Проза

18.06.2024

Мертвая петля Ткачева

Виктор Озерский

13. ПАЛАЧ С ЛУБЯНКИ

Рассвет просыпался медленно. Настырно, по песчинкам просачивался сквозь ночную мглу. Вот уже при желании можно было пересчитать широкие некрашеные штакетины на заборе, огораживающем сарай, в котором хозяйственная Глаша держала с десяток курочек. Но ещё петух не успел прокукарекать «утреннюю зорю» – побудку, как старый генерал почувствовал, что растворяется в дремоте. Непонятно как, он вдруг очутился в Глашином сарае. Правда, это оказался вовсе не курятник, а какой-то тёмный каземат с затхлым, сырым воздухом.

Ржавыми петлями заскрипела дверь. В камеру вошёл надзиратель и швырнул потрёпанную Библию на грубо сколоченный стол, на котором коптил огарок свечи.

– Ты просил, чтобы исполнили последнюю просьбу – на! Читай! Своих книжек всё равно уже не напишешь, – злорадно усмехнулся он. – Никому твои «Воспоминания» больше не нужны. На завтра назначена казнь.

Забыв о тюремщике, узник подхватился с топчана, бросился к столу и начал лихорадочно перелистывать страницы, чтобы, пока камера не погрузилась во тьму, успеть найти нужную молитву. Он открыл Псалтырь. «Вот – девятый Псалом Давида, – радостно проговорил  старик и стал читать взахлёб, проглатывая глазами ненужные слова. – «Буду славить (Тебя), Господи, всем сердцем моим, возвещать все чудеса Твои;  … ибо Ты  производил мой суд и тяжбу мою; Ты воссел на престоле, Судия праведный…

Помилуй меня, Господи; воззри на страдание моё от ненавидящих меня… Ибо нечестивый хвалится похотью души своей, корыстолюбец ублажает себя…

Восстань, Господи, Боже (мой), вознеси руку Твою, не забудь угнетённых (Твоих до конца)…».

   В глазах рябило. Свеча быстро угасала. Начали расплываться буквы, и невозможно было читать дальше, но это уже не пугало.  Самые важные для себя строчки он издавна помнил наизусть: «Господи! Ты слышишь желания смиренных, укрепи их сердце; открой ухо Твоё, чтобы дать суд сироте и угнетённому, да не устрашает более человек на земле»…

Свеча догорела. «Аминь»,– обречённо произнёс узник, брошенный прозябать до утра без малейшего шанса остаться в живых, как вдруг среди удушливого мрака заметил блёклую полоску, пробивающуюся в щель.

Оказывается, надзиратель не запер дверь… Старик открывает её и попадает в длинный коридор. Стараясь не шуметь,  быстро движется вперёд. Проходит мимо одной из ярко освещённых камер, где палач почему-то в хромовых сапогах и фартуке, перепачканном кровью, разделывает свиную тушу. Фартук надет на голое тело, которое по своим габаритам напоминает откормленного хряка. Бритая голова лоснится от пота.  «Хрясь! – резко разрубывает хребет свиньи палач. Но по прищуру его колючих глаз Ткачёв понимает, что это не палач вовсе, а капитан с Лубянки. После удара топором огромный кусок туши сваливается с разрубочной колоды на грязный цементный пол.

Почувствовав лёгкий озноб, Вячеслав Матвеевич попытался проснуться. «Сырое мясо – плохая примета. К болезни», – думает он, силясь разомкнуть глаза, чтобы отогнать дурной сон, но проваливается снова.

Ткачёв идёт дальше. На пути ему встречаются тюремщики.

«Сейчас они меня схватят!», – молнией прошибает мысль старика, и от ужаса мгновенно гаснет надежда на спасение.

Но свершается чудо: на него никто не обращает внимания. Путь свободен! Он выходит в знакомый с детства яблоневый сад, по которому тропинка тянется к крутому берегу Кубани. Пьянящие весенние запахи будоражат кровь. Сердце бьётся, как перед первым тайным свиданием с Диной. Позади, за деревьями, дом, где раньше жила сестра, а впереди – исполнение мечты, ради которой судьба уготовила невыносимые, казалось бы, для пожилого человека испытания. Ему ни разу в жизни не удалось ощутить радости отцовства. Но он должен, обязательно должен дописать и оставить людям свою Главную книгу. Может, какой-либо сердобольный человек прочтёт её и помянет добрым словом: «Да, не зря старик коптил белый свет»...

Вот уже, озарённая луной, блеснула река, могучая в своём весеннем половодье. За ней – свобода! Мириады трепетно мерцающих звёзд подмигивают ему  и торопят: «Быстрей! Быстрей! Скоро твоё спасение!».

Вдруг сзади кто-то цепко обхватывает его шею и прижимает голову к своему испачканному на груди фартуку. Узник рванулся и беспомощно забился в железных объятиях палача. Только в этот миг он понял, что чуда не произошло. Просто к нему применилось самое изощрённое наказание – пытка поруганной надеждой на спасение...

…На очередной допрос Вячеслава Матвеевича вызвали через три месяца. Для рассмотрения его дела была создана специальная комиссия с Берией во главе, так как в адрес Сталина союзники направили письма с призывом проявить лояльность в отношении подсудимого. Ещё осенью 1917 года военные атташе Франции и Англии довели до сведения командования русской армии, что за выдающиеся боевые заслуги в совместной войне против Германии Ткачёва представили к высшим наградам этих стран – ордену Почётного легиона и ордену «Святого Георгия и Святого Михаила». Из-за последовавшей революционной неразберихи Вячеслав Матвеевич их не получил, но о нём, оказывается, помнили. Перед Берией встала нелёгкая задача: Ткачёв обвинялся в измене Родине, за что предполагалась смертная казнь. При смягчающих обстоятельствах – двадцать пять лет заключения. Однако Родину он не предавал. Да, в годы Гражданской войны этот генерал открыто боролся против Советской власти. С тех пор прошло четверть века, и прямых улик о его участии в продолжении борьбы не было. Применять к подследственному пытки Берия остерегался из-за возможного протеста союзников и дал команду – взять его измором.

К этому времени Ткачёв ослаб настолько, что начал отказываться от прогулок. Подниматься наверх, в каменный короб на крыше Лубянки, у него уже не хватало сил.

Несколько дней следователь терзал память генерала наводящими вопросами о Российском общевоинском союзе, об обществе офицеров военно-воздушного флота, о службе в югославской авиации, выуживая выгодные для себя подробности. В отличие от первых, мартовских, теперь к допросам он подготовился основательно – воспользовался документами секретной агентуры, которая в двадцатые годы предоставляла руководству советских спецслужб информацию об интересовавших их высокопоставленных белоэмигрантах. Ткачёв был в том списке.

– Ты заявлял, что после Гражданской войны перестал бороться с советской властью, – по-гусиному вытянув шею, грозно произнёс чекист и впился колючками глаз в генерала, словно пытался проткнуть ненавистью его насквозь. – Но мы обладаем другими сведениями, которые доказывают твоё враньё. Осенью двадцать четвёртого ты был участником трёх сборищ в Белграде, где Врангель сколачивал из бывших офицеров русской армии коалицию…

Вячеслав Матвеевич после мучительного подъёма из камеры в кабинет следователя дышал тяжело, прерывисто. За грудиной пекло и бешено колотилось сердце. Хотелось встать, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха, но капитан запретил подниматься с табуретки. «Неужели он не понимает, что мне плохо?», – подумал старик, силясь сквозь наплывшую пелену слезящимися глазами разглядеть силуэт за столом. А вошедший в раж следователь посчитал, что он с наскока привёл в замешательство «врага народа» и продолжил атаку по-будёновски, с шашкой наголо, не давая противнику опомниться.

– Ты поддержал обращение вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны к великому князю Николаю Николаевичу и его решение стать Верховным главнокомандующим русской армии. На что ты рассчитывал?

В ответ – молчание. В затянутых поволокой глазах подследственного капитан прочитал мольбу и мысленно ухмыльнулся: «Быстро сдулся старый!». Но дальше надо было действовать жестче и решительней.

– На что ты рассчитывал, отвечай!?

– Я не знаю…

– Чего ты не знаешь? Кто такая Мария Фёдоровна? Почему эту облезлую кошёлку поддерживал Врангель?

Чекист грязно выматерился и грохнул кулаком по столу, после чего, опершись на него ладонями, набычился, втянул в воротник гимнастёрки шею и начал медленно поднимать своё рыхлое тело.

   Неожиданно его угрожающее действие произвело обратный эффект.  Нередко прежде на бреющем полёте Ткачёв летал над конниками красных, сея среди них панику. Он загадочно улыбнулся… Почему-то показалось, что лысая голова капитана похожа на Колобка с ушами…

Умение генерала в критические моменты  сконцентрироваться на главном и затем принять оригинальное решение, выручало и спасало от смерти не единожды. Конечно, он хорошо помнил те заседания в Белграде и даже запомнил знаковые тогда для эмигрантов первые строчки письма Марии Фёдоровны: «Болезненно сжалось моё сердце, когда я прочла манифест великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя Императором Всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России». Мария Фёдоровна до смерти не верила, что император, её Ники, убит. Но пока судьба его была неизвестна, выделяла как старшего члена Дома Романовых кузена мужа – великого князя Николая Николаевича Младшего. Барон Врангель тоже признал Николая Николаевича Верховным главнокомандующим русской армии и призвал все входившие в общевоинский союз организации поддержать это решение.

Обезоруживающей улыбкой встретив рывок следователя, Вячеслав Матвеевич с сочувствием произнёс:

– Вы сегодня, когда брили голову, видно, сильно порезались?

– Чтоо? – оторопело выкатил глаза на старика чекист и грузно плюхнулся на свой стул.

– У вас над ухом ранка глубокая… – пояснил своё любопытство Ткачёв.

На следующем допросе в протокол были занесены события, связанные с общевоинским союзом и перенесением праха барона Врангеля из Брюсселя в Белград.

Следователь оказался человеком далеко не глупым – дважды на одни и те же грабли не натыкался. Голова его была по-прежнему гладко выбрита, но новых порезов там не появилось. Поняв, что подследственный не юлит, не выгораживает себя – по-честному отвечает на заданные вопросы, капитан не стал больше использовать свои чекистские приёмчики. В прошлый раз, потерпев фиаско в попытке взять Ткачёва на испуг, в дальнейшей мирно протекавшей беседе он добился главного: старый генерал подтвердил своё участие в антисоветских сборищах.

Прежде чем начать новый допрос, следователь позволил Вячеславу Матвеевичу отдышаться. Пододвинув к краю стола граненый стакан, налил туда из стоявшего на тумбочке графина воду и, несмотря на холодный цепкий взгляд, миролюбиво предложил: «На, попей!», –  и тут же, как бы между прочим, поинтересовался, почему Врангель, который смог организованно вывезти свою армию из Крыма и считал последним оплотом России, осенью двадцать четвёртого вдруг объявил о её роспуске и начал создавать общевоинский союз.

Тёплая, с металлическим привкусом вода пахла ржавчиной, но Ткачёв пил с жадностью – на ужин давали селёдку. Да и после июльского солнца в кабинете было, хоть в парилку не ходи. Под мышками у капитана потемнела взмокшая гимнастёрка. В ожидании ответа он смахнул носовым платком выступивший на лбу пот, вытер шею и начал сворачивать газету в трубочку, чтобы расквитаться с назойливой мухой, то и дело пытавшейся оседлать его лысую макушку.

Допив, Вячеслав Матвеевич поставил на место стакан и подтвердил:

– Да, так всё и было. Тридцать первого августа самозванный блюститель престола Кирилл Владимирович объявил себя Императором Всероссийским Кириллом Первым, а Врангель не доверял этому авантюристу, вокруг которого вертелось много проходимцев, и посчитал, что может утратить влияние на собственное войско, так как армия всегда подчинялась императору. Поэтому на следующий же день издал приказ о преобразовании её в общественную организацию «Русский общевоинский союз».

– Тут что-то не складывается! – отмахнувшись от мухи, недовольно отреагировал капитан. – Нам хорошо известно, что Врангель мечтал взять реванш, возглавить поход на Советский Союз и поквитаться с большевиками. Тогда почему уже через два месяца он лично предложил Николаю Николаевичу стать Верховным главнокомандующим общевоинского союза и всей русской эмиграции?

– Ему нужно было содержать армию и помогать беженцам, большинство из которых оказалось в нищете, а великий князь имел авторитет среди монархистов и членов правительств европейских государств. Врангель рассчитывал на его материальную поддержку, но случилось всё с точностью наоборот: Николай Николаевич взял под контроль армейскую казну,  сформировал специальный отдел во главе с Кутеповым для организации террористической деятельности в Советском Союзе и через два года прекратил финансирование русской армии. В результате десятки тысяч солдат и офицеров, в том числе инвалиды Гражданской войны, остались без средств к существованию. Многие русские генералы, чтобы выжить, подались в таксисты, подрабатывали сапожниками, уличными продавцами газет (генерал Шкуро, например); юнкера – балетными танцовщиками или, пытаясь как-то прокормиться, собирали объедки, моя посуду в ресторанах. Сам Пётр Николаевич вынужден был устроиться горным инженером в одной бельгийской фирме и снимать квартиру в Брюсселе.

– Оказывается, и великие князья могут быть мелкими жуликами! – довольный своим открытием, рассмеялся следователь и на радостях с силой шлёпнул газеткой по столу, расправившись наконец-то с назойливой мухой. Смахнув её на пол, он встал, поднял руки кверху, потянулся и сладко зевнул. Лишь после оздоровительной для себя процедуры перешёл к главной части допроса. – Однако чёрный барон до самой смерти продолжал считать большевиков красной нечистью, призывал очищать от них русскую землю, создавал независимые от престарелого князя секретные организации для антисоветской борьбы…

– Я об этом ничего не знаю, – перебил его Ткачёв. – Хотя и не исключаю вашей правоты. Думаю, Врангель, поддержав изначально Николая Николаевича, считал его фигурой временной. Однако сам неожиданно для всех скоропостижно скончался.

– Хорошо. Вот о похоронах давай и поговорим. Ты в них принимал активное участие.

– Нет.

Почему Врангель умер в апреле двадцать восьмого в Брюсселе и лишь через полтора года его прах перезахоронили в Белграде, следователь слушать не захотел. Его интересовали другие подробности. Он с нескрываемой радостью потёр ладони, ухмыльнулся и, снова усевшись за стол, нашел там нужную бумагу, зачитал её: «В составе депутации от офицерских организаций генерал Ткачёв нёс венок из белых хризантем, перевитых белой лентой, с надписью «Своему Главнокомандующему – русская авиация». Венок на могилу – вот ещё одна улика о поддержке подследственным чёрного барона в эмиграции.

Однако подобных мелочей было недостаточно для серьёзного обвинения, поэтому на следующем допросе следователя начало подводить терпение. Как обычно, Вячеслава Матвеевича отконвоировали к нему на четвёртый этаж через пару часов после ужина. Июльские дни в Москве стояли жаркие. Вечера безветренные, душные. Капитан с лоснящейся испариной на мясистом лице пристроился к окну и наблюдал за багровыми всполохами молний, резвившихся среди тёмного неба. Он молча курил, не обращая внимания на Ткачёва, что не предвещало ничего хорошего. Глубоко затягивался и после каждой затяжки вынимал папиросу изо рта; складывал губы трубочкой; смачно, с шумом выпускал дым в открытую форточку. С площади лишь изредка доносилось гудение припозднившихся автомобилей. Город готовился ко сну, следователь – к допросу.

Вячеслав Матвеевич успел отдышаться, пока тот, загасив окурок в пепельнице на подоконнике, ни переместился к столу и ни достал из папки лист с донесением секретной агентуры.

– Пятнадцатого марта двадцать второго года Врангель утвердил Устав Общества офицеров Российского военно-воздушного флота, созданного главными врагами советского строя: генералом Ткачёвым и другими лицами командного состава белых армий, – зачитал следователь и, прошив Вячеслава Матвеевича взглядом, угрожающе пророкотал. – Ты подтверждаешь это?

– Да, подтверждаю. Я лично подготовил Устав, но в нём нет ни единого слова, направленного против советской власти. И как уже говорил раньше, главными целями нашего общества являлись национальное и моральное объединение офицеров, взаимная поддержка, защита их чести и достоинства, забота о военных инвалидах.

– Это отговорки для дураков! Ты по приказу Врангеля собрал более ста лётчиков в Нови Саде, где находился крупнейший военный аэродром, чтобы готовить их к новой войне против нас.

– Нет, лётчики просто не хотели быть нахлебниками в эмигрировавшей русской армии и старались прокормиться сами. Мы проиграли. Россия стала чужой для нас, но Родиной осталась навсегда. Я настоял, что мы должны поступить в авиацию такого государства, которое никогда не будет воевать с Советской Россией. Вот почему выбрали королевство Сербии.

– Но там ты по-прежнему выполнял приказы Врангеля – отослал двух лучших своих лётчиков, Лойко и Качана, для подрывной работы в СССР.

– Иван Лойко и Павел Качан не были членами нашей организации. Наоборот, они сильно подорвали доверие к русским лётчикам, так как похитили дорогой самолёт из королевской пилотской школы, чтобы улететь в Советскую Россию.

– Опять врёшь! Нам всё известно. Вы специально раздували версию о ваших разногласиях. Но Качан и Лойко во всём сознались.

За окном полыхнуло небо. Загрохотало. Крупные капли ударили по стеклу и начали заливать подоконник, на котором лежала пачка «Беломора».

– Вот чёрт! – кряхтя и кликнув в помощь нечистую силу, толстяк неуклюже подорвался со стула, чтобы закрыть форточку.

Папиросы намокнуть не успели. Довольный своей прытью, он закурил; вызвал конвой. Что написать в протоколе допроса дальше, капитан знал и без подследственного. Любил чекист фантазировать…

Дней за двадцать до суда Ткачёву в присутствии прокурора дали прочитать содержание показаний. На четвёртый этаж его доставили два конвоира под руки. До окончания следствия капитан отправлять в лазарет запретил. Ночами Вячеслав Матвеевич почти не спал. То и дело, чтобы глубоко зевнуть, подымался с кровати – мучительно пытался закачать лёгкие кислородом. Не получалось. До изнеможения мерял  камеру шагами, пока, обессиленный, ни падал на матрас и ни проваливался в бездну Морфея. Но там тоже дышать было нечем, и старик пробуждался снова.

Следователь с прокурором, по-спортивному сбитым мордастым кавказцем, курили у открытого настежь окна. После сытного обеда они, видно, были в хорошем настроении. Весело и похотливо поглядывали вниз; обменивались сальными шутками, выискивая среди прохожих симпатичных девушек, в то время как Вячеслав Матвеевич, отдышавшись, начал знакомиться с материалами допросов.

С каждой новой строчкой он всё больше и больше поражался выдумкам чекиста, пока, наконец, не выдержав, воскликнул:

– Я ни слова не говорил об участии в какой-либо секретной или подрывной деятельности против Советской власти, а тут…

– Ну, тогда начнём следствие сначала, – ухмыльнулся прокурор и смачно прицокнул языком, продолжая по-прежнему взглядом мартовского кота окидывать залитую солнцем площадь. Неожиданно он  ткнул локтем в пузо капитану и воскликнул: «А вон-вон, смотри! У той, что платье в горошек, ка-кой круп породистый! Вах! Вах! Вах!».

   Начинать всё сначала у Ткачёва уже не было сил. Проклиная себя, он подписал протоколы допросов, о чём позже с неохотой вспоминал: «Сам виноват! Смалодушничал. Правда, остался жив».

 Ему предложили правила – он с ними согласился и доиграл до конца. Поэтому после лазарета заявил на суде: «Я признаю свою вину перед Отечеством и сочту за честь принять любое самое суровое наказание».

Капитан остался доволен, что так ловко одурачил старого генерала. Начальство оценило его рвение, досрочно произвело в майоры и поручило ему, как авторитетному специалисту по белогенеральским погонам, расследовать дело доставленного из Австрии на Лубянку бывшего продавца газет Андрея Шкуро.

Решением Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Лаврентия Берии «за боевые действия в составе контрреволюционных организаций в годы Гражданской войны и преступную деятельность в период пребывания в эмиграции» Вячеслава Матвеевича отправили на десять лет в «Сибирскую академию» ГУЛАГа.

Примечания к 13 главе.

1. Берия Л.П.(1899-1953) – сов. гос. парт. деятель; с 1921г. на руководящих постах ЧК-ГПУ Закавказья. Первый секретарь ЦК КП(б) Грузии; с 1938г. входил в ближайшее полит. окружение Сталина; один из наиболее активных организаторов массовых репрессий 1930-х – 50-х годов; в июне 1953 г. арестован; в декабре –расстрелян.

2. Мария Фёдоровна(1847-1928) – русская императрица (урожд. принц. Мария-София-Фридерика-Дагмар Датская), супруга Александра Третьего, мать Николая Второго; после Февральской революции(1917) поселилась в Крыму, откуда в 1919г. по приглашению сестры Александры, английской королевы, перебралась в Лондон; последние годы жила в Копенгагене.

3. Николай Николаевич Младший(1856-1929) – великий князь, внук Николая Первого, двоюродный брат Александра Третьего; в Первую мировую войну – Верховный Главнокомандующий(1914-1915), Главнокомандующий Кавказской армией (1915-1917); с 1919г. – в эмиграции; среди части русской эмиграции считался претендентом на российский престол.

4. Кирилл Владимирович(1876-1938) – великий князь, внук Александра Второго, двоюродный брат Николая Второго; после Февральской революции(1917) жил в Финляндии, с 1920г. – во Франции; в 1922г. объявил себя блюстителем престола, в 1924г. – императором Всероссийским Кириллом Первым; споры о праве Кирилла Владимировича на престол продолжались вплоть до его смерти.

5. Кутепов А.П.(1880-1930) – русский военачальник, участник русско-японской и Первой мировой войн, один из руководителей Белого движения на Юге России, генерал от инфантерии(1920), председатель РОВСа(1928-1930); похищен в Париже агентами ОГПУ СССР.

6. Шкуро А.Г.(1887-1947) – участник Первой мировой и Гражданской войн; генерал-лейтенант(1919); с 1920г. – в эмиграции; во Вторую мировую – активно сотрудничал с гитлеровцами; казнён по приговору Верховного суда СССР.

7. Лойко И.А.(1892-1932) – военный лётчик, участник Первой мировой и Гражданской войн, полковник(1919); в эмиграции – в Сербии, инструктор королевской авиашколы в Нови Саде; вместе с Качаном П.Ф. бежал в СССР, похитив самолёт авиашколы(1923); инструктор Борисоглебского военного авиационного училища(1924-1929); осуждён за шпионаж сроком на 10 лет; умер в заключении. 

8. Качан П.Ф.(1892-1940) – военный лётчик; участник Первой мировой и Гражданской войн; в эмиграции – вольнонаёмный механик в авиационной школе в г. Нови Сад(1922-1923); вместе с Лойко И.А. бежал в СССР; инструктор в Серпуховской школе военных лётчиков(1924-1929); осуждён за шпионаж сроком на 10 лет; после освобождения из лагеря служил лётчиком-испытателем; погиб при испытании нового типа самолёта.

 

18.06.2024