К нам в редакцию присылают иногда (правда, всё реже и реже) письма, рассказики, стихи, невинные жалобы читатели, проживающие в дальних станицах, на хуторах, а то и вообще вдалеке от «родимой Кубани» – где-нибудь на холодном Севере, на Урале или возле Тихого океана.

В глуши мысли и чувства сокровеннее, одиночество покрыто мерцанием звёзд, вечности, желание кому-то что-то накопившееся поведать сильнее. Народ не докладывает миру о своей жизни, газеты же и прочие средства общения касаются в основном хороших и плохих происшествий, всё чаще не считаются с правдой, а душевные переживания им не нужны вовсе.

Между тем жизнь глубока и полноводна. Меняется облик станиц и городов, тихие улицы превращаются в каменные площади, всюду переустройство, всюду прогрессивное искажение прошлого, и никто никогда не возопиет, не возмутится благородно – все смиренно принимают неминуемое «наступление цивилизации». Но вот весточка другого рода. Кое о чём, ещё не утраченном в быту и в обществе (отцовско-дедовском), можно бы вспомнить.

Будем ждать…

А пока почитайте это.

В.Л.

Юрий Доценко

Мои сожаления

Вспоминаю не эту, 
Вспоминается та, 
Как родное поэту, 
Как былого мечта.  

Ряд акаций у хаты, 
Птичий хор в их ветвях. 
Было так ведь когда-то, 
Солнца жар в небесах. 

Огород свеже пахнет, 
Я иду босиком. 
Я не знал, что всё станет 
Вспоминаться потом.

И подсолнушек жёлтый, 
И телёнок в траве, 
И картуз мой потёртый, 
И любовь в голове. 

Я не знал, что всё станет 
Вспоминаться родным, 
Что душа вдруг устанет 
Не тем, а иным. 

Дорогая станица, 
Где родное всё мне, 
Мне с тобой не проститься 
Никогда на земле…

Стараюсь как можно чаще бывать в родной станице Батуринской! Вот и в эти майские дни я встретился там с родственниками и друзьями.

Боже мой, как изменилась она, следа не осталось от той, с камышовыми крышами, с улицами с травой, с чистой речкой на окраине...

Всё унесло безжалостное время.

Где мои казаки-станичники с красноверхими кубанками, с поясами с серебряным набором? Почему не слышится милый моему сердцу кубанский говор?

Неужели и правда всё родное пропало? Почему всё вокруг так не похоже на то, что окружало меня в детстве?

Выросли новые люди, им всё привычно, а я тайно горюю: подбеливала печку, а снизу подводила жёлтой глиной в субботу мать в «малой хате» (на кухне). Если употреблять слова и выражения наших доморощенных времён, то легче представятся облик и дух кубанских станиц.

В каждой тогда хате обязательно выделялась «вылыка хата» (зал) и «мала» (кухня). В зимний период «доливку» (земляной пол) после мазки покрывали, «шоб було теплише», соломой. К тому же свежая солома очищала воздух.

Большой утехой для детей были мгновения, когда внезапно на соломе оказывался утром мокрый телёночек.

После прихода на Кубань казаков в первых хатах коровье стойло находилось под одной крышей, из хаты в стойло был прямой ход. Для гостей в праздничные дни открывались двери коридора, откуда можно попасть в «вылыку хату».

Продолжу о телёнке. Мы с братьями внимательно следили за тем, чтобы Борька-бычок не окропил солому, подсовывали вмиг небольшое ведёрко.

Для кого-то моё описание только… этнография, а мне такие картинки – как отблески всей казачьей жизни, и моей тоже.

Мне и теперь живо видится стадо коров, возвращающееся под вечер в станицу.

Почти все станичане моего «края» идут «против чэрэды» (идти, значит, против стада). Коровы идут тяжело, покачивая в такт головами, взбивая нагретую пыль. А над всем «краем» висит запах степных трав. Вот от стада отделилась наша Марта, близится ко мне, проходит мимо меня, и теперь уже не я, а она ведёт на подворье и меня, и своего Борьку. Он у нас в этом году цвета «цэглы». Что такое «цэгла»? Это обожжённый кирпич.

Самым богатым и зажиточным «краем» считался угол «Золотаяро…», а самым бедным – «Мослакы». Были ещё «базаряне» и «рыбныкы». Вечерами чуть ли не на всю станицу разносились песни (нынче о таком обычае и представить нельзя). Из-за девчат схватывались между краями драки. Молодому казаку ходить на чужой «край» без «цепка» было опасно.

Навсегда запомнились слова песни «Шумлять вэрбы в конци грэбли». Это, был я уверен, о тех вербах, что росли на гребле моей речки.

В тяжёлое военное время в одночасье овдовевшие женщины, ехавшие на работу в шарабане, которые тащили медлительные волы, тихо напевали: «Посияла огирочки блызко над водою. Сама буду полывати дрибною слезою...»

Милый кубанский говор. Разве один я жалею о нем? Таких все меньше и меньше, но кое-где они ещё горюют.

На учёбе в Ростове-на-Дону я порою часами ходил по рынку в надежде услышать, «як балакают» приехавшие поторговать кубанские казачки.

А однажды встретил батуринцев! Почти полдня находился с ними рядом, возле машины, с которой они и торговали овощами. Договорился даже с шофером, что он возьмёт кровать, которую я куплю для матери. «Купуй, вона богато миста не займэ, поставым вдоль борта сетку та быльця, и вси дила.»

Родная сторона… Хутора и станицы, поля, вдалеке горы, ещё дальше моря… Как я радовался в армии всякому известию с Кубани, и особенно песне… Даже написал такие строчки:

Ко мне, как птицы в голубые дали, 
В далёкий край, к горам до облаков, 
Из мест родимых часто прилетали, 
Волнуя сердце, песни казаков…

Река Бейсуг течёт на запад, а истоки её там, где блюдцами поблескивает вода.

За насыпью железной дороги, к востоку, там, где камыши, рогоза…

А вам не хотелось бы увидеть начало своей родной речки?

Средь бескрайних степей, 
Где гулял суховей, 
Поселенцы совхоз основали. 
Гул возник тракторов 
Средь колючих тернов. 
«Березанским» совхоз наш назвали. 

Уже семьдесят лет 
И закат, и рассвет 
Дорогой наш посёлок встречает, 
Стала щедрой земля, 
Где разбиты поля 
И где птицы всегда напевают. 

Наш посёлок растёт. 
Людям радость несёт. 
Поднималось хозяйство не сразу. 
А подводу давно 
Лишь увидишь в кино, 
По асфальту здесь мчатся «Камазы». 

Посёлок Новоберезанский 

В печатной версии номера материал находится в рубрике "Криница"