Дискуссия о беседе Владимира Бондаренко с Александром Минкиным “Понимаем ли мы Онегина и о некоторых тенденциях современной журналистики, критики” (https://denliteraturi.ru/article/4770)

Екатерина Обризан

"МЫ ВСЕ ГЛЯДИМ В НАПОЛЕОНЫ..."

Анализируя беседу Владимира БОНДАРЕНКО и Александра МИНКИНА (ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ ОНЕГИНА? Беседа, навеянная книгой «Немой Онегин»), хочется отметить некоторые моменты, которые вызвали у меня недоумение или же несогласие. Но, изначально, скажу, что данное интервью, как мне кажется, недостаточно раскрывает значение книги, т.е. человек, незнакомый с работой Минкина, скорее всего, запутается в высказываниях автора и не увидит необходимости ее читать. Хотя, возможно, Владимир Бондаренко и не ставит такой цели.

Разберу ответы автора книги. Говоря о замысле произведения, Минкин отмечает: «Началось всё без всякой идеи, она потом возникала сама». Как бы загадочно это ни звучало, мне кажется, что идея, замысел должны всегда идти впереди прочего, это то, что определят тебя как писателя, критика и т.д., или получается пустой текст, в котором нет четкого понимания и представления, в нашем случае о Пушкине и его героях.

Следующий ответ Минкина о значении Пушкина в современном мире: «Есть кафе «Пушкин» и пирожное «Пушкин», и водка, и корабль, и самолёт. Это просто торговая марка. То же самое «Евгений Онегин». Есть кафе «Онегин», клуб «Онегин», водка «Онегин» и сигары «Евгений Онегин». В «Полосатом рейсе» (в кино) пароход называется «Евгений Онегин». При этом тигры, которые на этом пароходе плывут, они точно не читали Пушкина». Тут я не соглашусь с писателем, так как эти фразы – обобщение, желание возвысить себя над другими. Скорее всего, в его окружении только такие люди и присутствуют, люди, считающие Александра Сергеевича «просто торговой маркой». Здесь же, Владимир Бондаренко тонко подводит Минкина к тому, о чем мы только что сказали и задает вопрос: «Ты сказал, что кто-то может вообще не знать, не понимать. С кем же ты разговариваешь?»

«Любой же школьник чувствует себя одиноким,» - говорит Минкин. Я же не понимаю, откуда у него берутся такие суждения и как у него получается в них верить.

Следующий момент – непонятное для меня использование слова «человек» в уменьшительно-ласкательной форме по отношению к Пушкину и ряду других писателей: «Одна категория — это живые человечки. Это Пушкин, Державин, Бенкендорф, Монтень, Лотман, Набоков, Гомер». Это, как минимум, неуважение, опять же возвышение себя над другими, только в данном случае, над людьми, фамилии которых у всех на устах.

Минкин пишет: «Вся литература, которая до, она у него в голове и что-то он использует прямо. У него на каждом шагу Байрон. А потом, после Пушкина, кого вы ни возьмите: Достоевского или Чехова, или Толстого, — значит, либо этот писатель прямо будет говорить о Пушкине, как Достоевский в своей знаменитой речи или Тургенев на том же открытии памятника, либо их персонажи будут говорить». Отталкиваясь от этих слов, мы можем утверждать, что автор не понимает истинного назначения, смысла использования фраз или мыслей Пушкина, например, в произведениях Достоевского или Толстого. Все они объединены одной идеей, все они – русские писатели, которые говорили о вечном, а не временном. И говорить о них – это значит продлевать жизнь этому вечному, не забывать о великих писателях и их идеях.

Далее, Владимир Бондаренко касается темы «вечности» и задает соответствующие вопросы: « Но зачем в таком случае, если речь идёт о Гёте, Стерне, Достоевском, ты примешиваешь туда упоминание, например, Кашпировского, который лечит по телевизору, или рассказ о том, как в Ереване ты наткнулся на картину Петрова-Водкина? Не обесценивает ли это, не размывает ли это внимание читателя? Зачем этот приём ты используешь, если речь о великой литературе?»; «То есть ты не считаешь, что распыляешь сиюминутным вечное?».

На что Минкин отвечает весьма ожидаемо: « Вечное никуда не денется. От того, что мы заметили на экране телевизора Кашпировского, Солнечная система не пошатнулась», что так же подтверждает вышесказанное нами.

О том же, что Минкин возвышает себя, говорят многие из его ответов. На вопрос Бондаренко: «Из современных писателей или людей, которые литературой занимаются, кто тебе интересен, чьим мнением ты дорожишь, чьё бы мнение о «Немом Онегине» тебе было интересно услышать?» Минкин отвечает: «Любому автору хочется похвал. И при личных встречах я получил их много. Веллер, Быков, Улицкая, Резо Габриадзе». Ответа на вопрос мы не видим, наблюдаем лишь похвальбу.

Далее, Минкин как бы сравнивает свое произведение с «Евгением Онегиным» и говорит: «Пушкин, закончив «Онегина», написал стихотворение «Труд», которое идеально передаёт мои чувства, когда я закончил публикацию «Немого Онегина»». Мне непонятно такое сопоставление минкинской книги с романом Пушкина, опять же, видна необоснованная попытка поставить себя в один ряд с писателями, чьи произведения читают и обсуждают уже 200 лет.

Говоря же о Пушкине-журналисте, Минкин отмечает: «Единственное, что в его журналистике кажется (кажется!) несовременным, — огромные цитаты. Например, у Пушкина есть статья, которая занимает примерно 8 страниц. Из них пушкинского текста — одна, а семь — это цитаты», у меня тут же возникает вопрос, который, скорее всего, не хотел бы услышать автор: «Может, дело не в Александре Сергеевиче, а современной бездоказательной журналистике?»

Ну и в заключении звучит вопрос о книжных рассуждениях Минкина о нравственности и христианских ценностях, которых Владимир Бондаренко замечает «очень много» в «Немом Онегине». «Следуешь ли ты тому, о чем говоришь?» На поставленный вопрос автор отвечает: «Знать моральные запреты и соблюдать их – вещи разные». Такой завуалированный ответ, вместо краткого – «нет». Возможно, именно этот вопрос и такой ответ на него ставит под сомнение все написанное в «Немом Онегине».

Подводя итог, хотелось бы сказать, что, скорее всего, Владимир Бондаренко ставил изначально перед собой цель – открыть читателям данного интервью глаза на настоящего Минкина и его произведение, указать на непонимание Пушкина.

Екатерина Обризан родилась в 2000 году в Краснодаре. Студентка 3-го курса факультета журналистики КубГУ. Живет в Краснодаре.

Лейла Гаджыева

СПОРЫ ВОКРУГ “НЕМОГО ОНЕГИНА”

Наверное, ни одна великая вещь не обходится без споров. Ведь она великая. Когда автор публично дает ей критическую оценку, он в любом случае должен быть готов к острой полемике и порой к трудностям объяснения своей точки зрения. О критической литературе необходимо говорить. Так, Владимир Бондаренко привлек внимание читателей к работе «Немой Онегин» своего давнего оппонента Александра Минкина. Интерес вызывает то, что, по словам Владимира Бондаренко, «это не литературоведческое, а человеческое исследование великой поэмы». Возникает ли желание прочитать «Немого Онегина» после интервью с его непосредственным автором? Попробуем выяснить.

Александр Минкин говорит, что Пушкин сейчас торговая марка: кафе, самолеты, пароходы называются именем великого писателя. Действительно, это имя мы встречаем всюду, однако, с тем, что это в большей степени торговая марка, согласиться сложно. Все-таки Пушкин один из самых известных русских писателей, если не самый известный, в России и за рубежом. Уже в детском саду в средней группе ребенок назовет вам пару-тройку его произведений, и это будет не самым удивительным явлением. Пушкина много читают, о нем ведутся дискуссии во всех кругах, и это вещь самая естественная.

Уместны ли споры о жанре «Евгения Онегина»? Александр Минкин утверждает: «Почему не роман? Откройте толковый словарь, хотите энциклопедический, хотите толковый русский. Написано: «Роман − сложное, с многоплановым сюжетом, множеством героев...». Какое множество героев? Онегин, Татьяна и два второстепенных − Ольга и Ленский. Ну и пятистепенные − няня, и Ларина-мама, которая два раза рот открыла. Нет множества героев, сюжета практически нет». Во-первых, главное в жанровой характеристике романа вовсе не то, что он предполагает обязательное наличие «множества героев». К тому же в «Евгении Онегине» есть вполне четкий структурированный сюжет, определенная история. И новаторский жанр Пушкина никак не расходится с тем, что он действительно отразил в своем произведении. Во-вторых, путаница с жанром у Александра Минкина возникает по поводу его «Немого Онегина». Он назвал его романом о поэме. Интервьюер задал вполне правомерный вопрос: «Кто же твои действующие лица? Что за сюжет?» Ответ: «Это две категории действующих лиц. Одна категория − это живые человечки. Это Пушкин, Державин, Бенкендорф, Монтень, Лотман, Набоков, Гомер. А другая категория действующих лиц − это персонажи Пушкина, Набокова, Гоголя, Стерна. Они туда тоже пришли. Там персонажи Булгакова, Платонова».

Возможно, вполне обоснованно ссылаться на всех этих авторов в определенных случаях, но, когда читаешь перечисление всех этих имен в качестве героев произведения, напрочь забываешь, что речь идет об «Евгении Онегине», об его анализе. Если здесь мы еще способны разобраться, далее все намного сложнее.

Вопрос Владимира Бондаренко прозвучал так: «Но зачем в таком случае, если речь идёт о Гёте, Стерне, Достоевском, ты примешиваешь туда упоминание, например, Кашпировского, который лечит по телевизору, или рассказ о том, как в Ереване ты наткнулся на картину Петрова-Водкина? Не обесценивает ли это, не размывает ли это внимание читателя? Зачем этот приём ты используешь, если речь о великой литературе?» «Каждый пишет, как он слышит. Как он слышит, так и дышит», − отвечает Алесандр Минкин словами Булата Окуджавы.

Если речь идет о великой литературе, значит, и отношение к ней должно быть как к великой: вдумчивое и последовательное. Примешивать Кашпировского или рассказ о том, как писатель в Ереване наткнулся на картину Петрова-Водкина – все равно что запутать читателя и резко перенести его на совсем другой уровень мыслей. Естественно, мы невольно связываем великие произведения с современностью, потому что они несут в себе вечные темы. Но это должно быть очень умело вплетено в общую систему мыслей, а не в «тряпку», на которой «вышивают все, что хотят».

Не совсем понятен данный фрагмент интервью:

— Ты упомянул там Окуджаву. Окуджавы нет, он не прочитал в этом мире «Немого Онегина».

— Ну, в другом прочитал.

Не совсем аргументирована позиция Александра Минкина по поводу писателя Захара Прилепина. Он с трудом назвал лишь одну его работу, незамедлительно вынес приговор: «К Прилепину я отношусь очень скептически». Не хватает более глубокого анализа изучения творческой деятельности автора.

Александр Минкин также утверждает: «Святых нет. Святые если есть, они либо на небе, либо, может быть, в скиту. «…» чтобы продвинуться дальше, надо сидеть не на коврике в квартире московской, а в Гималаях, где перед тобой открывается совершенно другое. И вот там у тебя есть шанс, а здесь — нет».

С данным утверждением я вынуждена не согласиться. Не у каждого человека есть возможность поехать в Гималаи за тем, чтобы спасти свою душу. Да и дело вообще не в этом. Не обязательно удаляться в горы подальше от всего современного, чтобы обрести новый смысл жизни и гармоничное восприятие мира. И в миру можно жить свято. Труда к этому придется приложить не меньше: каждый день мы испытываем давление общества, стадного инстинкта, сопутствующих трудностей. Но так бороться за то, что дорого, даже интереснее. Это более ценно, потому что чрезвычайно трудно.

А то, что «многие вновь захотят перечитать Пушкина», действительно несомненно. Это в принципе одно из самых естественных желаний чувствующих и думающих читателей по всему миру.

Лейла Гаджыева родилась 3 августа 1999 года в городе Елизово Камчатского края. Студентка 3 курса факультета журналистики Кубанского государственного университета

Виктор Сидоренко

НЕ НАШ МИНКИН

Конец 2019 года запомнился выходом ряда исследований: профессора Ужанкова об авторстве «Слова о полку Игореве», Захара Прилепина в серии ЖЗЛ о Есенине, Александра Минкина о романе «Евгений Онегин». Интервью с автором последней книги, названной «Немой Онегин», опубликовал известный критик Владимир Бондаренко на страницах газеты «День литературы»[1].

Журналист Александр Минкин, говорит в беседе о совершенных им открытиях, значимость которых, на наш взгляд, несколько преувеличена.

Так, благодаря Минкину, мы узнали, что Татьяна хотела и одновременно боялась секса с Онегиным. То есть, интерес и чувство девушки к герою романа были исключительно телесными! Процитируем: «”Я твоя!” — и вы думаете, будто Онегин не понял, что здесь написано? Да её даже уговаривать не придётся. И Татьяна понимает, что написала. Поэтому её мучает жуткий страх, два страха, даже три: что будет, если узнают; что о ней подумает Онегин; что будет, если он начнёт её, ну, скажем, расшнуровывать… И, быть может, ещё два-три жутких интимных страха»[2].

Отношение Татьяны к Евгению в описываемой Минкиным точке сюжета у Достоевского характеризуется следующим образом: «…она в его кабинете, она разглядывает его книги, вещи, предметы, старается угадать по ним душу его, разгадать свою загадку, и “нравственный эмбрион” останавливается наконец в раздумье, со странною улыбкой, с предчувствием разрешения загадки, и губы ее тихо шепчут: Уж не пародия ли он?»[3] Разве может сугубо сексуальное вожделение породить желание узнать душу человека? Воплощенное в книге осмысление влюбленности Татьяны демонстрирует непонимание Александром Викторовичем творчества и мировоззрения Пушкина. Дело в том, что чувства Татьяны к Онегину происходят не из индивидуалистичного, гедонистического начал: именно такие мотивы управляют человеком в момент физической влечения. Она, в первую очередь, стремится его узнать, что и отражается в письме. В сущности, описав собственные страхи, далее она пишет об Онегине, о готовности отдать себя, а не получить его. То есть ее чувство растет не из «Я», как это происходит у Евгения.

Автор «Немого Онегина» дополняет мысль нарочитой сексуализации произведения рядом цитат, которые, как нам представляется, задают тон последующему повествованию: «А уж “Онегин” по тем временам эротичен невероятно, запредельно»[4];«Уточним: бабник и развратник — не синонимы. Развратника привлекают девственницы. Онегин и тут не промахивался»[5]; «Первая глава “Онегина” — учебник молодого растлителя»[6]..

Далее мы сосредоточимся на двух других открытиях Минкина, которые сам автор считает выдающимися. О них он говорит во время выступлений и интервью с особой эмоциональностью.

Первое – лексический фокус Пушкина: «Но были “совершенства”, стало “совершенство” — единственное число. Совершенство (в единственном числе) — это душа. Совершенство души. Онегин же говорит “понимать душой”. А душой только душу и понимают. Пушкин, возможно, рассчитывал, что какой-нибудь внимательный читатель заметит, поймёт и усмехнётся. Но, увы, даже Достоевский — величайший знаток души — в своей знаменитой исторической “Пушкинской речи” 8 июня 1880 года не заметил»[7]. Далее следует цитата, в которой Минкин делает пропуск ключевых слов, которые мы сейчас приведем: «Он не сумел отличить в бедной девочке законченности и совершенства и действительно, может быть, принял ее за “нравственный эмбрион”. Это она-то эмбрион, это после письма-то ее к Онегину! Если есть кто нравственный эмбрион в поэме, так это, конечно, он сам, Онегин, и это бесспорно. Да и совсем не мог он узнать ее: разве он знает душу человеческую?»[8]

Иначе говоря, находка Минкина объяснятся неспособностью верно трактовать произведение А.С. Пушкина и мысли Ф.М. Достоевского. По мнению последнего, и в этом с ним нельзя не согласиться, Пушкин не акцентирует внимания на том, что Онегин сначала оценил ее телесно, а затем заметил душу, ведь герой в принципе неспособен на такое. Вспоминая письмо к Татьяне, мы можем заметить: Онегин ни слова не произносит о духовных характеристиках героини. Он даже снимает с себя ответственность за прошлое: «еще одно нас разлучило: несчастной жертвой Ленский пал». Как будто Онегин тут не причем.

Душу-то он и не увидел: в письме встречаются лишь слова о романтической – в смысле литературного направления – любви. Он о ней – Татьяне – герой вообще не говорит. Вспомним слова Федора Михайловича: «Ведь она же видит, кто он такой: вечный скиталец увидал вдруг женщину, которою прежде пренебрег, в новой блестящей недосягаемой обстановке, – да ведь в этой обстановке-то, пожалуй, и вся суть дела. Ведь этой девочке, которую он чуть не презирал, теперь поклоняется свет – свет, этот страшный авторитет для Онегина, несмотря на все его мировые стремления, — вот ведь, вот почему он бросается к ней ослепленный!»[9]

Ещё одно открытие автора «Немого Онегина» связано с осмыслением «морального императива» произведения: «Но я другому отдана; Я буду век ему верна»: «Верна» — вот последнее слово. Больше персонажи романа не скажут ничего. Действие кончено»[10].

Собственно, здесь что-то комментировать сложно, поскольку значимость последних слов монолога Татьяны подчеркивается в любом исследовании «Онегина». Параллель с «Метелью» и «Дубровским», которую также «открывает» автор книги, мы вынесем за скобки, потому что это лежит на поверхности.

Но обратим внимание на пафос следующих строк Минкина: «Ведь финал — это единственное место, где Татьяна проявляет себя как героиня. Девичьи мечты, вздохи, ахи, охи — на них способна любая. Замуж Таня вышла без любви, а точнее — за нелюбимого (любя другого!) — то есть покорилась, предала своё чувство из пошлых житейских соображений». И далее, Пушкин объявлен Минкиным моралистом: «Я буду век ему верна. Это с грохотом — как статуя Командора — вошла Мораль. <…> Как будто громом поражён. Гром-то с небес. Другому отдана — кем? Мамашей? Тётушкой? Для героев Пушкина и вообще для тех времён аксиома: браки совершаются на Небесах. А последнее слово — верность»[11].

Конечно, эта мысль Минкина – плоская, пошлая. Для более качественного толкования слов Татьяны в очередной раз вспомним «Пушкинскую речь»: «Пусть она вышла за него с отчаяния, но теперь он ее муж, и измена ее покроет его позором, стыдом и убьет его»[12]. Есть, безусловно, разница между минкинской святостью брака и пониманием, чувствованием образа Татьяны. На наш взгляд, ключевое здесь не сам брак, как бюрократический и смысловой штамп, не сам акт верности, а сила и чуткость души Татьяны Лариной. Дело ведь не в том, что лишь брак ставит жирную точку в отношениях с Онегиным. Стоит смотреть шире: она верна любящему ее человеку, достаточно проницательна, чтобы понимать непостоянство Онегина, а, главное, религиозно и внутренне перед собой честна. В очередной раз процитируем Достоевского: «А разве может человек основать свое счастье на несчастье другого?»[13]

На самом деле, беседа Бондаренко с Минкиным – занимательное чтение. Удивительно, что в интервью известнейший критик не задает автору книги вопросы, связанные с содержанием его труда. В этом, на наш взгляд, заключается главный пробел текста, опубликованного в «Дне литературы». Книга и интервью, ей посвященное – не более, чем словесная паутина.

Поэтому возникает несколько вопросов.

Первый: «Нужен ли был литературоведению этот “Роман о поэме”»? На наш взгляд, книга не несет никакой исследовательской ценности, поскольку её ключевые «достижения» не являются чем-то новым, актуальным или весомым для понимания «Онегина».

Второй: «Что значит для журналистики это интервью?» В целом текст похож на часть PR-кампании книги, и в этом русле он, безусловно, на своём месте. Правда, на наш взгляд, спорные моменты (в том числе отмеченные нами), должны были проявиться в ходе беседы, но этого не происходит.

Возможно, Владимир Бондаренко был по многим пунктам согласен с Минкиным. Возможно, он не открывал его книгу и поэтому подробно рассматривать ее содержание не собирался. Мы точно не знаем закулисные аспекты подготовки текста, однако, тот факт, что интервью, как и «Немой Онегин», вызывает недоуменные вопросы – неоспорим.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК:

[1] Владимир БОНДАРЕНКО – Александр МИНКИН. ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ ОНЕГИНА? Беседа, навеянная книгой «Немой Онегин» // День Литературы. URL: http://www.denliteraturi.ru/article/4770 (дата обращения: 13.03.2020). [

2] Немой Онегин. Часть XIV // Эхо Москвы. URL: https://echo.msk.ru/blog/minkin/2236746-echo/ (дата обращения: 15.03.2020).

[3] Федор Михайлович Достоевский. Пушкинская речь // Lib.ru: "Классика". URL: http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0340.shtml (дата обращения: 15.03.2020).

[4] III. НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ // МК. URL: https://www.mk.ru/culture/2017/09/29/nemoy-onegin.html (дата обращения: 14.03.2020).

[5] IV. ЖЕНЯ, МИЛЫЙ ДРУГ // Эхо Москвы. URL: https://echo.msk.ru/blog/minkin/2068910-echo/ (дата обращения: 14.03.2020).

[6] IV. ЖЕНЯ, МИЛЫЙ ДРУГ // МК. URL: https://www.mk.ru/culture/2017/10/06/nemoy-onegin-chast-vtoraya.html (дата обращения: 14.03.2020).

[7] VI. БРАВО! // Эхо Москвы. URL: https://echo.msk.ru/blog/minkin/2068910-echo/ (дата обращения: 15.03.2020).

[8] Федор Михайлович Достоевский. Пушкинская речь // Lib.ru: "Классика". URL: http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0340.shtml (дата обращения: 15.03.2020).

[9] Федор Михайлович Достоевский. Пушкинская речь // Lib.ru: "Классика". URL: http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0340.shtml (дата обращения: 15.03.2020).

[10] ХCV. ВЕРШИНА // Эхо Москвы. URL: https://echo.msk.ru/blog/minkin/2601266-echo/ (дата обращения: 16.03.2020).

[11] LХХХ. СМЕРТЕЛЬНЫЙ НОМЕР // МК. URL: https://www.mk.ru/culture/2018/11/11/cirk-nemoy-onegin-chast-xix.html (дата обращения: 15.03.2020).

[12] Федор Михайлович Достоевский. Пушкинская речь // Lib.ru: "Классика". URL: http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0340.shtml (дата обращения: 15.03.2020).

Виктор Сидоренко родился в 1997 году в Астрахани. Студент первого курса магистратуры факультета журналистики Кубанского государственного университета. Автор одной книги, нескольких научных статей, публиковался в газете «День литературы», интернет-издании «5 углов», журнале «Судебные Ведомости».