Ты всего лишь сухая тростинка…

*** 


Печаль земли лишь только небо знает. 
На всех путях, что искони прямы, 
Я вижу, как природа начинает 
Исход из фараоновой зимы. 


С утра до ночи день горит, как спичка. 
Снег обожжен. В лесу невдалеке 
Запела неприметная синичка, 
И затрещало платье на реке. 


Холодный ветер заболел апрелем, 
Февраль уже ушел за январем, 
И мне пора ходить по лесу Лелем, 
И не ходить по лесу Мизгирем. 


И предстоять пред небесами тише, 
И верить, что в родимой стороне, 
Коль щедро так тепло нисходит свыше, 
Все меньше будет холода во мне. 


*** 


На даче в Можайском бываю я редко, 
Но мир мой еще обитаем. 
– Как жизнь, дорогая по даче соседка? 
– А так… не живем, а мечтаем. 


Над грядкою тыква, как тело атлета, 
Топорщится всем для острастки. 
– Какой урожай ожидаешь от лета? 
– Огромного чуда, как в сказке. 


Приветливый дом потемнел от печали. 
Колени забора ослабли. 
И яблони-дички совсем одичали. 
Июль наступает на грабли. 


А в доме уже поселились улитки. 
Поленья – что книги с развала. 
Туман часовым постоит у калитки 
И лето – как и не бывало. 


Вон осень кутит – за монетой монетку 
Бросает в кусты бересклета. 
Куда же сегодня умчала соседку 
Из тыквы огромной карета? 


СЕКРЕТ 


Себе не творящий кумира, 
В селе среди русских равнин 
Прописан на улице Мира 
Один пожилой гражданин. 


Он мяч с детворою гоняет, 
Синицам он машет рукой, 
Всегда и везде сохраняет 
Святыней душевный покой. 


Когда к нему беды стучатся, 
Галдя и топчась на крыльце, 
То радостью будто лучатся 
Морщинки его на лице. 


Души он в животных не чает. 
И взгляд его ясный, живой. 
Глядит он и все примечает, 
И плещет вокруг синевой. 


Но есть в этом облике что-то, 
Что чем-то смущает людей. 
Все видят в нем лишь Дон Кихота 
С чуланом забытых идей.

Он мягко слова произносит, 
Меняет походку слегка… 
А все потому-то, что носит 
В карманах своих облака. 


*** 


В час, когда с грозового лафета 
В мир уставится ночи жерло, 
Вышлет небо штабного корнета, 
Чтобы стало немного светло. 


Он поскачет в полях в доломане 
Синей тучи на узких плечах, 
Заблистает в лесной глухомани, 
Рассекая туман вгорячах. 


И помчится он в Люблин и в Ливно. 
А за ним, припуская в намет, 
Кавалерия первого ливня 
Весь тростник возле речки сомнет. 


Затрещат тростниковые кости 
И смешается небо с травой, 
Обещая надломленной трости 
Не сломить до черты грозовой. 


Словно светом нездешним возлюблен 
И тростник у излуки речной, 
И штабной, что направился в Люблин, 
И любой созерцатель ночной. 


Так смотри же, вот эта картинка 
И на камне проступит слезой. 
Ты всего лишь сухая тростинка 
Перед самой последней грозой. 


*** 


Все связано мудро и прочно: 
Уснула на ветке пичужка, 
Уснул в парке в клумбе цветочной 
Небритый и грязный пьянчужка. 


Он спит и во сне видит сказки, 
И в детстве крещенье святое, 
И смотрят анютины глазки 
Печально в лицо пропитое. 


Он спит, в своей радости млея, 
Кругом головы его венчик, 
И, голову эту жалея, 
Склонил колокольчик бубенчик. 


А где-то уснувшие люди 
Его засудили заочно, 
Но в мире, стоящем на чуде, 
Все связано мудро и прочно. 


Когда, огибая куртину, 
В лицо его взглянет прохожий – 
Увидит он, что сквозь щетину 
В цветах просиял образ Божий. 


*** 


ЮЛИИ 


В день, когда не видно солнца, 
Что нам, голову склоня, 
У осеннего оконца 
Ждать погоды без огня? 


Есть тогда прибыток верный 
У окна гореть свечам, 
Если боль с глазами серны 
Ходит в гости по ночам. 


Не грусти, не плачь, не смейся, 
В ночь молитву сотвори. 
И согретым сердцем влейся 
В теплый краешек зари. 


Там, по узенькому краю, 
Тучи ходят вразнобой. 
– Что там будет? 
– Я не знаю. 
– Кто там будет? 
– Мы с тобой.

ГРЯДУЩЕМУ ВЕКУ 


А век у нас что царь – то Грозный, а то Темный. 
И не дерзнет пророк сказать: «Се царь грядет 
На молодом осле, на сыне подъяремной, 
И вся земная власть к ногам его падет». 


Что ждет славянский мир, 
                             что с нами станет дальше? 
Гадай иль не гадай – все будет не с руки. 
Но виждь и внемли как великий век Тишайший 
Уже пустил свои несмелые ростки. 


Окрепнет этот век, очистится от фальши, 
И отойдут во тьму тиран и вертопрах. 
И скажет мудрый царь, как Алексей Тишайший: 
«Мне, грешному, вся честь земная аки прах». 


*** 


Старик смотрит в мир близоруко, 
С утра протирая очочки, 
Сидит его жизни докука 
Лет сорок лягушкой на кочке. 


Он пишет расходы в тетради. 
С улыбкой туза козырного 
Он рад каждый день скуки ради 
Играть в дурачка подкидного. 


Рассвет за рассветом так нежен, 
И утро на утро похоже. 
Как в юности, он безмятежен, 
Зевает в окошко. Но все же 


Когда быстроногая осень 
Звенит за окном тетивою 
И неба печальная просинь 
Замрет над его головою, – 


Тогда он листает помянник, 
Как список живых на ковчеге, 
И ждет, что приедет племянник 
Столичный – Евгений Онегин. 


СВЕРЧОК 


Сверчку за сараем раздолье 
Среди черноглазых крушин. 
Но вот он свалился в подполье, 
В пустой и забытый кувшин. 


И вздрогнул кувшин, словно птица, 
Обрадовался в темноте 
Тому, что запела скрипица 
В забытой его пустоте. 


Качался он так, привыкая, 
Боченился так делово, 
Своей пустоте намекая, 
Что песня звенит из него. 


Но гордость подводит однажды. 
И вот, когда вечер проволг, 
От голода, да и от жажды 
Сверчок в том кувшине умолк. 


Когда будет подпол отдраен 
И вздрогнет кувшин от того, 
Что вытряхнет смело хозяин 
Сухую скрипицу его, – 


То выдавит только улыбку 
Святая почти простота... 
Так самую звонкую скрипку 
Проглотит сердец пустота.

03.03.2019