24.08.2020
Оппозиционер
У диакона Власьевской церкви отца Виктора была мечта. Не просто там голубая или какая-нибудь заветная. А самая что ни на есть заветнейшая призаветнейшая. Очень хотел отец Виктор стать соборным протодиаконом в областном центре. Таким, например, как отец Василий. У того ого! И живот протодиаконский, и бас соответствующий, и положение в церковной среде, и почёт, и уважение, и сам епископ его к совместной трапезе допускает. И даже то, что во время архиерейской литургии отец Василий позволяет себе наступать на «орлецы» - символ исключительного достоинства епископского сана – соборному протодиакону сходило с рук, вернее, конечно, с ног.
- Ну, чем, ну, чем он лучше меня? – взывал отец Виктор в домашних молитвах, и от огорчения худел, вместо того, чтобы отращивать протодиаконский живот, и, кляня житейскую несправедливость, надрывал свой тоненький голосочек, отчего-то упрямо не желавший становиться басом.
- Господи! Почто ты покинул меня?! – плакал отец Виктор, коротая бессонные ночи со своей матушкой, которая в противоположность мужу была габаритами, голосом и характером под стать соборному, да что там, самому митрополичьему, а то и патриаршему архидиакону.
И запил бы, пожалуй, отец Виктор от обиды на злую судьбинушку, запил бы, чего вы посмеиваетесь, да кулак у матушки уж больно весом, да и скалка кухонная никак не желает уважать священнический сан, являясь иногда последним решающим аргументом в семейных диаконских спорах. А поспорить отец диакон любил. И даже очень гордился, что у него имеется своё собственное мнение на все волнующие наше общество вопросы: и экономические, и социальные, и культурные, и, безусловно, политические.
Часто представлял себя отец Виктор героем какого-нибудь телевизионного ток-шоу. В компании с Владимиром Соловьёвым и Владимиром Жириновским, а то и с самим Владимиром… ну, вы понимаете. В мечтах этих отец Виктор неизменно был по-протодиаконски пузат и разбивал все выпады собеседников идеологически выверенным басом. В мечтах этих отца Виктора все уважали и откровенно побаивались.
Но приходило утро. Единственный восьмикилограммовый колокол на Власьевской церкви благовествовал к обедне. И бежал отец Виктор на службу, петь ектеньи, боясь опоздать, дабы не получить очередной нагоняй от своего отца настоятеля. Ничего-ничего, вот станет он соборным протодиаконом, припомнит отцу настоятелю все нагоняи, разносы и прочие чинимые ему обиды. На протодиакона не покричишь, он сам кого хочешь басом своим контраргументирует так, что мало не покажется.
Так текли дни за днями. Отец Виктор в перерывах между телевизионными с Жириновским и домашними со скалкой ток-шоу служил утрени и обедни. И вот как-то раз сподобил его Господь отправиться в областной центр по делам прихода. И надо же такому случиться, что проходя мимо местного «Белого дома», попал отец диакон на самый настоящий, не телевизионный митинг. С флагами, транспарантами и криками настоящей толпы, не такой, конечно, многочисленной, как на Киевском «майдане», но тоже весьма внушительной.
Из любопытства ли, ох, грех какой, или ввиду наличия свободного времени (фраза, которую хорошо бы когда-нибудь использовать в приходском отчёте для епархиального управления), отец Виктор остановился послушать митингующих. Речь, как он понял, шла о запрете гей-пропаганды. Что-то в этом роде. Но не сами выступления, не лозунги, не призывы заклеймить позором «гомосеков» вдруг прочно оплели отца Виктора, словно орарем при возгласе: «Святая святым!», нет, тут была чарующая магия ожившего организма, имя которому леги…, ой, простите, толпа.
Отец диакон явственно ощутил вдруг себя неделимой частью этой толпы, в которой он, маленький дьячок забытой Богом Власьевской церкви, был одновременно и диаконом, и пресвитером, и даже митрополитом. А что? Ну, вы представьте только, кто из вас может взять и крикнуть во всю мощь своего святорусского голоса что-нибудь эдакое: «Епископ Иринарх – диктатор!»? Или вот такое: «Позор слиянию светской и церковной власти!»? А? Слабо? Или вот это обобщающее: «Епископы-самодуры погубят Церковь!»? Не можете? А вот отец Виктор сейчас, пожалуй, мог бы.
Мог бы, почему нет? Но не хотел. Митинг-то о другом. Но если надо, то крикнет. А что? Ведь он не просто какой-то там дьячок, он часть той силы, что вечно… Нет, простите, это, кажется, из другого произведения.
Словом, захватил отца Виктора этот митинг. Все эти люди. Эти ораторы. Эти парни, словно списанные с Пушкинских богатырей, что в чешуе, как жар, горят. Эти девчурки, готовые, как орлеанская Жанна, принести себя в жертву во имя справедливости. Эти мальчики с огненным блеском в огромных, незнающих страха глазищах. Эти старики, прошедшие огонь и воду, готовые по первому зову незримой трубы своею праведной кровью, вместо росы окрасить русские травы. И какие же здесь лица. И какие же здесь личности! Вот тот, например, здоровяк с физиономией подобной кошачьей, или вот этот, с примусом в руках, худой и с жиденькими усишками. А может, и померещились они отцу Виктору, да суть ли это важно? Важно было лишь то, что обрёл, наконец, он то, к чему тайно стремилась его душа, даже на исповеди боявшаяся открыть эти сакральные помыслы.
И только теперь понял отец диакон, что быть оппозиционером, так почему-то он определил социальный статус каждого из участников сего митинга, - его истинное и предвечное предназначение.
Он тут же, на площади записался в какую-то партию, какую-то комиссию, а заодно и в какое-то общество. И потом, приезжая по делам прихода в город, посещал какие-то собрания. И даже собирался стать участником некоего пикета с приковыванием себя цепями, и всё такое, но тут случилось нечто, что заставило отца Виктора до поры отложить оппозиционную деятельность и вспомнить, что он пока ещё священнослужитель.
Дело в том, что на Покров к ним во Власьевку с архиерейским визитом собрался приехать епископ Иринарх. Естественно, начались усиленные приготовления. А как же! Всё надо вычистить, вылизать, что не докрашено – докрасить, что не доделано – доделать. А тут ещё отец настоятель поручил своему диакону подготовить приветственную речь для встречи любимого владыки, чтобы, понимаешь, не стыдно было, а наоборот, чтобы о приходе нашем впредь говорили с уважением. Ох, и намучился отец Виктор с этой речью. Это вам не на митинге выступать. Раз двадцать переписывал, корректировал. Извёлся весь.
Накануне архиерейского визита приснился отцу Виктору вещий сон. В ослепительно голубое, отнюдь не октябрьское, а вовсе даже весенне-пасхальное небо взлетали разноцветные воздушные шары, похожие на знаменитые «яйца Фаберже». Почти благовещенские, свободные птицы украшали гимном-щебетанием все Власьевские веси. Архиерей и сонм духовенства в красных облачениях торжественно шествовали по выстланным, как на Троицу, из свежих трав и цветов дорожкам к церкви, где их под пение пасхальных тропарей встречал лично отец Виктор. Архиерей принял целование, ласково потрепал отца диакона по начинающей лысеть макушке и голосом, исполненным елея, прорек:
- Мир ти, отче! Давно, очень давно жду тебя. Ибо назначаешься ты, пастырь наш добрый, на должность соборного протодиакона, заместо павшего в немилость нашу прежнего отца. А за сим давай ка, друже, устроим архиерейский пир. И сидеть тебе рядом со мной, на почётном месте.
Ох, как же не хотел в то памятное утро будущий протодиакон просыпаться, не вкусив с епископом архиерейских яств. Но матушка решительно, без помощи скалки пока, растолкала мужа, коему в этот день надлежало немало потрудиться, дабы усердной службой и доброй встречей заслужить расположение владыки.
Отец Виктор, вычистив зубы и наскоро вычитав утреннее, несколько сокращённое ввиду особого случая правило, взялся в сотый раз повторять приветственную речь. Ну, там, Ваше Преосвященство, дорогой владыка Иринарх, позвольте нам от всей души… Обычная речь для обычной встречи архиерея.
День, правда, выдался не особо праздничным в смысле погоды. Небо в тяжёлых облачных предчувствиях, холодный ветерок. И не ветерок даже, а вполне себе состоявшийся ветер. Ни тебе благовещенских птичек, ни тебе пасхальных шаров. Обидно. Народу, к чести сказать, собралось предостаточно, поболее, чем бывает на службах во Власьевской церквушке. Но оно и понятно. Не каждый день в наше захолустье приезжают такие гости. Сам епископ. Из областной столицы! Так то!
С епископом прибыли епархиальный секретарь, благочинный, наместник одного из наших монастырей, несколько настоятелей городских храмов, какой-то важный, заслуженный батюшка из соседней епархии и, конечно же, соборный протодиакон.
Вот сейчас высокие гости подойдут к церковной ограде, и отец Виктор огласит в их честь свою отрепетированнейшую десятки раз речь.
Но, о, ужас! По мере приближения владыки сознание отца диакона со всё более возрастающей настойчивостью стало посылать по всем телесным членам страшное и почти трагическое: отец Виктор напрочь забыл слова. Ну, напрочь, понимаете. Было ли это результатом излишнего волнения или воздействием отвратительной погоды, а к этому времени из грозно-чёрных туч начали прорываться дождевые капли-разведчики, намекая на обязательный и весьма сильный ливень, но факт остаётся фактом: отец диакон стоял перед своим архиереем бледный, раздавленный, не умеющий выговорить ни единого звука.
Тут отец настоятель Власьевской церкви, спасая положение, ткнул своего диакона в спину, мол, не робей, отче, дуй, как условлено было, скажи свою выдающуюся речь. О, лучше бы несчастный отец настоятель этого не делал. А впрочем, неотвратимость событий уже невозможно было остановить.
На лицо отца Виктора упали две крупные дождевые капли. Перед глазами диакона вдруг вместо архиерея и свиты явился летний митинг у областного «Белого дома». Отец Виктор встрепенулся, покраснел, поднатужился и вдруг заорал во всю мощь своего тоненького голосочка:
- Позор гомосекам!
Владыка отшатнулся. Благочинный, епархиальный секретарь и важный батюшка из соседней епархии окаменели. Стая насмерть перепуганных ворон взметнулось в грозовое небо, стремясь найти в гневе небесном спасение от гнева земного. Даже соборный протодиакон, потерявший на минуту дар речи, не сразу сообразил, что происходит. А отец Виктор, набрав в лёгкие побольше воздуха, вновь огласил окрестности истошным криком:
- Позор гомосекам!
Владыка Иринарх едва не уронил из рук архиерейский посох. Нет, конечно, не был епископ безгрешен и, будучи семинаристом часто подшучивал над отцом-деканом, а после епископской хиротонии любил посмотреть по телевизору что-нибудь вроде КВНа или «ментовского» сериала. На службах иногда позволял себе слегка полюбоваться симпатичной прихожаночкой, не без этого. И, чего уж там, было так было, великим постом на обеде у губернатора скушал филе рябчика, уж больно хорошо готовит губернаторская стряпуха. Но чтобы с этими, как биш их, гомосеками… Упаси, Господь!
Первым опомнился соборный протодиакон. Мощным своим животом он с резвостью юноши заслонил архиерея и во всю многократно превышающую диаконскую мощь своей богатырской груди рявкнул на покрывшегося пунцовой краской «оппозиционера»:
- Ты что несёшь, дурень!
В ответ, находящийся в почти невменяемом состоянии отец Виктор лишь ещё истошней завопил, словно в голове его ожил Салтыково-щедринский органчик:
- Позор гомосекам! Позор гомосекам! Позор…
Служки бросились на несчастного, заткнули ему рот, скрутили руки и ноги. Удивительно, почти мгновенно нашлась для такого случая верёвка. Отца Виктора на руках отнесли в свечной ящик, вызвали неотложку.
Расстроенный владыка Иринарх, не заходя в церковь, сел в епархиальную машину и уехал. Озадаченные прихожане долго ещё не расходились, обсуждая возможные причины внезапного безумия своего дьячка. Тут досталось и погоде, и Трампу, и Порошенко, и маленьким пенсиям, и врачам-убийцам, и, конечно же, Чубайсу. А как вы думали? Народ у нас грамотный и политически подкованный.
И долго ещё над селом кружили растревоженные людскими криками вороны, пока, вконец успокоившись, не расселись по голым ветвям Власьевских тополей.
Вот тут-то и обрушился на село ливень.
24.08.2020