Ты всего лишь сухая тростинка…
***
Печаль земли лишь только небо знает.
На всех путях, что искони прямы,
Я вижу, как природа начинает
Исход из фараоновой зимы.
С утра до ночи день горит, как спичка.
Снег обожжен. В лесу невдалеке
Запела неприметная синичка,
И затрещало платье на реке.
Холодный ветер заболел апрелем,
Февраль уже ушел за январем,
И мне пора ходить по лесу Лелем,
И не ходить по лесу Мизгирем.
И предстоять пред небесами тише,
И верить, что в родимой стороне,
Коль щедро так тепло нисходит свыше,
Все меньше будет холода во мне.
***
На даче в Можайском бываю я редко,
Но мир мой еще обитаем.
– Как жизнь, дорогая по даче соседка?
– А так… не живем, а мечтаем.
Над грядкою тыква, как тело атлета,
Топорщится всем для острастки.
– Какой урожай ожидаешь от лета?
– Огромного чуда, как в сказке.
Приветливый дом потемнел от печали.
Колени забора ослабли.
И яблони-дички совсем одичали.
Июль наступает на грабли.
А в доме уже поселились улитки.
Поленья – что книги с развала.
Туман часовым постоит у калитки
И лето – как и не бывало.
Вон осень кутит – за монетой монетку
Бросает в кусты бересклета.
Куда же сегодня умчала соседку
Из тыквы огромной карета?
СЕКРЕТ
Себе не творящий кумира,
В селе среди русских равнин
Прописан на улице Мира
Один пожилой гражданин.
Он мяч с детворою гоняет,
Синицам он машет рукой,
Всегда и везде сохраняет
Святыней душевный покой.
Когда к нему беды стучатся,
Галдя и топчась на крыльце,
То радостью будто лучатся
Морщинки его на лице.
Души он в животных не чает.
И взгляд его ясный, живой.
Глядит он и все примечает,
И плещет вокруг синевой.
Но есть в этом облике что-то,
Что чем-то смущает людей.
Все видят в нем лишь Дон Кихота
С чуланом забытых идей.
Он мягко слова произносит,
Меняет походку слегка…
А все потому-то, что носит
В карманах своих облака.
***
В час, когда с грозового лафета
В мир уставится ночи жерло,
Вышлет небо штабного корнета,
Чтобы стало немного светло.
Он поскачет в полях в доломане
Синей тучи на узких плечах,
Заблистает в лесной глухомани,
Рассекая туман вгорячах.
И помчится он в Люблин и в Ливно.
А за ним, припуская в намет,
Кавалерия первого ливня
Весь тростник возле речки сомнет.
Затрещат тростниковые кости
И смешается небо с травой,
Обещая надломленной трости
Не сломить до черты грозовой.
Словно светом нездешним возлюблен
И тростник у излуки речной,
И штабной, что направился в Люблин,
И любой созерцатель ночной.
Так смотри же, вот эта картинка
И на камне проступит слезой.
Ты всего лишь сухая тростинка
Перед самой последней грозой.
***
Все связано мудро и прочно:
Уснула на ветке пичужка,
Уснул в парке в клумбе цветочной
Небритый и грязный пьянчужка.
Он спит и во сне видит сказки,
И в детстве крещенье святое,
И смотрят анютины глазки
Печально в лицо пропитое.
Он спит, в своей радости млея,
Кругом головы его венчик,
И, голову эту жалея,
Склонил колокольчик бубенчик.
А где-то уснувшие люди
Его засудили заочно,
Но в мире, стоящем на чуде,
Все связано мудро и прочно.
Когда, огибая куртину,
В лицо его взглянет прохожий –
Увидит он, что сквозь щетину
В цветах просиял образ Божий.
***
ЮЛИИ
В день, когда не видно солнца,
Что нам, голову склоня,
У осеннего оконца
Ждать погоды без огня?
Есть тогда прибыток верный
У окна гореть свечам,
Если боль с глазами серны
Ходит в гости по ночам.
Не грусти, не плачь, не смейся,
В ночь молитву сотвори.
И согретым сердцем влейся
В теплый краешек зари.
Там, по узенькому краю,
Тучи ходят вразнобой.
– Что там будет?
– Я не знаю.
– Кто там будет?
– Мы с тобой.
ГРЯДУЩЕМУ ВЕКУ
А век у нас что царь – то Грозный, а то Темный.
И не дерзнет пророк сказать: «Се царь грядет
На молодом осле, на сыне подъяремной,
И вся земная власть к ногам его падет».
Что ждет славянский мир,
что с нами станет дальше?
Гадай иль не гадай – все будет не с руки.
Но виждь и внемли как великий век Тишайший
Уже пустил свои несмелые ростки.
Окрепнет этот век, очистится от фальши,
И отойдут во тьму тиран и вертопрах.
И скажет мудрый царь, как Алексей Тишайший:
«Мне, грешному, вся честь земная аки прах».
***
Старик смотрит в мир близоруко,
С утра протирая очочки,
Сидит его жизни докука
Лет сорок лягушкой на кочке.
Он пишет расходы в тетради.
С улыбкой туза козырного
Он рад каждый день скуки ради
Играть в дурачка подкидного.
Рассвет за рассветом так нежен,
И утро на утро похоже.
Как в юности, он безмятежен,
Зевает в окошко. Но все же
Когда быстроногая осень
Звенит за окном тетивою
И неба печальная просинь
Замрет над его головою, –
Тогда он листает помянник,
Как список живых на ковчеге,
И ждет, что приедет племянник
Столичный – Евгений Онегин.
СВЕРЧОК
Сверчку за сараем раздолье
Среди черноглазых крушин.
Но вот он свалился в подполье,
В пустой и забытый кувшин.
И вздрогнул кувшин, словно птица,
Обрадовался в темноте
Тому, что запела скрипица
В забытой его пустоте.
Качался он так, привыкая,
Боченился так делово,
Своей пустоте намекая,
Что песня звенит из него.
Но гордость подводит однажды.
И вот, когда вечер проволг,
От голода, да и от жажды
Сверчок в том кувшине умолк.
Когда будет подпол отдраен
И вздрогнет кувшин от того,
Что вытряхнет смело хозяин
Сухую скрипицу его, –
То выдавит только улыбку
Святая почти простота...
Так самую звонкую скрипку
Проглотит сердец пустота.
03.03.2019