе, усадил на невысокий забор, ограждающий пешеходную зону от водоема.

Осенний вечер открывает некоторые привилегии для влюбленных – рано темнеет и начинаются первые заморозки, поэтому в спальных районах нечасто встретишь большие скопления людей. Предоставленные сами себе, молодые люди страстно целовались. Влажные губы, розовые следы на шеях, горячие выдохи, оставляющие в воздухе облачка пара, холодные пальцы, скользящие по желанному юному телу, горящие глаза…

- Слушай, давай до мастерской дойдем? Степаныч уже должен был уйти... – девушка согласно кивнула, ловко спрыгнула с перил, застегнула куртку и, продолжая заигрывать, направилась за своим возлюбленным. Только теперь они осознали, как сильно похолодало на улице. Прижавшись друг к дружке, они шли по хорошо известной дороге, мурлыча что-то нежное и не замечая ничего вокруг. Мастерская находилась недалеко, и уже в скором времени молодые люди подходили к многоэтажному дому. Юноша резко изменился в лице, пробормотал что-то невнятное и разочарованное, и ускорил шаг. Его спутница пыталась разглядеть в темноте причину такой перемены настроения и обнаружила ее в небрежно брошенном возле крыльца мешке с мусором, который при детальном рассмотрении по мере ее приближения преобразовался в чье-то бесформенное тело.

- Ну и куда Вы в таком виде собрались? – с упреком спрашивал парень, поднимая своего учителя с холодного асфальта. Арсений был недурно сложен, однако с трудом удерживал хилого старика, которого все тянуло к земле. Девушка заботливо пыталась отряхнуть его куртку, наивно надеясь привести мужчину в более потребный вид.

Некоторое время все молчали: девушка была сильно сконфужена подобной встречей, поэтому увлеченно махала руками, полагая, что это хоть сколько-нибудь делает лучше – не испытывать жуткой неловкости помогало точно; парень просто не хотел ничего говорить, а пьяный витал где-то далеко от происходящего. Беспорядочные движения девичьих рук отвлекли его, вызвав раздражение. Он попытался отмахнуться от них, как от назойливых мух. В путаной череде расплывающихся форм, смазанных красок и прыгающих разрастающихся огней, он смутно увидел светлое юное личико.

- А! – неожиданно громко и грозно рявкнул мужчина, от чего девушка вздрогнула и тут же замерла, - так вот ты какая! Ты чего творишь?! – жутко кричал он, а изо рта, против воли, выскочила слюна и белым пятном шлепнулась на ее синюю курточку. Ничего не понимая, страшно перепугавшись, девушка глупо и нелепо улыбнулась, и чуть слышно выдавила из себя:

- Что?

- Ты чего с ним сделала?! Ты на его шею посмотри – вся синяя! У-у, змеюка, присосалась! Нельзя молодому парню с такими делами напоказ ходить! – несмотря на серьезность его тона, девушка расслабилась и смущенно улыбнулась.

- Сеня, иди, принеси мне выпить, – вспомнив, для чего он вообще здесь оказался, спокойно сказал куда-то в пустоту.

- Да куда Вам, хватит! – возмущенно ответил парень. Лицо учителя начало краснеть и раздраженно надуваться, брови съехали к переносице, в глазах сверкала злость, он снова грубо заговорил:

- А ты за собой последи, за девкой своей… за мной нечего! Считает тут… - мысли начинали путаться, лицо вновь приняло спокойный вид, – на вот деньги, чекушку купи… - неловкие попытки расстегнуть непослушными пальцами молнию были безуспешны. Молодой человек не спорил, понимал, что тот не отстанет, да и смысла не видел. Хотел поскорее закончить с этим и избавить себя от его общества.

- У меня есть деньги, сейчас принесу, – равнодушно бросил он, усаживая мужчину на скамейку, - пойдем, - добавил девушке и протянул руку.

- Нет, ты беги скорее, она со мной останется, нам поговорить нужно, - девушка замялась, испытывая жалость к нему и откуда-то взявшуюся привязанность.

- Я тут останусь лучше, вдруг чего…

- Скоро буду.

Юная девушка с восхищением смотрела на грязного пропитого старика и видела в нем что-то большее. Чувствовала какую-то муку, владевшую его сознанием и душой, какую-то глубину, возможно, надуманную ее романтическим восприятием всего окружающего; идеализированный образ истерзанного художника-гения, коим он всегда представлялся ей в рассказах молодого человека, который действительно уважал своего мастера и возносил над многими творцами.

Девушка была смущена, оставшись с ним наедине, неловко стояла, скрестив руки и ноги, слегка покачиваясь.

- Всегда размещайся в пространстве только логически верно и оправданно. Твоя поза неестественна, на тебя не хочется смотреть, - недовольно пробубнил старик, и девушка, повинуясь, вытянулась, опустив руки. Ее угнетала атмосфера недовольства и критики, ей хотелось это исправить. И она почти была уверена, как это сделать. У нее был внушающий опыт общения с пьяными людьми и пьяными взрослыми мужчинами, в частности. Она знала, как воздействует алкоголь, что нужно говорить, как и когда улыбаться, чтобы вызвать их расположение к себе. А «почти уверена» - лишь потому, что сомнения, кажется, не отпускали ее ни на секунду всю сознательную жизнь.

- Я не особо понимаю, но мне понравилась Ваша работа, - робко начала она, - которая красная, - заинтересованный взгляд, который был теперь устремлен на нее, и еле заметное на лице одобрение в очередной раз означали, что сомневаться было ни к чему. Теперь он стал смотреть на нее иначе.

- Да я сам охренел, - мужчина самодовольно растянулся в улыбке.

- Семен Степаныч, это Вы? Не узнал… - к подъезду подходил крупный взрослый мужчина.

- А кто ж… Придержи дверку… Помоги-ка, - он протянул девушке руку, чтобы та помогла ему встать. Она крепко взяла его руку и с силой потянула на себя. Старик встал и зашатался.

- Нужна помощь? – спросил незнакомец.

- Нет, спасибо, - ответила девушка и, обхватив его за талию, повела к двери, словно это была ее ноша и ответственность. Втроем они зашли в подъезд. Благо, мастерская находилась на первом.

- Гляди, какие девушки меня сопровождают в обнимку, - хвастался он перед соседом, который посмеялся, скорее, из жалости, а девушка почему-то гордилась, таща на себе это вусмерть пьяное тело, которое даже теперь находило происходящее забавным.

Она усадила его на деревянный табурет посреди комнаты и встала чуть поодаль более уверенно, стараясь занимать пространство правильно. Мужчина смотрел на нее игриво и, усмехнувшись, спросил:

- Это что, у тебя страсть такая, что ты ему шею так? – девушка смутилась, щеки вмиг порозовели, - понятно… это хорошо, когда человек страстный, живой, значит, сейчас это многого стоит. Любишь его, да? – девушка не ответила, лишь улыбнулась.

- А мне сделаешь? – он наклонил голову вбок, подставляя сальную, покрытую морщинами шею, - сделай, пожалуйста? У меня шея еще ого-го, не хуже Сенькиной, - девушка неловко замялась, не зная, как себя вести. Она осознавала абсурдность ситуации и именно поэтому хотела ее растянуть, довести до точки, вцепившись губами в его неприятную кожу, однако здравый рассудок этого не позволял.

- Ну… я не могу… - выдавила она.

- Да… старый я стал, непривлекательный. Раньше на меня девушки вешались, м-м. Ты бы знала меня раньше, сейчас не то… Досадно… никого не щадит, зараза… Тебя звать-то как?

- Соня, - как-то снисходительно ответила девушка, сочувствуя его старости и утерянным возможностям.

- А я знал, просто так спросил, - лукаво куда-то в сторону сказал он, - Соня… хорошее имя. А полное как?

- София, - неожиданно пронзительно на нее уставились два выцветших от старости глаза, казалось, будто на мгновение с них сошла пелена алкогольного опьянения, все его тело и сознание словно пронзило электрическим разрядом.

- А ты знаешь… историю своего имени?

- Нет, - ответила девушка, не совсем поняв вопроса, ожидая услышать интересную легенду, которую не знала ранее.

- Дура ты, - старик отвернулся, огонь в его глазах потух. – Такое имя носишь и не знаешь.

- Ну… я знаю только одну… про Веру, Надежду, Любовь и их…

- …мать Софию, - воодушевленно закончил старик в унисон девушке. Мужчина смотрел на нее полный очарования. – Так я об этом и спрашивал. Дай мне свою руку, пожалуйста, - Соня подошла вплотную и протянула руку. Старик с трепетом обхватил ее небольшую ладошку обеими руками и долго разглядывал, осторожно водя сухими пальцами, боясь поранить.

- Прости нас… - тихо прошептал он и поднял глаза, полные слез. – Замучили… сгубили… - его голос дрожал, - на глазах твоих замучили… Бедная, святая мать, прости нас за детей своих, за страдания твои… Господи! Как это в сердце унести! – по щекам его струились слезы. Мужчина с мольбой и раскаянием смотрел в ее глаза, раскачивая в стороны головой, словно что-то усердно отрицал, потом прижался к руке щекой. – Господи, прости за сына Твоего, за мать, пережившую сына. Прости за все грехи наши! Темные мы, смешные, грубые… Детей малых!.. – он стал целовать ее руку, у девушки сжималось сердце. Она чувствовала глубокое горе и великий стыд за принадлежность роду человеческому. Ощущала кровь невинных на руках своих и тяжкий груз греха на душе. Она крепко обняла старую седую голову и растворилась в своих переживаниях. Старик хорошо это почувствовал.

- Не переживай, девочка, они выше, они все прощают. Все сносят и прощают, как детям. И нам за ними стремиться нужно. Господь всемилостив, он все простит. «Пожалеет нас тот, кто всех пожалел, и кто всех и вся понимал, он единый, он и судия. И всех рассудит и простит, и добрых, и злых, и премудрых, и смирных… И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: «Выходите, скажет, и вы! Выходите пьяненькие, выходите слабенькие, выходите соромники!» И мы выйдем все, не стыдясь, и станем. И скажет: «Свиньи вы! образа звериного и печати его; но приидите и вы!» И возглаголят премудрые, возглаголят разумные: «Господи! Почто сих приемлеши?» И скажет: «Потому их приемлю, премудрые, потому приемлю, разумные, что ни единый из сих сам не считал себя достойным сего…» И прострет к нам руце свои, и мы припадем… и заплачем… и все поймем!» - так Достоевский писал и, думается мне, не просто так. Он многое соображал… Все будет хорошо, я теперь это понял, - от алкоголя не осталось и следа. Старик встал и обнял девушку, которая теперь была в смешанных чувствах.

- Прощение – это дар. Теперь все будет хорошо. Спасибо тебе, София, ты мне путь указала, теперь я вижу его, теперь понимаю.

Дверь открылась и вошел Арсений с бутылкой.

- Что происходит? – он замер в дверях, глядя на своего пожилого мастера, стоящего в обнимку с молодой девушкой. Ответа не последовало. Он поставил бутылку на запачканный журнальный столик.

- Сонь, пойдем, - объятия прекратились, девушка отошла на пару шагов и радостно смотрела на старика. На душе стало легко и спокойно, она искренне широко улыбалась.

- Еще увидимся, - сказал ей старик и подмигнул.

Молодые люди взялись за руки и покинули мастерскую. Мастер не тронул спиртное, отшвырнул с мольберта начатый холст и принялся за новый. Теперь он знал, к чему шла его жизнь, для чего был проделан путь. Следующие девять суток прошли в непрерывной работе. Он не останавливался ни на сон, ни на еду.

Когда работа была кончена, истощенный мужчина сделал несколько шагов назад и с упоением взглянул на свое творение. Ясно улыбаясь, скрипящим от долгого молчания голосом, он произнес:

- Теперь я исполнил волю Твою, теперь я иду к Тебе, - и рухнул без чувств возле мольберта.