Погорельцы

4

«… буду век благодарна следователю, майору Симонову! Вот кто добросовестно отнёсся к нашему делу и, после долгого разбирательства с бумагами, настоял на моём освобождении из СИЗО.

Правда, заключив до суда под домашний арест с подпиской о невыезде. Нашла Галю, взяла у неё ключи от дома и отправилась за тобой на квартиру. Ты где-то гулял с мальчишками и всей картины не видел.

Но мне этого не забыть!

Я позвонила – дверь размашисто открыл Александр. Он был в рубашке на голое тело и в трусах. Глаза его округлились, а лицо сползло к подбородку.

- Ох! Я думал, Мишка пришёл. Анечка, да как же это?.. Тебя разве… Я, слушай, не один, но ты не думай, ничего такого, просто жарко, - лепетал он, пятясь из прихожей.

На кухонном столе стояли запотевшие початые бутылки с пивом. Рядом, одетая в мой банный халат, сидела Логинова. Она, в отличие от отца, не выглядела испуганной. Наоборот, её полуулыбка недвусмысленно говорила о том, что неявное до поры соперничество отныне принимает новые, более открытые формы. Отец что-то бубнил из-за моей спины.

Я прошла на балкон и говорю:

- Слушай меня внимательно. Мы, по твоей инициативе, в разводе. Поэтому, вы с мамзель сейчас одеваетесь и валите из квартиры к чертям собачьим! Я аккуратно соберу, упакую твои вещи и оставлю в прихожей. За целостность не волнуйся. Ничего твоего мне не пригодится. Туда же приложу свой банный халат. Это вам, в качестве свадебного подарка.

За вещами придёшь вечером, оставишь мне ключи от квартиры и забудешь сюда дорогу! Ущемлённым ты, как всегда, не останешься – у твоей подруги, по слухам, прекрасная двухкомнатная квартира.

А здесь мы с Мишей будем производить дезинфекцию!

И начинать жить заново!

Вот и всё дорогой мой! Можешь приступать к исполнению».

Сложно передать мои ощущения от встречи с мамой.

Мы бестолково топтались в прихожей, запинаясь о железный ящик с теми бумагами, которые не понадобились следствию. Его, как напоминание о страшном дне, запихнули поглубже на антресоль.

Громко смеялись сквозь слёзы. Были не способны разъять руки, обнимаясь. Не могли друг на друга насмотреться!

Мама уже знала от Гали, что бабушка в больнице, и мы решили завтра же её навестить. Только до этого надо сходить на дом, проведать, как там, всё ли в порядке. Да и квартиру мама решила отмыть, проветрить, пропылесосить и кругом поменять постельное бельё.

Рано утром я впервые не стал притворяться спящим, а тут же вскочил и в беспокойстве подбежал на цыпочках к родительской спальне. Заглянув в приотворённую дверь, удостоверился - мама здесь!

Наконец-то дома! Рядом со мной!

Она безмятежно спала, разметав пепельные волосы по подушке. Лицо её было обращено ко мне. Розовощёкая ото сна, она была сейчас необыкновенно красива, и я застыл, не смея шевельнуться, и тем нарушить её покой.

Но вдруг она, как что-то почувствовав, открыла глаза и улыбнулась. Какое-то мгновение мы неподвижно смотрели друг на друга, а потом…

Я скорее догадался, чем расслышал:

- Иди ко мне, сынок.

Сорвавшись с места, рыбкой юркнул к ней под одеяло и заплакал от счастья. Мама обнимала меня, успокаивала и, конечно же, понимала, почему я плачу без видимой причины.

Да, такое случилось. Как оказалось, в последний раз. Оттого и не уходит из памяти то памятное утро. А всё потому, что мне вот-вот стукнет одиннадцать лет и я быстро перестану быть мальчишкой.

А как несказанно была рада бабушка!

Верила и не верила, что дочь, наконец, на свободе. Мелко крестилась на Неопалимую Купину, что стояла у неё на тумбочке, и шептала:

- Слава Тебе, Господи, слава Тебе…

Даже стала порываться домой! Размахивала руками, поднимала ноги, доказывая дочери, мол, смотри, нормально же себя чувствую! И та поддалась на её уговоры, прошла в кабинет к зав. отделением. Но вернулась, ни с чем:

- Нет, мама. Доктор сказал, что надо лежать ещё, как минимум, две недели. Ты ещё и хулиганишь тут, покуриваешь втихую. А назначенный курс прерывать нельзя, иначе это будет не лечение, а знаешь, что…

- Что?

- Вот и я об этом. Не капризничай, давай. Придёт время и выпишут. Мы принесли тут с Мишкой кой-чего…

Ешь, поправляйся.

Первые дни по возвращении мамы я забросил все свои уличные игры и забавы и ходил за ней «хвостиком». Не хотелось оставлять её ни на минуту. Тревожился об одном - только бы не появились эти казённые люди и не разлучили бы нас снова. Был готов на многое и отвага кипела в груди!

Мама видела это тщание и говорила, ероша мне волосы:

- Растёт моя защита-оборона. И с ней мне ничего не страшно!

Работали с ней на грядках и в тепличке. Пололи дурную траву, что наросла за время бесхозности, поливали поникшие огуречные плети, подвязывали помидоры. Уже собирались к обеду, как в калитку настойчиво постучали.

Мама сдвинула засов и в ограду вошли двое.

Молодые, крепкие. Одеты по- спортивному. По виду одного из них читалось, что он главнее. У второго были по локоть закатаны рукава, обнажавшие огромные волосатые ручищи.

Но меня насторожило другое – эти люди были маме откуда-то знакомы! Об этом говорил испуг, исказивший её лицо. Она лишь спросила, сдерживая волнение:

- Что вам угодно?

- Нам угодно побеседовать с вами, Анна Андреевна. - Улыбаясь, отвечал главный. - Пригласите нас в дом, если это возможно. Много времени не отнимем, обсудим пару вопросов и всё.

Мама помедлила в нерешительности и произнесла тихо:

- Прошу.

Когда стали подниматься на крыльцо, второй незнакомец попытался меня отстранить, говоря:

- А ты погуляй, пацан, пока взрослые разговаривают.

Я рванулся напролом, пытаясь оттолкнуть его тушу, но он жёстко ухватил меня за рубаху и потянул назад.

Пучком искр пронзило голову и сознание помутилось. Извернувшись змеёнышем, впился зубами ему в руку и тут же грохнулся об пол, отброшенный лохматой дланью.

Очнувшись, стал отплёвываться. Рот мой, казалось, был полон чужих волос. Мама кинулась ко мне. Успокаивая, гладила меня по спине и просила недолго побыть в детской.

Через открытую дверь было видно, что вся компания устроилась за кухонным столом.

«… с тобой и раньше случались такие короткие вспышки неконтролируемого гнева и потери сознания. Может, это последствия родовой травмы, кто знает?

Помню, тебе было лет, может, шесть. Мы с отцом о чём-то громко спорили за столом. Вдруг ты закричал на нас не своим голосом: «Хватит!» и… потерял сознание, уронив голову на скатерть! Это нас чрезвычайно обеспокоило, и мы даже показывали тебя доктору.

Психиатр объяснял, что классифицировать и лечить подобные состояния не представляется возможным. По крайней мере, сейчас. В психотерапевтической практике это именуется скоропреходящим буйством и причиною может служить только сильное потрясение, стресс.  Существуют, конечно, вспомогательные методики по выработке и развитии у детей стрессоустойчивости и следовало бы ими воспользоваться, но…

 Мы отнеслись к его советам несерьёзно, свалив это просто на твой вспыльчивый характер».

Разговор с визитёрами и правда длился недолго. Говорил, в основном, тот, кто постарше. Пристально глядя на маму, глухим полушёпотом и назидательно постукивая указательным пальцем по столешнице. Мне было трудно что-либо разобрать.

Мама, в основном, молчала, теребя в руках носовой платок.

Второй гость, позёвывая, вертел головой по сторонам, словно присматриваясь к чему-то, попутно наминая в громадном волосатом кулаке жёлтый теннисный мяч.

Когда незваные гости уходили, именно он обернулся в дверях:

- Какой напористый у вас мальчишка, уважаемая. Не ровен час, расшибёт голову обо что-нибудь. Берегите его…

Заперев за визитёрами калитку, мама никак не могла унять дрожь в руках. На мои вопросы: «кто они», «чего им надо», «что тебе сказали», молчала. Закрыла в доме все ставни и входную дверь.

Крепко сжав мою руку и опасливо озираясь, просто поволокла меня по улице. Я, вскоре, догадался – к Сорокиным, на телефон. Дома была лишь Галя. Увидев, что на подруге нет лица, тут же принялась осыпать её вопросами, оглаживать и успокаивать. Ещё не понимая, от чего.

Мама, прорвавшись к аппарату, говорила отцу:

- Это Анна. Срочно приезжай к Сорокиным! Да. Именно сейчас! Нет. Безотлагательно. – Бросила трубку, и к Гале. – У тебя есть валидол?

- Валидола нет, давай я тебе чаю налью, будешь? Чай свежий, только вчера заваривали.

- Вчера? Нет уж. Лучше воды стакан. Спасибо.

- Да что такое стряслось-то, расскажи, - суетилась Сорокина.

- Всему своё время. Дождёмся Руднева. Дайте отдышаться.

Отец примчался быстро. Уже и не вспомню теперь, как им удалось отговорить меня от участия в разговоре. Всецело я доверял только маме и, вероятно, она сумела убедить меня в том, что переживать не стоит. Ничего опасного в визите непрошеных гостей она не видит и все переговоры ведутся по поводу пожара в «Тихой гавани».

Нечистый, как известно, кроется в деталях, а детали подробно изложены в мамином письме.

«… это явились представители конторы, которая «обеспечивала безопасность» нашего РСУ. Они не церемонились, а сразу приступили к угрозам. Мол, это по моим показаниям и документам (копиям приказов о выделении денег этой бригаде), хорошим людям, (Стрелкову с главным инженером), грозят приличные сроки. Прискорбно ещё и то, что им придётся выплачивать государству эти немалые суммы.

А виновата я в том, что, предъявив следствию свои бумаги, себя оправдала, а людей сдала с потрохами. И теперь их надо выручать.

 Как-то ещё умолчали о том, что моим начальникам, в ходе следствия, были вменены случаи поборов с подрядных организаций и завышения стоимости производимых работ. То есть, их нынешнее положение можно было считать критическим. И вот отсюда разговор пошёл в открытую:

- Понимаем, что в таком объёме наличности у вас, Анна Андреевна, нет. Но, как говорится, безвыходных положений не бывает, если в запасе есть манёвр. И манёвр заключается в простом действии – вам нужно продать дом! Или оставить дом, а продать квартиру. На ваш выбор. Без жилья ваши близкие не останутся, а руководителям, пусть и бывшим, вырученные от продажи деньги существенно помогут. Остальное мы постараемся уладить сами.

А в конце разговора – серьёзное предупреждение!

Эту нашу договорённость следует считать строго секретной и огласке не подлежащей. Надо ли мне объяснять, что вашу попытку связаться с милицией или прокуратурой, мы станем расценивать в соответствии со своими принципами ведения дел.

У вас, я погляжу, и так масса семейных проблем: больная мама, несовершеннолетний отпрыск, безработица… Вы ведь с недавних пор в разводе с супругом, не так ли? Не дай Бог, если что-то случится с вами, кому нужны будут больная бабушка и малолетний пацан? Любовнице отца?

Будьте осмотрительны и приступайте к продаже жилья немедленно. Мы сами выйдем на вас в нужный момент.

Я, конечно, всё подробно рассказала Александру. Тот, упорный в своей прямолинейности, не услышал моих доводов об угрозах со стороны бандитов. Он отправился прямиком в милицию. К нему прислушались. Была срочно организована спецоперация и, как ни странно, эти двое были арестованы. С меня взяли показания, что-то выясняли и у тебя.

В итоге их посадили в СИЗО до выяснения. Стало известно, что за ними тянутся ещё более тяжкие преступления и у органов эти люди были давно «на прицеле». Для ареста нужен был предлог и вот он представился.

Но тревога, которую бандиты посеяли в моём сердце, унять никак не удавалось. Уговорила отца спрятать тебя, хотя бы на первое время. Он достал в профкоме путёвку в оздоровительный лагерь, и ты уехал, хоть и сопротивлялся отчаянно.

Подчиняясь подписке о невыезде, я вернулась жить в дом, однако, ставни раскрыть не решилась, а на калитку навесила замок.

Господи, на всё святая воля Твоя! Помоги нам, грешным!»

Совсем не в радость стало мне пребывание в этом лагере, пусть сам и согласился поехать. И встреча со знакомыми пацанами не сняла угнетённого настроения. Мысли о маме не оставляли сознание даже ночью. Всё снилось, как, ломая запоры у калитки, в дом к ней ломятся бандиты.

Казалось бы, из простого любопытства спросил у вожатого:

- А какое расстояние от нашего лагеря до города?

- По шоссе около десяти километров. – Бесхитростно отвечал тот. - А если просекой, по высоковольтке, тогда шесть. Она ровно выходит на улицу Энергетиков. -  И спохватился! - А ты чего, никак бежать собрался? Смотри, не вздумай! Хватит нам и прошлогоднего переполоха!

Именно, после этого предупреждения, и… «замыслил я побег».

Стал готовиться. Вызнал подходы к просеке. За шкафом спрятал закрученные в пакет пластиковую бутылку воды и шоколадку. Для вожатого и руководства лагеря составил заранее записку, где указал, что ушёл по доброй воле и беспокоиться не стоит.

Старт определил себе на пять часов утра, но… побег не состоялся! Как, собственно, и случается со всеми авантюрными прожектами.

Ворочался в предвкушении до полуночи и, конечно же, проспал заветное время. Очнулся, когда вожатый стал трясти меня за плечо:

- Вставай, Руднев, слышишь! За тобой отец приехал. Сказали, чтоб ты вещи свои собрал. Совсем, видать, увозят тебя.

Кое-как побросав свои пожитки в рюкзак, я вышел из корпуса. Невдалеке стоял автомобиль с брезентовым верхом.

У крыльца беседовал с директором лагеря отец. Увидев меня, он сказал:

- Попрощайся, Миша, нам необходимо уехать.

- А что случилось-то? – Я оглянулся на вожатого. За его спиной толпились любопытные из моего отряда.

- Потом объясню, - тихо обронил отец и, крепко взяв меня за руку, почти поволок к запылённому ГАЗику.

Шаг за шагом глухо растолковывал:

- Видно по всему, сынок, мафия и впрямь бессмертна. Этих двух ухарей, что маму шантажировали, поймали и посадили. А вот их «дружки» нам жестоко отомстили. Сегодня ночью они сожгли наш дом! - Он всхлипнул.

- А мама?! – Я сразу и вспотел, и замёрз!

- Вместе с мамой подожгли! Ставни были закрыты, а дверь они проволокой замотали, чтоб ей не выбраться было. Пожарные достали еле живую… обгорела, надышалась гарью… - быстро выговаривал он, заталкивая меня, ошарашенного, в кабину.

- Врё-ё-шь! – крикнул я во всю глотку.

- Скорая увезла её в ожоговый центр, успокойся, живая она…

- Врёшь! - Прошептал, еле шевеля губами, и в тот же миг, какая-то жила глухим выстрелом лопнула у меня в голове.

Теперь я мог исподволь, словно бы со стороны. наблюдать за этим взбесившимся мальчишкой.

 Он рыдал, захлёбываясь слезами и давясь кашлем, орал несуразное, лупил ногами в спинку водительского сиденья. В кровь разбил себе кулаки о железные внутренности дверей, пытаясь выбить их и выскочить на дорогу. В машине всё ходило ходуном и её бросало из стороны в сторону.

- Проспал! Про-спа-ал, урод! Мама, ма-а-а… - Вывернув шею, выкрикивал что-то не к месту. – Просекой надо… бегом, бегом… тварь…

Сидевший рядом мужчина крепко стиснул бьющееся в конвульсиях тело, и мальчик внезапно затих, страшно выкатив в пустоту белки глаз.

Я очнулся от того, что меня хлещут по щекам.

Потом увидел отца. Лицо его искажено гримасой отчаяния. Увидев мой осмысленный взгляд, откинулся на спинку сидения и выдохнул:

- Фу-ух, Мишка, ну, напугал!

Ведь ты сознание потерял напрочь! Впал в обморочное состояние! Давай-ка возьми себя в руки, сынок. Мы же мужчины с тобой, так или не так? Завтра же поедем к маме в Москву. – Он вытирал носовым платком откуда-то взявшуюся на моих костяшках кровь.

- Там не надо её расстраивать истерикой и слезами, а лучше успокоить, что бы она на поправку быстрее пошла. Что это было с тобой, Миша?

Вижу, что отец чем-то сильно напуган, но не понимаю, о чём он спрашивает. Хочется пить. Тело моё нещадно трясёт «кондратий». Мучительно, аж, до заикания.

- П-почему з-завтра-то, а не с-сегодня?

- Клавдию Эрнестовну надо вызволить из больницы. Чтобы по-хорошему, под расписку. А то ведь сама сорвётся в бега, тебе ли её не знать. Слухи, небось, уже дошли….

В машине неимоверно душно. Июль раскалил атмосферу до предела. Если смотреть в боковое стекло и немного вверх, можно увидеть, что со стороны Шатуры на Москву, накрывая и наш микрорайон, движется дымный шлейф от горящих торфяников.

Иллюстрация

11.09.2024