Алексей Смоленцев

Мировоззрение, ценности, иерархия. Дневник читателя (июнь – июль 2017 г.)

 «Родная речь»… Был у нас, когда я учился в школе, такой учебник. «Родная речь» – как это просто, хорошо и верно! Родная литература – «Родная речь». И сейчас, когда и школы позади, и университет (последний, может, остался – тот, по Евгению Чепурных:

И разграничу свет и пустоцвет,

Трещотки

И Божественные громы.

Когда окончу Университет,

Мне будут ни к чему уже дипломы...), вновь, чудом каким-то, прикасаюсь к Родному: к родной речи, родной литературе, родной Кубани.

Журнал «Родная Кубань» – литературно-исторический журнал. В июне 2017 года вышел в свет третий номер. (На самом деле я ошибаюсь: то, что я полагал третьим номером, есть специальный выпуск, но мы же вместе с читателем движемся сейчас, поэтому вместе и дочитаемся до исправления ошибки, а может, и ошибок. Править же возвратной правкой ничего не буду. – А.С.). Не просто номер – специальный выпуск, посвященный В. И. Лихоносову – русскому писателю, основателю и главному редактору литературно-исторического журнала «Родная Кубань».

О сегодняшнем, 2017 года, дне журнала «Родная Кубань» надо понять единство четырех составов его бытования. Журнал «Родная Кубань» – был, есть, будет и сегодня создается вновь: эти четыре состава, состояния осуществляются одновременно в жизни журнала. Точнее, осуществление всех этих составов и есть жизнь журнала «Родная Кубань».

С 2017 года у «Родной Кубани» новый главный редактор – Юрий Михайлович Павлов, русский мыслитель и критик. И получается, что Лихоносов был и стал первым главным редактором «Родной Кубани», а Павлов стал и есть второй главный редактор. Но

Дорогу делает не первый,

А тот, кто вслед пуститься смог.

Второй.

Не будь его, наверно,

На свете не было б дорог.

(…)

И первый лишь второго ради

Мог все снести, мог пасть в пути,

Чтоб только тот поднялся сзади,

Второй, чтобы за ним идти.

(…)

В настильной вьюге пулемета

Он взгляд кидал назад: «За мной!»

Второй поднялся.

Значит, рота

И вся Россия за спиной.

                                          (Сергей Орлов, Второй, 1956)

Поэтому так важно, что и как происходит сейчас с «Родной Кубанью», мельчайшие детали важны.

Третий номер «Родной Кубани» вышел как раз накануне 16 июня – дня Первой Международной научно-практической конференции «Виктор Иванович Лихоносов и актуальные проблемы развития языка, литературы, журналистики, истории». Конференция открылась на факультете журналистики Кубанского государственного университета благодаря и.о. декана Валерию Васильевичу Касьянову и Юрию Михайловичу Павлову. Открыл конференцию ректор КубГУ Михаил Борисович Астапов.

О нашей методологии

Если искать и находить в пространстве бытия… Нет, не так. Если умудриться жить «медленно и погружено» (Степун), ощущая не только сам этот быт в его ежедневной вещественности, но и, вчувствываясь в очевидный порядок событий, пытаться улавливать – когда бы речь шла о тексте, то сверхидею, авторский замысел, а если речь идет о жизни, о русской жизни, то – замысел Творца, Промысл Его о каждом осуществляющемся мгновении «вещей и дел человеческих» (Бунин), то тогда сквозь быт будут открываться смыслы и символы, делающие осязаемым пространство иного формата, может быть, именно само бытие.

Бытие и быт. О существе понятий и их природной связи свидетельствует В. И. Даль в статье о слове «бывать»: «Самостоятельное значение глаголов этих выражает: присутствие, наличность; вспомогательное значение зависит от другого глагола, и весьма близко к глаголу стать. Глагол быть часто только подразумевается. Бог был, есть и будет вечно. (…) Бытие ср. быть, существо, тварь, создание. Всякое бытие Бога хвалит. | Существование, пребывание вживе, жизнь. Бытие наше земное, не чета небесному. Книга Бытия, первая книга Моисеева. (…) Бытье, житье, род жизни, обычай и обыкновения. Быт крестьянский, дворянский; быт домашний, обиход, хозяйство; быт английский, немецкий, быт нынешний и быт минувший. Ночным бытом, ночью. Бытный, бытовой, относящийся до быта, до рода жизни. (…) Бытопись ж. бытописание, бытословие ср. рассказ о былом; описание событий деепись, история. Бытописательный, бытописный, бытословный, дееписательный, дееписный, исторический. Бытописатель, бытописец, бытописчик, бытослов м. дееписатель, историк» (Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля», 1880).

То есть, по Далю, бытие – жизнь, вся жизнь – от Книги Бытия и до сего дня; а быт – это род жизни, житье.

И место вселения русской литературы определяется взаимопроникновением бытия и быта – «бытописатель». И место вселения русской истории открывается здесь же, но чуть иначе от русской литературы – «дееписатель, историк».

И место вселения «Родной Кубани» становится ясно здесь же, в воссоединении русской литературы и русской истории, в общем истоке – «бывать». Журнал-то – литературно-исторический (!).

«Бытописатель» – не простовато ли о русской литературе, о русском писателе? Нет, напротив: очень сложно, но при этом сущностно. «Есть, однако, писатели, которые по преимуществу должны быть отмечены как бытоутвердители. Я ограничусь тем, что назову двух – Тургенева (позитивист) и Пушкина (с. 258) (…) Пушкину вообще не идут никакие ограничительные или дифференцирующие определения. Он – человек синтетический по преимуществу – “наше все”... Он есть чистое воплощение того начала, которое я назвал пушкинским и которое уже на примере Чехова и особенно Тургенева получило, как мне кажется, достаточное истолкование. Пушкин есть утверждение и оправдание человеческого быта и, в частности, русского быта, в его вечных морально-религиозных основах (…) Что же означает по отношению к Бунину обнаружение, все более отчетливое, “пушкинского начала” в его творчестве? (с. 261-262) (…) “Жизнь Арсеньева” становится религиозно-моральной реабилитацией быта и, в частности, русского быта. Эта реабилитация вечно-прекрасного в вечно-нерушимых основах человеческого быта... Художник Бунин как бы говорит миру: вот, смотрите, такой была Россия в нее неизреченной красоте. Мы ее потеряли. Всмотритесь в окружающую вас жизнь – и в ней есть красота, берегите ее, берегите окружающий вас быт. Помните – в нем содержится золотой век, который может уйти. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность – вот из чего сложен этот быт... (с. 264)» (Кирилл Иосифович Зайцев, будущий архимандрит Константин «И. А. Бунин: жизнь и творчество», Берлин, 1934. К. И. Зайцев, род. 1887, Санкт-Петербург – похоронен 1975, Джорданвилл).

А если сейчас уже, учитывая и Даля, и Зайцева, предположить, принять к рассмотрению, переживанию бытие как символическое пространство быта? Может так быть? Я вот так чувствую, со мной так и есть… И тогда очевидны связи, события – не сами по себе, как случай, а в сцеплении смыслов, в неизбежной последовательности.

Родная русская литература все это открыла, изведала, поделилась с нами:

– «И Случай, Бог изобретатель» (Пушкин, черновые наброски, 1829);

– «Живое чутье действительности научило его тому, что в основе всего видимого есть элемент невидимый, но не менее реальный, и что не учитывать его в практических расчетах значит рисковать ошибочностью всех расчетов» (Бунин, «Эртель», 1929).

Возможно ли встать на этом перекрестке вселенной русской литературы, рассматривая сегодняшние вещи и дела (быт) в контексте бытия? Мы попробуем.

«Родная Кубань», номер первый – «Захар Прилепин»

Три номера журнала – живые, действующие в пространстве современной жизни, – дают повод для разговора. Здесь срабатывает и постулат русской поэзии – «дорогу делает второй», а есть уже и поднявшийся за вторым третий номер.

Заманчиво было бы и разговор начать со второго номера, там – Валентин Григорьевич Распутин, освещает начало пути обновленной «Родной Кубани» (освящает – можно и так сказать). И в этой замене одной буквы – все существо, а может, «прислушиванье», определение чувства пути продолжающегося в новой жизни издания.

«Первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, – является чувство пути. (…) Только наличностью пути определяется внутренний “такт” писателя, его ритм. Всего опаснее – утрата этого ритма. Неустанное напряжение внутреннего слуха, прислушиванье как бы к отдаленной музыке есть непременное условие писательского бытия. (…) Раз ритм налицо, значит, творчество художника есть отзвук целого оркестра, то есть – отзвук души народной. Вопрос только в степени удаленности от нее или близости к ней. Знание своего ритма – для художника самый надежный щит от всякой хулы и похвалы. У современных художников, слушающих музыку, надежда на благословение души народной робка только потому, что они бесконечно удалены от нее. Но те, кто исполнен музыкой, услышат вздох всеобщей души, если не сегодня, то завтра» (Александр Блок, Душа писателя, 1909).

Я не знаю, применимо ли то, что сказал Блок о душе писателя, к журналу? Но слова эти очень точны. Сказать «современны» неразумно, потому что во вселенной все одно и то же, все всегда современно. Но интересно посмотреть на примере трех первых в 2017 году номеров «Родной Кубани», работает ли постулат Блока, точнее, применим ли он не только к писателю, но и к литературно-историческому журналу.

И начать надо с первого номера, конечно. Первый номер – «это Захар Прилепин». Фотографический образ и имя этого современного писателя встречают нас на обложке.

Что ж, будем говорить в полном формате. Это хорошо сейчас рассуждать и оценивать, когда есть: второй номер и Валентин Распутин, третий номер и Виктор Лихоносов. А для первого номера нужна была определенная смелость, чтобы выйти вот так, в какой-то мере демонстративно. «Встречают по одежке» – это тоже во вселенной, тоже вне времени.

Захар Прилепин – есть имя, есть произведения, есть позиция. Есть ли русский писатель Захар Прилепин? Думаю, для меня – пока нет. Пока – потому что кто я такой, чтобы выносить приговоры будущему? Критика, суждения, мнения – это дело настоящего времени; всякое же «предсказание» будущего в моем миросозерцании натыкается на Евангелие: «Не судите, да не судимы будете» (Матф.7:1). Я не говорю, что этого нельзя делать – определять будущность литературы, – но в себе такого потенциала не чувствую. Спрашиваю себя, кстати: есть ли в Прилепине чувство пути? В прозе не вижу, а в биографии есть поступки достойные (каковы бы ни были посылки к ним: поступок есть поступок). Но для писателя творчество и судьба – один формат. Поэтому и не предсказываю.

За Прилепиным – поступки. Поступки дорого стоят, поступки писателя – особо. Один его путь на Донбасс, официальное вступление в ряды ополчения – это очень достойно, даже более чем.

Поэтому права «Родная Кубань», и Захар Прилепин на обложке прав. Прав он и в материале своем «Павел Катенин: “Лестно было назваться воином русским...”». За такой материал уж не скажешь просто: «прав», – порадовали и материал, и автор. Здесь традиция, смысл и первому в 2017 году номеру «Родной Кубани» достойное содержание и «ритм». То чувство пути, о котором Блок говорит, я именно здесь начинаю улавливать. Все-таки Евангелие более право, чем поговорка «об одежке»: «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Иоан.7:24). Чтобы праведным судом судить, надо Божию правду знать, а за мной, например, разве есть оно, это знание? Нет и в помине. И, кстати, войти в редколлегию журнала «Родная Кубань», как это сделали Захар Прилепин и Сергей Шаргунов, – тоже поступок, и на этом поступке официальной похвалы не сыщешь.

Но о ритме, о чувстве пути. Сейчас для себя открываю: Захар Прилепин на обложке – это работа редколлегии над тем, чтобы читатель ритм номера воспринял, а я, получается, поверху прошел… мог бы пройти. От Прилепина принимается Катенин, и воин и там и здесь рифмуется, и ритм начинает звучать вневременной, вселенский и, тем самым, острейше современный.

«Катенина трудно не полюбить за “Инвалида Горева” – тут уже не ода, оглушающая звоном кимвалов, не песнь героическая, а быль, которая честь составила бы и Пушкину. По сути, перед нами – отличная ритмическая проза, правдивая, мудрым голосом читаемая, трогающая сердце безо всяких ссылок на то, что ей двести лет» (Прилепин, c. 45).

И дело в том, что редколлегии не просто номер надо было создать, заявить о себе первым номером, а именно – путь начать, начать работу, чтоб «выходя на дорогу, душа оглянулась» (Ю.Кузнецов). Обращение к Павлу Катенину – это не оглядка, это с обложки (обложка как указатель со стрелочкой) путь прямо в сердце, в существо, в русскую литературу, во вселенную русской литературы.

«Тыняновым подмечено, что в области ритмики Катенин подействовал и на Лермонтова, и на Полежаева, и на Некрасова. А через них уже на всю поэтическую традицию, добавим мы, следующего века: от Блока до Бориса Рыжего. В общем, ничего никуда не исчезло в связи с тем, что Катенин пропал без вести в своей костромской глуши. Ю. Г. Оксман, в свою очередь, заметил про Катенина, что “изысканные античные формы трагедии “Андромаха” и кантаты “Сафо” неожиданно оживают в драматургии Инокентия Анненского и в лирике Вячеслава Иванова”» (Прилепин, c. 61).

«Неожиданно оживают» – это сказано точнее, чем «подействовал». Катенин есть во вселенной русской литературы, его мироздание создает определенное силовое поле, и поле это воздействует естественно на жизнь вселенной. И, если рассматривать «подействовал» в этом смысле, то – да, но тогда и не «оживление», а все та же полноценная жизнь, вселенная – одна, и все мироздания взаимопроникновенны.

«Родная Кубань» – журнал литературно-исторический (об этом сочетании мы поговорим еще) и поэтому бесценно обращение Прилепина к (скажем так) детализации литературной карты Кубани. (Но – стоп! Прилепин же это не специально писал, он решал свою задачу – что ему до литературной карты Кубани? А вот редакция журнала, так чувствуется, учитывала все это при выборе публикации).

Статья Прилепина о Катенине словно сосредотачивается временами именно над картой, меняет масштаб, увеличивает отдельные участки местности (в реальной картографии такие карты раньше только для служебного пользования предполагались), и проступают события и имена, во взаимосвязи с историей и географией: «29 сентября пишет Бахтину: “Так называемое Ольгинское укрепление расположено на обоих берегах Кубани, на правом комендант (казачий майор, из черкесов), все продовольствия и угодья…”» (с. 59).

А ведь и путь Лермонтова позже пройдет через Ольгинское укрепление.

«15 октября Катенин ушел с тремя батальонами из Ольгинского укрепления непосредственно в район боевых действий к Вельяминову, и там – ба! что за такое! – встретил своего старинного литературного врага, участника декабристского восстания, отправленного в ссылку и испросившего себе разрешение отправиться рядовым на Кавказ Александра Бестужева-Марлинского, теперь прикомандированного к Тенгинскому пехотному полку (…) И это ж надо: встретиться именно им в этих горах, столько лет спустя… Что-то в этом есть такое. Поход был крайне тяжел. «Мы ходили по дождю, стояли в грязи, стреляли из пушек и ружей очень много», – скупо отчитывается Катенин в письмах. “Мы дрались за каждую пядь земли… завоевывая дорогу кирками и штыками», – скажет о том походе Бестужев-Марлинский. Дружбы у Катенина с Бестужевым не сложилось, но и ссора забылась. Никто из них не понял, что с этой рифмой в судьбе делать, как ее понять, где использовать. Нигде не использовали; и зря”» (с. 59-60).

Слишком большие цитаты беру? Но Прилепину я как раз и благодарен (вот уж не думал, что когда-нибудь смогу такие слова написать, но «Родная Кубань» творит чудеса!) за его полноту письма. Не просто упоминание Бестужева-Марлинского, но и представление судьбы его в двух строках: от декабриста до рядового. И полк – Тенгинский. Как горько позже, впереди от того времени, прозвучит имя полка во вселенной русской литературы; на всю вселенную прозвучит! И судьба Бестужева-Марлинского словно готовит нас горечь эту во всей ее горькой полноте воспринять… «Александр Бестужев-Марлинский погиб в бою под Анапой» (Валентин Пикуль писал, что без вести пропал и, может, жив). Беру в кавычки потому, что если не в небе над пляжами Анапы, то на каком-нибудь огромном полотне написал бы я эти слова и поставил бы высоко-высоко, чтоб не только вся Анапа, но и все на Черноморском побережье (а то и далее) видели, читали и помнили… и понимали: не надо дразнить русский народ!

Захару Прилепину благодарен я и за сокрушение о том, что не сложилась рифма судеб Катенин – Бестужев.  Он, правда, чуть прагматично, в духе времени нашего, сокрушается (не пользуясь этим; «использовать» – слово, здесь не подходящее), но за этим его сокрушением – горечь вселенских одиночеств русской литературы.

Действительно, после такого материала и мой личный взгляд на Прилепина теплее, что ли, стал. Надо только понимать, что Захар Прилепин в «Родной Кубани» – это Захар Прилепин в контексте «Родной Кубани». В его материале есть сверхзадача, сверхидея и его собственные, конечно, но и обеспеченные уже редакцией (в контексте журнала, в контексте работы редакции публикация Прилепина приобретает, открывает в себе новые смыслы). И для самого Прилепина, рискну предположить, эта публикация в рядовом (но для русской литературы – рядовом) региональном журнале, если он ее сумеет воспринять верно, может стать открытием новых творческих возможностей, смыслов и потенциалом выравнивания пути.

Здесь открывается и важнейший смысл русской редакционной работы. Публикация писателя в журнале, исполненном сверхсмыслов (не очень удачно сказано, но понятно, о чем речь: работа не на плоскости, а в объеме), – не просто факт обнародования произведений, но возможный этап становления личного, творческого. То есть не только публикация, но и новые возможности. «Родная Кубань» осуществленным выходом во вселенную русской литературы такие возможности щедро предоставляет своим авторам. 

Понятно, что я уже три номера журнала смотрю. И поэтому имею возможность видеть, чувствовать путь журнала. А какая, конечно, ответственность, смелость… даже, нет: точнее будет сказать – уверенность в своих силах и в том, что жива русская литература в современности, и жив русский читатель! Уверенность нужна была, чтобы вот так выходить первым номером.

В подтверждение того, что за публикацией Прилепина стоит осмысленная, напряженная, грамотная работа редакции «Родной Кубани», приведу следующий факт: «конфликт Катенина с Пушкиным: и остроумный, и показательный для истории всей российской словесности (в том числе в политическом контексте) (…) После неудачи на Сенатской, Пушкин в 1826 году написал “Стансы”: “В надежде славы и добра / Гляжу вперед я без боязни: / Начало славных дней Петра / Мрачили мятежи и казни...” Смысл понятен: да, декабристы жестоко пострадали за свой бунт, но русская история знала и похуже времена, это не повод отрицать Отечество как таковое. Более того, 1828 год Пушкин начал с обращения “Друзьям”: “Нет, я не льстец, когда царю / Хвалу свободную слагаю: / Я смело чувства выражаю, / Языком сердца говорю”. В апреле Катенин направил Пушкину свою “Старую быль”, сопроводив ее посланием “А. С. Пушкину” – внешне весьма льстивым, но на самом деле ядовитым» (Прилепин, с. 57).

Дело не в конфликте, конечно.

Вопрос об отношении к власти действительно извечный в русской жизни. Но самого вопроса после Пушкина – нет. Пушкин решил все основные наболевшие вопросы русской жизни: и об отношении народа (и всех его не инородных составов), русской литературы (а вот с «российской словесностью» сложнее) к власти, и об отношении к православию (то есть к Церкви; для русской жизни православие и Церковь – это синонимы, православия нет без Церкви – это святоотеческая аксиома).

Нам сейчас надо дорасти до этих пушкинских решений и ответов. Тогда и явится русский человек в развитии, каким он и должен быть, по точному определению Гоголя, через двести лет после Пушкина. Думаю, что это одна из тех задач, которые ставит перед собой редакция «Родной Кубани».

И открывая первый номер беседой с губернатором Краснодарского края Вениамином Ивановичем Кондратьевым «Надо всегда оставаться человеком» (само название материала дорогого стоит), редакция поступает как должно в русской жизни и помогает нам, читающему населению, развиваться (хотя бы ориентироваться) в понимании фундаментальных (они же спасительные) ценностей.

Конечно, в обращении к главе региона есть и формальный смысл. Журнал находит поддержку государственных структур, в том числе и финансовую, позволяющую журналу быть. Не возьмусь утверждать, но вроде бы все центральные – муниципальных образований – библиотеки Краснодарского края на издание подписаны. Но и не только это. Сама русская жизнь вне соблюдения иерархий – хоть государственных, хоть церковных, хоть семейных – теряет устойчивость. Но тот факт, что наряду с формальным (в хорошем смысле) поводом в публикации беседы открывается символический смысл – это свидетельство о чувстве пути.

И сам губернатор предлагает к осмыслению форматы, словно оживотворяющие редакционную политику: «Как сделать так, чтобы то, что сегодня понятно меньшинству, стало бы понятно большинству? Быть умными в ограниченной комнате, в камерном зале – это хорошо. Но люди. Они должны понимать, что нужно делать, какие принципы, позволяющие нашему народу жить и развиваться, важны. И результатом нашего общения с интеллигенцией края должна стать просветительская работа (…) Еще раз подчеркиваю, если мы отступаем, а не наступаем, если мы оставляем в душах наших детей пустоты – то они заполняются. Но не нами. Поэтому мне казачество очень важно. Мы должны сами создавать собственное образовательное пространство, в той же степени, как и информационное. Мы должны проводить ту политику нравственности, патриотизма, культуры, традиций, которые позволили нашему народу выжить. Народу, который сделал нашу Кубань красавицей, который сделал нашу Кубань экономически сильным регионом. По-другому мы не сохраним свое будущее. Если мы сегодня будем равнодушными, потеряем завтра» (беседа с Кондратьевым, с. 10-11).

И еще – важнейшее, на мой взгляд, откровение: «Я вырос в православной семье. И привык жить так, как меня приучили родители (…) Человеколюбие и добродетель – они в основе. И я всегда вижу за любыми своими решениями человеческую судьбу. Это для меня самая серьезная ответственность, и в первую очередь перед самим собой, перед Богом» (там же, с. 11).

Самое удивительное, что это даже не редакционный материал, а беседа

Елены Золотовой, главного редактора (на тот момент) газеты «Кубанские новости» и Владимира Рунова, обозревателя газеты, с губернатором края.

***

От Прилепина с русской литературой к Кондратьеву с «интеллигенцией» (в кавычках, потому что это сложное понятие в русской жизни), традицией – казачеством и православием. От Кондратьева уже к собственно редакционному вступлению: «Для редакции журнала нет запретных тем, но есть темы приоритетные. Это проблемы веры, казачества, образования, культуры, истории, политики, молодежи» (Юрий Павлов, главный редактор). А от Павлова вновь в собственное сердце, где наболело многое о русской литературе и русской жизни и успело уже наболеть о жизни на Кубани. На Кубани и тон жизни высок, и сама жизнь крепче, что ли… Но с горьким удивлением вижу: население само по себе, казачество само по себе, Церковь сама по себе.

 И вот об этом же говорит Кондратьев, об этом говорит Павлов не вступлением в номер, а самим изданием.

А «интеллигенцию» взял я в кавычки, потому что по настоящему счету не к ней обращается губернатор. Он имеет в виду русский православный мыслящий состав населения (как раз-таки и редакцию «Родной Кубани»). Интеллигенцию в русской жизни и отделяло от русского народа отношение к православию. Об этом с предельно трагической провидческой откровенностью говорит Блок в статье «Народ и интеллигенция» (1908), называя «недоступной чертой» (пушкинское слово) разделение народа и интеллигенции. «Родная Кубань» обращена не к интеллигенции, а к душе народа.

Мы говорим о русском, о православном, а Краснодарский край – многонациональный. Как совместить это? А все уже соединено самой русской жизнью, которая подразумевает родство не крови, а почвы, родной земли; земля эта изначально – Русская земля (см. Энциклопедию «Слова о полку Игореве…»). И Кубань, многонациональная, – часть Русской земли. И кровное родство возможно, но это родство в Церкви у Чаши Христовой, в Ней – Кровное русской жизни. Но для жизни, для взаимопонимания, взаимоуважения достаточно и родства почвенного, родства жизни на Русской земле. Но чтобы полноценным и поистине многонациональным было это родство, сама жизнь должна быть именно русской жизнью во всем ее Божественном замысле, промысле о русском народе, в том числе и как о хранителе многонационального мира. Национальные связи в среде населения уязвимы. Национальные связи между народами не то чтобы неколебимы, но более прочны.  

О возможностях родства говорит нам русская литература, а «Родная Кубань» напоминает: «Степень русскости писателя, без сомнения, определяется степенью его принадлежности к православной системе духовных координат. Русскость, говоря словами запорожского казака Тараса Бульбы из одноименной повести Гоголя, есть родство по душе, а не по крови» (А.Безруков, «Духовные основы русской литературы», с. 95).

Горчайший, трагический и губительный разрыв русской жизни – разрыв между населением, Церковью и властью, а здесь, на Кубани, еще и с казачеством. Почему не восприняты жизнью, не соединены, не соединяются никак в душе народной недостающие ей жизненно русские форматы бытия: Церковь, власть, казачество? Душа народная и душа населения… Но душа населения и обретет себя как народная душа (тогда явится и сам народ как плоть души – народ русский), когда войдет все это – власть, Церковь, казачество – в жизненный состав души, войдет органично, природно, естественно.

Почему?

Вопросами пронизана и беседа заместителя главного редактора «Родной Кубани» Маргариты Синкевич с Александром Казинцевым, заместителем главного редактора «Нашего современника». «Тысячи людей легко вовлеклись в эту авантюру. Есть ли пути преодоления политической слепоты для обычного человека или мы обречены быть беспомощными объектами манипулирования?» – так формулирует проблему М. Синкевич, говоря о явлении массовых протестов на Западе. Александр Казинцев отвечает: «Если бы дело было только в слепоте, то просвещение, работа могли бы изменить ситуацию. Хотя, с другой стороны, кто же даст работать над прозрением масс. Для того и закрывают им глаза, чтобы слепоту использовать. Но речь не только об управляемости. Нельзя управлять тем, кто не хочет управления» (беседа с Казинцевым, с. 82).

К сожалению, можно. Это и происходит, в особенности с молодежной аудиторией. Они не хотят управления и наивно (в наивности ранних этапов становления человеческой души) уверены, что действуют в стихии собственных представлений о добре и зле. О «добре и зле» – и никак иначе. Я говорю сейчас о молодежи, живущей на Русской земле, на Кубани в том числе. У нас сама почва напитывает формирование человеческой личности, а окружающая жизнь должна бы давать возможность реализации личностного начала. Это почвенные токи русской земли – представления о добре и зле, справедливости, правде, любви, жизни, смерти, ответственности человека.

Сейчас у молодого поколения сбивают ценностный код. Естественно приобретенные душой ценности (в этом особенность возрастания на Русской земле) подвергаются коррекции извне. Интернет, блогеры, безобидные, на первый взгляд, гарри поттеры, коэльи, фантастические фильмы… Вглядитесь: в этом есть тонкий яд отравления ценностного состава. Не хотелось бы выглядеть мракобесом: речь не о том, чтобы запрещать, а о том, что это безопасно только для здоровой человеческой души, но не каждая душа здорова. А ведь должна быть здорова. И вот здесь пространство для работы, для работы «Родной Кубани» в том числе. Алгоритм этой работы таков. Естественные ценности, приобретаемые душой естественным путем в процессе формирования личности и физического роста молодого человека, должны находить подтверждение в окружающей действительности, в реалиях жизни. Если только сойдутся естественные чувства души с реальным положением дел вокруг, никакой яд не повлияет.

Поэтому Вениамин Кондратьев говорит о молодежи, поэтому Юрий Павлов говорит о молодежи. Поэтому говорит А.Казинцев: «И опять же, патриот – это деятель. Патриот – это аналитик, это человек, устремленный в будущее. Потому что сегодняшнюю ситуацию можно приукрасить, подрумянить, но изменить коренным образом невозможно. Сегодня надо закладывать те процессы, те явления, которые изменят страну в ближайшем будущем, в отдаленном будущем. Нужно думать в горизонте нескольких десятилетий» (беседа с Казинцевым, с. 84).

«Подрумянить» и «приукрасить» – это нас не спасет, это не обратит молодую аудиторию лицом к нам, надо только и единственно – менять ситуацию. Не революцией, конечно. Уроки Пушкина о русском бунте должны быть затвержены. Вместо рекламы надо на этих щитах (вот тогда это будут настоящие щиты русской жизни) начертать: «Не дай вам Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» И, начиная с ясельной группы детского сада (если они у нас в стране еще остались), разъяснять, что значат эти слова.

Да, изменить ситуацию во всей стране – не от нас зависит. Но в одном, отдельно взятом, регионе? При ответственности губернатора «в первую очередь перед самим собой, перед Богом»? Понятно, что ответственность губернатора есть и перед центральной властью. Но ведь центральная власть хотя бы в риторике не против, даже деятельно – «за»: Церковь, казачество, воспитание молодежи на традиционных ценностях русской жизни.

Так кто нам мешает, здесь, на Кубани, дойти до населения и до самой живой и активной его части – молодежи? 

Никто не мешает! Мы просто не идем, мы стоим на месте и констатируем негативные проявления в нашей жизни, но при этом знаем выход (!): «Я два года ничего не писал именно потому, что потерял ощущение читателя. Раньше я шел в аудиторию и знал, что у меня есть не многочисленный, но читатель, я знал, чего он хочет, как с ним разговаривать. Сейчас я не знаю, есть ли он, и главное – как с ним говорить и о чем с ним говорить, что ему интересно. Вы знаете, принято приукрашивать ответы. “Мажор” хотя бы в конце включают. Но я считаю, что самая большая доблесть – это честность и нужно честно видеть свои поражения. Тогда, может быть, твой анализ поможет тем, кто идет за тобой, выйти из этой ситуации, переломить эту ситуацию» (беседа с Казинцевым, c. 87).

Золотые слова произносит А. И. Казинцев о честности. Надо перестать лгать – это важнейшее на сегодня. И если перестать лгать в стране не от нас зависит, то перестать лгать здесь, на Кубани… Хотя бы попробовать перестать лгать. Но зависит ли это только от нас и в какой мере зависит от нас, и насколько это возможно?

Ложь, которая возрастает и множится до того, что пронизывает окружающую действительность, – это самое страшное явление сегодняшнего дня. Ложь уничтожает. Ложь обрушила нерушимый, казалось, Советский Союз, начавшись с Афганистана, потом Чернобыля… Все остальное вторично. СССР был разрушен ложью власти своему населению, а тогда еще был народ: да, советский, но – народ, и власть не доверяла своему народу, выбрала ложь – и не стало страны.

Ложь в либеральных СМИ о Донбассе сегодня – это та же самая ложь, что была об Афганистане. С 2014 года ложь распространилась до смертельных масштабов. Еще и поэтому Прилепин – в контексте «Родной Кубани» – очень важен.

А перед Александром Казинцевым я, верно, виноват: его беседа не совсем об этом, но я читаю в контексте первого номера «Родной Кубани» и читается его мысль, пусть субъективно, но – именно так.

Однако один в один и его слова, и редакционная политика «Родной Кубани» сходятся не в контексте, а в прямом тексте о молодых и о событии: «Сейчас выходит 10-й номер “Нашего современника”, посвященный молодым. Очень трудно издавать такие номера (…) А я думаю, что этот номер будет если не событием в литературе (потому что сейчас ничто не может стать событием. Событие требует отклика, эха, а сейчас все резонаторы убраны. Сейчас нет прессы, которая пишет о литературе, нет на телевидении программ, которые говорят о литературе), то он станет событием для самого журнала, который, может быть, впервые так широко привлекает на свои страницы молодых (…) Но это уже десятое дело – благодарны они или нет, большие таланты или же в их душе лишь искра таланта. Даже если искра – это душа, раскрытая небу, душа, способная что-то благородное совершить. Поэтому надо сделать все, чтобы дать возможность людям, которым предстоит жить в будущем, свершить что-то, что это будущее украсит и сделает его пригодным для русского человека» (беседа с Казинцевым, с. 87).

И вновь: кто нам мешает, чтобы «Родная Кубань» стала событием для Краснодарского края? Но к этому должны быть подключены наличные форпосты государства, Церкви и казачества в современной жизни.

Церкви… Православие – в моем понимании, главная опора русской жизни, остов, все существо. Православие – это устроение души (естественное для человеческой души устроение). А.Казинцев упомянул об этом, процитировал Тертуллиана, но это не цитата, а смысл, сформулирован Тертуллианом. Что это значит? Русская душа по природе – православная. Ценностный состав, приобретаемый русской душой в воспитании – не искажаемом (а даже советский формат не искажал, это мы видим по русской литературе советского периода) – один и тот же с ценностным составом православия. Советский не искажал, а формат нынешнего – без-благодатного без-бытия – искажает.

Поэтому важнейший материал первого номера и – вновь – редакционная политика «Родной Кубани» – глубочайшая и выверенная в смыслах исследовательская работа Андрея Безрукова «Духовные основы русской литературы» в разделе журнала «Основы православной культуры». И сама рубрика журнала, и материал А. Безрукова таковы, что я бы назвал именно этот труд основой первого номера «Родной Кубани», а может, и одной из основ редакционной политики. У всякой основы тягловое предназначение, она не на виду – она в работе: держит, удерживает, «работает» (в терминах механики).

Интерес и уважение к мысли ученого возникает даже от одного названия монографии, приведенного в биографической справке автора. Там звучит: «Категория страдания в русской классике». Категория страдания… Не знаю, как решено, но увидено точно: это одна из основных (сознательно повторяю) категорий русской литературы. Сама русская литература и есть в существе ответ на страдания народа. Какой? Со-страдание… «Категория страдания» – это точнее, чем «категория соборности» или «пасхальный архетип», придуманные известным исследователем И. А. Есауловым (именно, что придуманные, не живые). В работе Безрукова «Духовные основы…» все живое и о жизни: не о русской литературе даже, а о русской жизни. И именно «Начало русской жизни» – читается мне раздел статьи «“Слово о законе и Благодати” митрополита Илариона как начало русской литературы». Нет, даже «Свидетельство русской жизни» – так. Но оно и начало русской литературы тоже, хотя настоящее начало русской литературы – «Слово о полку Игореве…». «Слово о полку…» работает как художество, а «Слово о законе…» раскрывает существо миросозерцания, способного создавать такие высочайшие творческие феномены. Потому что всякая литература – это миросозерцание, ценностный состав. И точнейшим образом концентрирует А.Безруков: «Также Иларион сформулировал как основу выделения проблематики русской литературы, так и принципы постановки ее конфликтов, одновременно указав единственно возможный путь их разрешения: И всем быть христианами: / малым и великим, / рабам и свободным, / юным и старцам, / боярам и простым людям, / богатым и убогим». Действительно, в этой формуле заключены основные конфликты нашей классики: отцов и детей, “века нынешнего” и “века минувшего”, “тварей дрожащих” и “право имеющих”, “лишних” и “маленьких” людей и их окружения, крестьян и дворян и т.д. Эта формула Илариона для русской литературы звучит как напутствие, как призыв посредством художественного слова приблизить читателя к постижению сути Православия, должного утишить, а в перспективе – свести на нет кричащие, даже, казалось бы, непримиримые противоречия в жизни личности, нации, человечества в целом» («Духовные основы русской литературы», с. 98).

Потрясающе, потому что В. Кондратьев говорит именно об этом, и такой работы ждет власть от «Родной Кубани». И эта работа в яви – в первом номере журнала. Сам первый номер в существе об этом. Удивительно! И подтверждением тому факт, что именно об этом сейчас мы говорим на протяжении всего чтения.

Объясню, почему удивительно для меня, автора этих строк. Это мое первое прочтение первого номера «Родной Кубани». Я читаю сейчас, вместе с читателем, на глазах у читателя, делаю заметки на полях – вольные заметки, как Бог на душу положит. И вдруг, вчитываясь в материал А.Безрукова, я вижу, что он касается всех тех вопросов, на которых сосредотачивалось внимание в нашем чтении первого номера. Здесь и забота В.Кондратьева о донесении ценностного состава до населения и, в первую очередь, до молодежи. Здесь и фактическое воплощение слов главного редактора Ю. Павлова о приоритетах журнала. Здесь и Захар Прилепин с его обращением к русской литературе. Но здесь и больше: как мы отмечали в «Прилепине», для журнала это не только сам писатель Прилепин, а целый формат, и в этом формате – Донбасс. И каково же читать у А. Безрукова цитату из Гоголя, словно напрямую свидетельствующую о сегодняшней ценностной деформации (навязанной – да, но осуществленной) жителей бывшей Советской социалистической республики Украина, о подлости по отношению к Донбассу: «Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке» (там же, с. 97). Это цитата из приложения к другой части работы А. Безрукова «Русская картина мира и русская национальная литература». А цитата взята из источника «Николай Гоголь, Тарас Бульба, Редакция 1842».

И вновь удивительно: именно к этой книге, но в более ранней редакции, и я обращался, перечитал с горечью, столкнувшись в новостной ленте со словами губернатора В. Кондратьева: «Мы готовы отправить министру Омеляну партию учебников по истории и географии для восполнения пробела в знаниях. И не надо дразнить казачество, которое всегда защищало Кубань как часть российской земли. Кубань никогда не была и не будет украинской (это уже не из «Родной Кубани», из новостной ленты, повторюсь: Вениамин Кондратьев, губернатор Краснодарского края, 10 мая 2017).

Тогда перечитал я: «Отыскался след Тарасов. Сто двадцать тысяч казацкого войска показалось на границах Украины. Это уже не была какая-нибудь малая часть или отряд, выступивший на добычу или на угон за татарами. Нет; поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа. Поднялась отомстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле – за все, что копило и сугубило с давних времен суровую ненависть казаков» (Тарас Бульба, Николай Гоголь, 1835).

И вот встретил в первом номере журнала и Тараса Бульбу, и Вениамина Кондратьева. Так, в дополнение к урокам русской истории и русской географии, дает «Родная Кубань» и урок русской литературы.

И так «Родная Кубань» все вбирает в свой – не вселенский ли уж? – формат и личное, и общественное, и литературное. Страшно ошибиться, но есть у «Родной Кубани» (даже по первому номеру) не просто чувство пути, а сам путь – осмысленный и уверенный, выверенный и постоянно выверяемый по православной системе мировоззренческих координат и по реалиям современной русской жизни. Путь такого свойства, что есть у «Родной Кубани» все основания стать в сегодняшнем дне одним из проявлений русской жизни.

Хорошо: путь – не чувство пути, а он сам – очевиден, есть. Но и задача сложнее, и Блок (русская поэзия) по-прежнему «при чем». Путь в том и состоит, чтобы идти и слышать душу народную. А как ее сегодня слушать? Население кругом, а есть ли у населения душа? Но ведь это население Русской земли и части ее – земли Кубанской – значит, должна быть душа; значит, надо искать эту душу, услышать ее, чаянья души народной. А как слышать, как слушать? Через быт, через русскую литературу, через сострадание, через русского писателя – свидетеля русского быта, русской жизни, свидетеля правдивого, честного, неподкупного… Есть ли нынче на Руси, на Кубани такой / такие свидетель / свидетели, такой писатель / писатели?

Есть «Родная Кубань», а дальше видно будет.

(Продолжение следует)

г. Екатеринодар

Источник: День литературы

На илл.: Алексей Смоленцев