Оброненные сновидения

Махровых ирисов стыдливые бутоны в тон весны
Объяты северным сиянием февральского рассвета.
Тебе не спится, и к балконному окну обращены
Зелёных глаз глубокие озёра в грусти несусветной.

Ты видишь, как единороги пьют росу с полярных звёзд,
Как ветер заплетает в глянцевые гривы миг и вечность,
И деву, на которой клином зарево надежд сошлось,
Такое яркое, что можно, не касаясь, им обжечься.

Луна дрожащим нимбом притаилась в рыжих волосах.
Не как иначе, ангел взвесил все твои мечты и тайны…
Весы на тонких нитях «можно» и негласного «нельзя»
Колеблются, магически звеня звеном необычайным.

На сарафане вытканы букеты сарацинских мят.
Твой необычный ангел прячет за спиной тугие крылья.
Расправит птицей и над пропастью возжаждет полетать,
Той самой, в чью бездонность боги сладкий сон твой обронили.

Ты мне нужна

Вне всяких смыслов, вне нелепостей мечтать
Ты снизошла под блюз осенних веток
В надетом платье на не тронутую стать
Ни вечностью, ни мигом ей воспетым.

Моя заступница с голубкой на груди.
Я помню, голос этой птицы мира
Приятнее и тише, чем у всех других,
С которыми ты тоже подходила.

К ревущему порогу из-за горьких бед.
К покинутым стенам луной и солнцем.
Опять на облаке волос янтарный свет,
И тёплый мёд надежд волшебно льётся.

На крыльях сладко дремлет раскалённый мрак.
Ты на себя по-прежнему похожа.
Над лавровым венком сияет нимб, да так,
Что кажется фарфоровою кожа.

И я, как маленькие дети, жду чудес.
Стал жгучим кофе ореол твой снова.
Мой крепкий ангел, до чего сейчас и здесь
Ты мне нужна, сдаваться не готовой.

Волны души

Бьются метели о тихую гавань окна.
Звёзды на спинах китов распускаются мальвой.
Кухня — ковчег, и мне с палубы сонной видна
Синяя вечность над замком надежды хрустальной.

Лунные зайчики в снежную ночь пишут стих
На ледяных куполах недостроенных башен.
Стих там и здесь, здесь и там между строчек немых
Шёпот рояля порывом тоски взбудоражен.

Город, как сказочный порт, атакован и сдан.
Всё что прошло, то прошло, но на белой пастели
В ярких мазках оживает ночной караван
Девичьих грёз и страстей, что своё откипели.

Синюю вечность назад белый снег также мёл,
Только свеча нежных чувств не чадила огарком.
Поздно ли, рано ли мальвами выстелить стол,
Так чтобы волны души вновь сомкнулись на ярком…

Грустное

Боярышник в заснеженных бинтах притих,
Раздав нехитрый ужин снегирям и белкам.
Бездонная тоска сокрыта в снеге мелком.
Двор замкнут на засов немилостью святых.

И только птицы вне беды навеселе.
Выводят двор из леденящего молебна
Невинной трелью, и неистово хвалебна
Их ода миру на поруганной земле.

К разбитым окнам жмётся гадкий персонаж.
Он точка боли. Он скала. Его не сдвину.
А души павших в облака мне смотрят в спину,
И снегом засыпают двор безлюдный наш.

Испуганная белка скачет по седым,
Ладони возводящим к господу, фигурам
Израненных кустов, и ночь во взгляде хмуром
Пугает чернотой, которой не хотим.

Боярышник в снегу как светлое пятно.
На тонкий месяц эпизод из снов наколот.
Сковал в отравленном колодце воду холод.
И я боюсь, что тоже умерла давно.

Илл.: Геннадий Майстренко