09.09.2024
Загадка одной книги Лихоносова, найденной мною по случайности
I
31 августа я и не думал выходить из дома. Хотелось простого отдыха: взять книгу и, потягивая горячий чай, читать о тихом (и славном) Доне. Увязнуть в событиях Гражданской войны и не называть этот день каким-то праздником, неким прощанием с летом. Праздновать вроде нечего.
И только я собрался открыть книгу, как загудел телефон. Карандаш, лежавший на нём, от вибрации спрыгнул с тумбы на пол.
Друзь пригласили меня «отпраздновать» уходящее лето, приехать прямо в центр города. Место встречи — Дом книги на улице Красной, кишащей хоть в будний день, хоть в выходной толпами людей.
— Ну уж нет. Суббота. Пробки. Всюду будет народ, сидящий в ресторанах, парках, на лавках улиц. Везде толпы. Везде празднуют. А что праздновать-то?
Всё-таки пришлось пойти, так как поехать «праздновать» захотела моя спутница. Я шёл как необходимый при ней объект, обеспечивающий безопасность и изредка что-то покрякивающий.
Приехав к Красной, ожидаемо не нашли места для парковки. Пришлось ставить машину за прямоугольной церковью Благовещения Богородицы. Кажется, что этот храм «вставили» по принципу игры «Тетрис». Стоит он на самом углу, прижавшись к остальным зданиям. Заметить церковь можно только по небольшому кресту у входа на карнизе, ибо главный крест вместе с куполом меркнет среди городских крыш и величественного здания краевой администрации.
Мы со спутницей, пробираясь сквозь толпы, шли к Дому книги. По центральной улице двигались студенты, школьники, скейтеры и велосипедисты, тусовщики с пивом и коктейлями, старушки в сопровождении с их немолодыми кавалерами, мамочки с колясками. На парковке напротив музея Фелицына образовался круг из кавказских любителей «прокачки» российских машин…
— Та атмосфера, что и ожидалась, — недовольно крякнул спутнице.
К месту встречи всё-таки пробились. Название Дома книги сегодня является лишь данью прошлому. В последние до реконструкции годы в большом здании находился лишь один книжный магазин. Остальное пространство предназначалось для торговцев вещами, парфюмерией, бижутерией и прочим хламом. А после обновления книг здесь уже и вовсе нет. Теперь в официальном названии Дома книги появилась приписка — «арт-резиденция». Обновлённое помещение предназначается для проведения мероприятий.
Пройдя вдоль здания до середины, мы встретились с нашим товарищем. Должен был быть и ещё один. Поэтому решили дождаться четвёртого на лавке перед Домом книги. Немного пообщались, а потом заглянули вовнутрь новой арт-резиденции. За большими прямоугольными стёклами проводилось какое-то массовое событие: слева на сцене пел молодой парень с растрёпанными волосами и в узких джинсах. Основной зал у сцены был забит столами и прилавками. Продавали разные безделушки ручной работы: от фенечек до ваз. Между столами люди проходили тесно.
Поглядев на широкие входные двери, увидел огромный стенд, на котором значилось, что Дом книги проводит какое-то благотворительное мероприятие в честь конца лета. Особым почерком выделили табличку с указанием, что все средства от вырученной продукции пойдут на помощь кому-то. Честно, не помню кому. Но точно не на фронт.
— Лето ведь. Нужно радоваться последнему дню. Войну нам не нужно вспоминать, — в половину голосу снова крякнул.
От нечего делать мы решили зайти в здание, пока ждём последнего друга. Повернув голову направо, увидели, что во втором зале перед детской зоной на нескольких столах лежат кучи книг.
— Неужели? В Доме книги есть книги?
Я сразу направился туда. Возле столов общалась с посетителями миловидная девушка с бейджиком.
Для книг выделили всего четыре прилавка. Издания, что не поместились, лежали огромными стопками, порой, небольшими кучками, возле фотозоны.
Тихонечко подошёл к столам и чуток повернул голову так, чтобы чётко расслышать слова девушки, рассказывающей об этой зоне.
— К нам приносили издания разных годов местные жители. Теперь мы их распродаём для благотворительных нужд… (Опять не вспомню, для чьих именно)
Принялся копаться. Моей спутнице и товарищу явно понравилось, что я чем-то увлечён. Они оставили меня, словно ребёнка в детской комнате, и направились подальше от нудного крякания в основной зал, где вовсю пел песню «Гореть» группы Lumen музыкант в узких джинсах.
Первый стол, честно, меня не заинтересовал. Аккуратненько в ряд расставлены модные романы, популярные детективы, издания по психологии и астрологии, классика в современной и мягкой обложке. А среди лежащих горизонтально книг, будто икона, блестела полиэтиленовой упаковкой толстющая книга Стива Джобса. Её потом с горящими глазами урвал какой-то паренёк.
Второй стол привлекал стопкой книг серии «ЖЗЛ». Тут и «Гоголь» Золотусского, и «Островский» Лобанова. Для полного комплекта не хватало селезнёвского «Достоевского». Я себе приметил «Аксакова» под авторством того же Михаила Лобанова.
Подумал, что «правый» фланг уж слишком давит на руку. Для противовеса взял советское издание от «Школьной Библиотеки» о русской литературной критике 1860-х годов. Те, кто учился в 1984 году (дата издания книги) и позже, изучали Чернышевского, Тургенева, Добролюбова, Писарева, Герцена. Ближе к концу содержания аккуратненько прижался Апполон Григорьев с «Письмом к Ивану Сергеевичу Тургеневу» и «Стихотворением Н. Некрасова».
Ради приличия просмотрел четвёртый стол (третий был с неинтересной мне детской литературой). Здесь сложили самое ненужное. Или самое непопулярное: рецепты, дряхлые издания классики, чьи-то мемуары, учебники по физике, математике, информатике и издания, на обложках которых ничего не значилось.
За минуту рассмотрев весь ассортимент четвёртого стола, решил уже двигаться к девушке с бейджиком, чтобы оплатить мою уравновешенную «корзину». Но что-то заставило остановиться. Книга Аксёнова «Остров Крым». Перелистал страницы, прочитал аннотацию и положил на место. Когда аккуратненько придвинул Аксёнова, невзначай увидел красный корешок какой-то книги, лежавшей почти в самом низу большой стопки из разнообразных по тематике книг. Корешок не подсказал автора и название. В середине боковой части была вмятина, а рядом с ней торчал оторванный кусочек обложки.
— Надо достать, — подумалось мне.
Кто мне сказал это «надо достать»?
Убрал половину стопки и с лёгкостью смог вынуть за красный корешок ту самую книгу. Лицевая обложка с краю была чуть-чуть исцарапана, почти симметрично на ней были заметны две небольшие вмятины, продавленные ногтями. А по середине значилось — Виктор Лихоносов «Тоска-кручина».
— Почему именно она мне бросилась в глаза?
Первым делом открыл содержание. Понял, что все перечисленные произведения у меня есть в другом издании. От неаккуратности или случайности кто-то внизу страницы провёл ручкой дугу, которая завернула и на предыдущий лист.
Открыл титульник. На соседней слева странице был портрет Виктора Ивановича, на котором синей ручкой он оставил свой автограф. На титульном листе от руки написано следующее: «Альберту Вачегановичу Мушегову на память о 50-х — 60-х годах в Краснодаре, 18 июня 2010, подпись, г. Екатеринодар».
— Как эта книга оказалась здесь? Почему Мушегов отдал её? Или это был не он?
Листаю издание дальше. Пятая страница. Возле заголовка «Тоска-кручина» той же синей ручкой указано — «Написано 44 года назад, подпись, июнь 2010».
Перебираю каждый листочек. Книгу читали аккуратно: страницы без загибов, при перелистывании хрустит потрёпанный корешок.
Страница 108, конец «Последних времён» — пометка «Начало 1993 г., подпись».
Страница 160 — зачёркнуто слово «но», ниже подпись.
Страница 182 — знак абзаца перед предложением «Астафьев прислал мне в марте 74-го матерную открытку», подпись.
Страница 236, начало «Бесполезных записок» — зачёркнуто слово «повесой», правее ручкой указано «наивным», подпись.
Страница 270, конец «Как жаль» — пометка «VI-2010», подпись.
Опять просмотрел содержание. Та самая дуга, видимо, тоже принадлежала руке писателя.
Было ли так заведено у Лихоносова, что он оставлял не только подписи, но и пометки на книгах читателей? Или Мушегов был не просто читателем? В голове не решалась загадка. Сможет ли решиться?
Выйдя из Дома книги на Красную, мы пошагали в сквер Дружбы. Кстати, шли мы уже полной компанией. Пока я рылся в книгах, четвёртый товарищ уже успел встретиться около сцены с оставившими меня друзьями. Пока шли, за разговором я немного забыл о находке.
Сквер пересекли по диагонали. Свернули на улицу Мира. На нескольких зданиях висели нетипичные таблички с адресом. Под цифрой дома указано, что в Екатеринодаре улица Мира носила название Екатерининская. И опять мне вспомнился Лихоносов, его «Маленький Париж» и найденная книга.
Я ходил, затаив от друзей свои думы. Душу терзали и радость от появления у меня столь интересного экземпляра «Тоски-кручины», и грусть за то, что его кто-то выбросил.
— Может быть, это послание? Но почему именно мне?
II
Прийдя домой, быстро метнулся к компьютеру. В интернете стал искать информацию об Альберте Мушегове. Браузер выдал только один сайт, который мог рассказать что-то о Мушегове из Краснодара.
— Не у что это именно тот человек?
На сайте было написано так:
«Мушегов Альберт Вачеганович
Дата рождения: 1932 г.
Пол: мужчина
Место проживания: г. Краснодар
Обвинение: по национальному признаку (армяне)
Осуждение: 1942 г.
Приговор: высланы на спецпоселение в Кустанайскую обл. Казахстана».
Больше никакой информации. Текст взят из базы данных "Жертвы политического террора в СССР" от ГУВД Краснодарского края.
— Когда Мушегов смог вернуться в Краснодар? При СССР или уже после? Может быть, он приехал в город, где проживал, на несколько дней и смог встретиться с Лихоносовым? Что обсуждали писатель и ссыльный армянин?
Почти уверен, что оба вспоминали Краснодар. Лихоносов мог рассказать, как в 50-ые проходил мимо дворов, где жили армяне.
«Город Краснодар зеленый, маленький, деревенский <…> Днем в вечернем ресторане столовая, я там обедаю и иду мимо армянских дворов по Орджоникидзе к общежитию…» — писал Виктор Иванович в «Записях перед сном» в 1956 году.
Может быть, в одном из таких дворов и жил Мушегов.
После этого беседа писателя и читателя зашла бы дальше. Лихоносов бы рассказал о Краснодаре в его молодости. В 50-ые годы, как вспоминал сам Виктор Иванович, в городе было немноголюдно. На Красной не толпились, как во время моего «празднования» последнего дня лета. Правда ведь?
«Были отворены окна где-нибудь на Коммунаров, Красноармейской, на рояле кто-то играл. Всё было открыто. А сейчас что? Решётки. Было двести тысяч (жителей. — А.Н.), было незаметно, что люди-то есть. А сейчас везде толпы, базар сплошной. Я не выражаю недовольства. Я говорю, как меняется время», — сказал Виктор Иванович в одном из сюжетов «Кубань 24».
Слышал ли тот рояль Мушегов? Или тогда он был в далёкой Кустанайской области Казахстана? Лихоносов бы точно ему бы обо всём рассказал. Беседа бы шла спокойно, тихо. Виктор Иванович говорил бы своим певучим и мелодичным голосом об узеньких улицах, стекающихся к Кубани, об июльских алыче, сливе и вишне, которые валялись перед низенькими заборами и темнели от палящего южного солнца. Писатель бы перевёл своё «чистое и проникновенное письмо» в такую же речь…
…
И всё мне кажется, что Печорин был прав в том, что все события случаются неспроста, а люди и вещи не всегда появляются рядом с нами только по нашему велению.
Уже не в первый раз я чувствую какую-то неведомую силу. Она ли однажды позволила узнать о фотоархиве Лихоносова, который хранился у Анатолия Пантелеева в Петербурге? Эта же сила потом направила меня в поездку за тысячу километров к Неве?
Порой, ехать куда-то далеко не стоит: скрытое блестит красным корешком в нескольких метрах. Останется лишь случайно повернуть голову в нужном направлении и вытянуть книгу. Да, так бывает. Иначе как можно объяснить мой последний день этого лета?
Илл.: архив А.В. Пантелеева
09.09.2024