Окраина

Вот окраина города, чей причесанный вид
Не удостоен открытки. И кто срисует с натуры
Предзакатное небо и облака скомканный бинт
Над безнадежной, как врачебный диагноз, архитектурой.

Это солнце садится. И ты, на скамейку присев,
Выбрав место напротив прекраснейшего из зрелищ,
Слышишь шороха осени неторопливый напев,
За которым поспеть, как за солнцем, едва ли успеешь.

Можно окна считать, чьи ряды охватило огнем,
Но ни воя сирены не слышно, ни крика, ни стона.
Только к вечеру стая вернулась горластых ворон
И кромешным рассыпалась пеплом над спальным районом.

Это время пожара. Это тревожные сны.
Это кров из стекла и бетона и двери из стали.
Это сумрак подъездов, где мы заметаем следы,
Как животные в сценах охоты рисунков наскальных.

В этих спальных кварталах вновинку легко заплутать.
Здесь не много различий, сверни ты что влево, что вправо.
Здесь бессонница вид на любого имеет и право
И не многого спросит, в твою забираясь кровать.

Шорох листьев в ногах, стук жестянки, обрывки газет.
И всклокоченный пес, растерявшись, взирает на лица
Суетливых прохожих, в которых признания нет.
Ветер дует со всех перекрестков, и солнце садится.

Это бедная осень. Это природа сама,
Что трамвай на конечной, по кругу заходит упрямо.
Это тянется дымом сметенная в кучи листва
К одинокому небу. К которому выше и прямо.


***
Жажда больше воды. Но об этом расскажут
Одинокий колодец, дырявая кружка,
Да осколки стекла под ногами на пляже,
Там, где зимнее море, песок да ракушка.

Жажда больше воды. На краю океана
Ржавый танкер на скалах и утлая лодка,
Что покой обрела, не дойдя до причала,
Уровнялись во взглядах на метеосводку.

Жажда больше воды. И вода, что в колодце
Тихо эхо обронит, звезду или солнце
Заслонившему ей. Чтобы вспомнить однажды

То, что больше себя в глубине отзовется.
Не далекое «Эй», повторенное дважды –
Только всплеск. И не облик, но жажду. Жажду.


***
Николаю Рубцову

Снег растаял, и на мокрых крышах
Свет луны и соль холодных звезд.
И такое на земле затишье,
Точно вся земля – один погост.

Словно из людей-то и остался
На земле несчастной ты один,
Да бродячий пес, что увязался
Следом по тропе среди могил.

И такое горе подкатило,
Веткою наотмашь по груди...
Кто-то впереди шагнул незримо,
Как и ты, решив, что он – один.


Паводок

С виду – так пастораль, но горчит полынью.
Вся деревня в воде и небесной сини.
И о чем только Бога здесь ни просили,
Всё им дал. Да не все вместили.

Что не съела – мышь впопыхах вернула.
Паклей заткнули, откуда текло и дуло.
Пеленкой протерли окна, задули свечи.
Но звезда не пришла, заблукав по воде, на встречу.

Коров отвели, собаку впустили в сени.
Ожиданьем томились, чтоб не случилось хуже.
Те, кто верили, встали в углу на колени.
Тот, кто надеялся, в окна глядел наружу…

Лампада мерцала, слыша людские вздохи,
Коровье «м-му» с холма, что повыше ростом,
Возню мышей под комодом, грызущих крохи,
Да тишину, что ветер принес с погоста.

Бобик скулил, во сне увидавши будку.
Она уплывала куда-то, не зная брода.
Одна досада – в ней поселилась утка
И гусь, что вечно ему не давал прохода.

Что будет завтра? Что будет – никто не знает.
Глаза закрыть бы и через миг проснуться
В привычном мире, который и был тем раем,
Куда теперь едва ли уже вернуться…

Вода уйдет. Не злобясь, сочтут убытки.
Украдкой смахнут слезу. Избу проветрят.
Из старых досок сладят новую будку.
Крыльцо починят – себе и вдове-соседке.

И все потечет как прежде. Уже не станет
Рычать на воду Бобик, пиная миску.
И свет звезды, до которой подать не близко,
Набьется в избы сквозь узкие щели ставень.