21.01.2024
Дурман
Наира Арзуманян
Застав ее такой разбитой…нет, разбитые выглядят иначе. Она будто ушла, покинула бренное тело, оставив лишь оболочку и глаза. Эти глаза мне до сих пор страшно вспоминать. Душа будто за день вытекла из них с потоком слез. И пустыми их не назовешь. Сложно сказать, что страшнее – созерцать пустоту или страдания? Влажные щеки провалились, напоминая иссыхающий в пустыне оазис. Потухшие фонари окроплены соленым дождем. Плечи поникли, будто с них сошла сель, оставив после себя обрушившиеся осколки гор в холке. Тело визуально стало легче, невесомее. В один миг она растаяла. Подует ветер и, укутав в свои объятия, унесет петь ей колыбельные. Колыбельные пропавшим, таким родным голосом. Сон будет спокойным и таким желанным. Сон принесет столько боли.
***
Сильнее и самоотверженнее разве могут быть люди? Моя тихая гавань, любимое воздушное одеяло, приют всех мыслей и сердца отчизна. Первая мысль – теплые объятия: шершавые руки, касание вязанного растянутого свитера и дряблая щека, коснувшаяся макушки. Дом наполнен ею, а если нет ее, то душа томится, ожидает, беспокоится. Очаг, греющий холодные конечности. Звонкий голос и постоянный труд, никакой праздности. Запах весны в воздухе после затяжной зимней стужи – вселяющая надежду, успокаивающий прохладный ветер в сжигающий летний зной – спасительная.
***
Как смотреть мне на слезы твои?
***
Лишь однажды случайно застала ее расстроенной, в слезах, такой беззащитной, внезапно ставшей ребенком, которого обидели. Растерявшись, бросилась к креслу, встав на корточки, заглянула с испугом в лицо. Торопливо приникла губами, пытаясь осушить два колодца. Прижала к своему сердцу, чтобы его размеренный стук как маятник настенных часов уволок в отстраненные раздумья и успокоил встревоженную душу ее. Мое маленькое тельце обвили две руки. На шее заиграла влажная дорожка, стекающая к ложбинке. А я играла с жесткими волосами, поглаживая лежащую на плече голову.
***
Нонче все иначе. Она уже не плачет. Источник иссяк, выпарен. И я уже не плачу. Глаза горят. Я просто рядом. Сижу. Поцелуи теперь недостаточно горячи, чтобы согреть душу. Прижать еще ближе к телу нательный крест с силуэтом. Молиться, молиться, молиться об облегчении. Упокоении. Порой молчание громко. Сколь же громка эта боль? Возможно ли уместить ее в децибелы? Или, может все-таки, измерять ее в слезах и в раздирающем молчании было бы точнее?
Рот иссох, едва шевелится скрипящий во рту предательский червь. Внутри скребут крысы, не кошки. Голода нет и сил тоже. Время растянулось как-то неестественно, как расстроенная гармонь, так мучительно завывающая, ее безмолвное пение терзает. Виски сдавливает мучительно. Будто голова — это весы. На них положили гири. К горлу подкатывает тошнота. Она бьет точно в надбровные дуги. Глаза сжимаются. Будто кто-то бросает иглы в мишень, выделенную красным цветом. Конечности вспыхивают, кровь как солнце перегревает каждый сосуд. В глазах мелькают мушки, в охлажденной комнате темнеет. Душно. Дурно. Дурман.
***
Ты покачиваешься, бледно-зеленая, обескровленная. Поправляешь саван. Дрожа, тянешься вперед, как тряпичная кукла, ласково поглаживаешь аккуратно убранные волосы. Вновь возвращаешься к савану на сложенных руках, накрывая их своими будто пытаясь согреть руки. Свои или ее.
Если бы я только могла забрать твою боль себе, хотя бы на мгновение, чтобы ты облегченно задышала, чтобы тепло накрыло заледенелую пойму твоих обычно горячих рук. Заглушенный крик, царапаясь, отчаянно вырывается в последний раз. Вслед.
***
В Чёрном море плавать легче. И выплывать из него легче. Казалось бы, слезы ведь тоже соленые. Хотя тонуть везде страшно…
***
Люди научились заделывать дыры. Заклеивать, зашивать, заливать. Дыры, дыры, дыры. Всюду дыры. В дорогах, в стенах, в небе. Всюду. В душах. А их как заделаешь? Как залатаешь? Чем зальешь?
Плоть от плоти твоей, тобою вскормленная, из графина волью душу свою в бесценный хрустальный сосуд. И беречь его буду до конца дней своих.
21.01.2024