Проза

14.06.2024

Мёртвая петля Ткачёва

Виктор Озерцев

10.КУДА ИДТИ?

В те февральские дни, когда покровцы разгульно отмечали победу в Выселках, добровольческая армия под натиском большевиков покинула Ростов.

Красногвардейцы не стали преследовать противника. На некоторое время они задержались в богатом городе, чтобы навести свои порядки. Попутно грабили магазины, реквизировали у состоятельных людей деньги, драгоценности. Пьянствовали.

Воспользовавшись затишьем, Корнилов  на первом привале собрал военный совет, где произвёл реорганизацию армии. Разрозненные воинские части объединил в три пехотных полка. Кавалерия составила всего двести сабель; больше половины – безлошадных.

Из взятых за плату пятисот конных подвод организовали обоз, на который погрузили раненых, небогатое военное имущество, провиант. Даже зерновой фураж и прессованное сено взяли с собой, не рассчитывая на поддержку в казачьих станицах. Реквизировать что-либо по ходу движения командующий запретил. Сказал, как отрезал:

– Если начнём грабить – это будет не армия, а банда разбойников.

При переходах обоз растягивался версты на три. Сильно сковывал движение, лишал манёвренности, из-за чего, вынужденно огрызаясь, постоянно приходилось вступать в боестолкновения. С продвижением вперёд число раненых увеличивалось, а оставлять в станицах было нельзя. Романтический флёр и беспечность первых послеоктябрьских недель уже улетучились, и противник со всеми, кто попадал в его руки, расправлялся жестоко.

Шли до тридцати вёрст в сутки. Днём в пути, когда земля подтаивала, чернозём превращался в вязкое болото. Кони выбивались из сил. В топких местах для усиления тягловой силы приходилось временно оставлять одни повозки и перепрягать лошадей на другие, вытаскивая из котловин обоз. В помощь им впрягались и люди.

Для недопущения уныния и паники в армии поддерживался строжайший порядок. Понимание того, что Корнилов попустительства не потерпит, пришло очень скоро. С виновными он расправлялся беспощадно, без колебаний утверждая решения военно-полевых судов.

Добровольцы должны были расплачиваться с местным населением за выпитое и съеденное наличными деньгами. Во время одного из первых привалов генерал увидел, как офицер режет возле колодца, где обозники поили лошадей, петуха.

– Откуда взял? Купил?

– Никак нет, ваше высокопревосходительство!

– Что?.. Украл?.. Ограбил?.. – резко перебил командующий и тут же приказал адъютанту. – Арестовать! И под суд!

Этот офицер совсем недавно геройски проявил себя в бою. За него попытался заступиться командир полка. Он умолял Корнилова отменить приказ, но тот отреагировал категорично:

– За воинскую доблесть – честь ему и слава, а за грабёж – петля. Вы понимаете, что делаете? Наша армия ничтожна по своим размерам. Но я скую её огнём и железом. Тогда не скоро раскусят такой орех.

Вечером того же дня на военном совете, разъясняя свою позицию, Лавр Георгиевич заявил:

– Знаете, отчего погибла царская Россия? От безвластия и произвола. Всякий делал, что хотел. Никто из высших не наказывался не только за свои проступки, но даже за преступления. Низших суд миловал. Законы не применялись. Внедрялась полная анархия. За последнее время Россия была не государством, а просто толпой людей, не признававших никакой власти. Если мы хотим создать новую Россию, то прежде всего должны завести у себя порядок и законность. Нашей страной смогут управлять только те, которые сумеют устранить анархические страсти во всём народе сверху донизу. Это бесконечно трудная задача, и для выполнения её требуется безграничная воля, неумолимая настойчивость и решимость.

До добровольцев дошли слухи, что после поражения под Выселками власти собираются сдать Екатеринодар большевикам. Туда срочно откомандировали офицера с предложением продержаться две недели до прихода корниловцев, и тогда силы защитников умножатся.

Время шло. Красные сжимали кольцо, а подкрепление не подходило. Добровольческая армия пропала в Задонье. От неё больше не было никаких известий, и Покровский, назначенный главнокомандующим кубанских войск, принял решение о выводе боеспособных частей из города. Частным лицам, не пожелавшим оставаться под властью большевиков, дозволили эвакуироваться вместе с военными.

Двадцать восьмого февраля, в шесть часов вечера, когда Екатерининская площадь начала погружаться во тьму, на ней выстроились отряды полковников Лесевицкого, Кузнецова, Покровского, конный полк Султан Гирея и батареи Крамарова и Корсуна. Откуда-то издалека слышались разрывы снарядов, ружейные и пулемётные выстрелы. Это арьергард сдерживал наседавшего противника.

На крыльце своего дворца показался Войсковой атаман Филимонов. После кратких докладов командиров он приказал: «По коням!».

Вечерние улицы Екатеринодара сумрачно неприветливы. Луна где-то затерялась за облаками. Скрипят, грохочут по мостовым военные телеги и частные экипажи. Группами и поодиночке скачут всадники. С лихорадочной торопливостью движутся в темноте пешие силуэты. Постепенно все они сливаются в единый поток к мосту через Кубань.

Ближе к реке дорога сужается, по ширине с трудом пропуская рядом две колымаги. То и дело возникают заторы, в сутолоке перемешивая гражданских с отрядными.

– Куды прёшь?! Туды ж тебя в коромысло! – заорал от боли всадник и хлестнул плёткой лошадь, оглобля которой воткнулась ему в ногу. Испуганная животина резко дёрнулась в сторону, опрокинув повозку.

Скрежет! Треск! Крики! Звон посуды!

– Ой, мамочки! Что творится! – запричитала женщина.

Бестолковая возня на месте происшествия. Несколько человек кинулись к свалившейся набок тележке. Её с трудом объезжают соседние слева экипажи, а следующие за ней застыли в ожидании.

– Поддай!

– Погодь! Лошадь придержи!

– Разом! Взяя-ли!

И тележка снова на колёсах. Ткачёв с Бабиевым оказались рядом, когда женщина забрасывала в неё пожитки – чем-то набитые и связанные узлами простыни. Возле крупа лошади, поглаживая ушибленное плечо, понуро стоял сутулый, интеллигентного вида мужчина, похожий на профессора или учителя гимназии.

– Я ж говорила.., говорила: давай извозчика возьмём!.. Ты ж, кроме ручки, в руках ничего держать не можешь! – возмущённо тараторила женщина. – Хорошо, хоть сами живы остались!.. Всё в грязи вываляли!.. Божечки!.. – она всплеснула руками. – Всю посуду побили!.. Да помоги ж мне, наконец!.. Стоишь, как истукан!..

– Куда бы ты барахло своё складывала, посади мы ещё одного человека, – вяло огрызнулся профессор, не двигаясь с места.

– А книжки твои я собирать не буду! Пусть тут валяются! – не унималась женщина, запихивая очередной узел в повозку.

– И смех и грех, – проговорил другу Бабиев после услышанного и, что-то припомнив, хитро осклабился – Знаешь байку, как два незадачливых казака арбами столкнулись на узком мосту и одному из них дышлом зубы вышморгнуло? И, поди, разберись, кто из них больше виноват: кто не туда правил или кто рот раззявил?!

– Вообще, непонятно, зачем профессору срываться с места, – вяло отреагировал Ткачёв. – Большевики к ним относятся лояльно. Реквизировать у них нечего. Книги, разве что. Да кому они нужны! Кто их нынче читает!

– Всё ты, Слава, по полочкам пытаешься разложить. Ну, испугался профессор. Не хочет жить под коммуняками. И мы его будем защищать.

– Защищать надо было Екатеринодар. Тогда бы не случилось этого панического бегства.

Друзья не встречались перед общим сбором пару дней, и Бабиев решил разъяснить ситуацию:

– Позавчера поздно вечером полковника Кузнецова вызывали на совещание к атаману, где Покровский доложил, что посылал для связи с Корниловым казаков и офицеров, но назад никто не возвращался. Пытались связаться с добровольцами через рацию, но те как в воду канули, а резервы для защиты города тают с каждым часом.

– Посыльный от Корнилова передал, что они уже на Кубани, – ответил Ткачёв. – А Покровский – авантюрист: сделал вид, что не доверяет гонцу от добровольцев. Якобы, это провокации большевиков. Эрдели предлагал атаману ещё несколько дней продержаться. И силы нашлись бы. К примеру, наш отряд вообще не задействовали…

– Ааа, чёрт! – вдруг вскрикнул Бабиев и резко дёрнул повод влево.

– Что случилось?

– Жердь от мажары по ноге проелозила… Кха… Хвала аллаху, хоть рот не раззявил…

Мужчины рассмеялись…

Когда колёса от мажары уже скрипели сзади, Бабиев уточнил:

– Так, что там насчёт Корнилова?

– Если Лавр Георгиевич сказал, что подойдёт на помощь – он слово сдержит! Но Филимонов послушался своего главкома, а не Эрдели.

– Покровскому это было зачем?

– Да как ты не поймешь! В случае соединения с добровольцами – быстро закатится его звезда. Корнилов не потерпит диких выходок… После Энема Покровский, по всему видно, из атамана верёвки вьёт. Эрдели сказал, что Филимонов, если эвакуация пройдёт успешно, пообещал нацепить своему любимцу генеральские погоны. Вот и лезет тот из кожи вон. Даже в последние дни в пьянках замечен не был.

Из-за облаков выплыла бледная, с едва заметной стареющей щербинкой лепёшка луны и осветила дорогу. Стало хорошо видно, как впереди, перед мостом, образовался новый затор – заглох Benz-кабриолет, который всадникам пришлось объезжать длинной вереницей, по-одному.

– А вдруг сейчас бомбой по мосту шарахнут? Что с нами будет? – услышал Ткачёв тревожный раскатистый голос грузного пассажира из авто.

– Не смейте беспокоиться, Михаил Владимирович! У большевиков рабочий день закончился. Они по ночам не воюют. Во-он, даже канонада умолкла.

– Да-а, вы правы. Наверное, в город вошли… Кутить и шалберничать начали…

В солидном мужчине Ткачёв узнал председателя Государственной Думы Родзянко.

Несмотря на людскую сутолоку, мелкие перебранки и непредвиденные задержки в пути, эвакуация из Екатеринодара прошла без трагических происшествий. Привал сделали глубокой ночью в ауле Тахтамукай, где офицерской группе Кузнецова и полубатарее есаула Корсуна пришлось задержаться на сутки для прикрытия отхода беженцев и главных сил армии.

Утром пикет взял в плен двух лазутчиков. От них узнали, что большевики рыщут в поисках сбежавшего из города кубанского правительства, которое по слухам, распространяемым комиссарами, увезло с собой, помимо денег, несметное количество золота и серебра.

Красногвардейские части подкрались почти следом и сразу открыли шквальный артиллерийский и пулемётный огонь. Но овладеть аулом они смогли лишь на рассвете новых суток, когда добровольцы, выполнив приказ, снялись с занимаемых позиций.

Лазутчикам подстроили побег, снабдив, между прочим, ценной информацией. Те услышали слова начальника караула, что добровольцы уходят на Туапсе для сопровождения какого-то груза.

Ободрённые известием о разыскиваемых сокровищах, большевики организовали погоню. Это помогло остальным отрядам екатеринодарцев перегруппироваться в Закубанье и вместе с обозом уйти на соединение с Корниловым.

Около двадцати дней конная группа офицеров горными тропами пробивалась к морю, постоянно натыкаясь на вооружённые засады и заслоны из местного населения, которому  людская молва успевала передавать сплетни, сочинённые комиссарами, что отступающие «кадеты» – грабители и душегубы. Последний бой состоялся при переправе через речку Туапсинку в узком ущелье, склоны которого были заняты противником. Из-за понесённых потерь отряд рассыпался.

Ткачёв предложил Бабиеву вдвоём добираться до станицы Келермесской. Большевики загнали их в труднопроходимые горы. Перевалы были засыпаны снегом. Кони своей тяжестью пробивали ледяную скорлупу наста и проваливались в глубокие сугробы, поэтому дальше пришлось идти пешком. Мужчины сняли и разрубили сёдла. На прощанье Бабиев обнял и поцеловал своего верного Ореха в тёплую ноздрю: «Прости, брат!». Конь тихо фыркнул в ответ и в знак благодарности за ласку склонил голову к плечу хозяина, словно пытаясь обнять его шею. А глаза, всё понимающие огромные лошадиные глаза выражали тоску и умоляли: «Не бросай меня!».

Ткачёву они потом часто снились по ночам…

В пути говорили мало – берегли силы. Но мысли – куда от них денешься?!

Вспомнился Родзянко. Обычно напыщенный, как индюк, там, возле моста, он оказался жалким человечишкой, оберегающим свою шкурку. Подсуетилась в памяти и пришла на ум гулявшая ещё в германскую, при штабе армии, эпиграмма:

          Родзянко в Думе не обуза,

          Но, откровенно говоря,

          Нам Головой избрали пузо –

          Эмблему силы «октября».

Полковник сжал челюсти, будто зубами пытался перекусить собственные зубы: «Краснобаи!.. Ублюдки!.. Расшатали армию!..Угробили Россию!.. керенские, родзянки, милюковы… Долиберальничались, мать твою в Египет – подлили керосину и разбежались, как крысы… За кого воевать? За них? Нет уж – увольте!».

Следом перед глазами всплыли хозяева новой власти, которые несколько месяцев охотились за ним; всплыли замусоренные и заплёванные вокзалы, завшивленные вонючие теплушки.

«На фронте было одно желание – уничтожить врага! А сейчас? – допытывал он себя, для прочности наступая сапогами на всю подошву и втыкая шашку вместо трости в снежную наледь.

…Однажды они с отцом в горах по такой корке, свободно выдерживавшей человека, охотились на лосей. Также под мартовским солнцем искрился снег. Звери проваливались, об острые края льдинок в кровь разрезали себе ноги. Становились беззащитными…

– Опшшш… Небо голубое…

На какое-то мгновение Ткачёв расслабился: на небольшом спуске – поскользнулся и опрокинулся навзничь. Было не больно (барашковая шапка и бурка смягчили удар), хотя и обидно, что зазевался.

Он опёрся о шашку, поднялся с колена, встал на ноги. Бабиев шёл впереди. Видно, тоже о чём-то задумался и не заметил падения оплошавшего товарища.

Припекало. Снежная корка начала подтаивать. Надо было торопиться, чтобы не увязнуть в сугробах.

– Что делать дальше?.. – опять в мозгу всплыл злополучный Родзянко. – Не-ет! С демократией у нас покончено. Надо спасать Россию…  от развала, плевков и пьяных мародёров!

Чудак-человек! Его преследуют. Загнали, как дикого зверя. Хотят убить. А он собрался спасать Россию.

…Недалеко от Майкопа их обнаружили красногвардейцы. Попытавшись скрыться, офицеры бросились вплавь в бурлящую весенним полноводьем горную реку. Вражеский пулемёт поливал свинцом вдогонку. Бабиева ранило в правую руку. Но, казалось, повезло – оторвались от погони. Решили перевязать рану. Бабиев, зажимая раздробленную ладонь, со злобой выдохнул:

– Как же я теперь воевать буду без правой, Слава?!

– Будешь, Коля! Ещё как – будешь! Как обычно – по-геройски!

Однако вскоре они оказались в ловушке. Их схватили и отправили в майкопскую тюрьму…

Примечания к 10  главе.

1. Вышморгнуть (диал.) – резко выбить, выдернуть.

2. Мажара – длинная телега с решётчатыми бортами.

3. Benz-кабриолет – немецкий легковой автомобиль с открытым верхом.

4. Шалберничать (устар.) – бездействовать, шалопайствовать.

5. Пикет (фр.) – сторожевой передовой отряд.

 

14.06.2024