Нина Игнатовна была в полном недоумении, когда посреди ночи в её квартире зазвонил телефон, и мужчина на том конце провода, представившийся Михаилом, сказал, что звонит из Якутии, из города Ленска.

Нина Игнатовна уже давно находилась на заслуженном отдыхе, однако в прошлом, по специфике своей прежней работы, изъездила почти весь Советский Союз, но вот в Якутске ей бывать не приходилось.

- Слушаю вас! - монотонно произнесла она. - Что вы хотели?

- Нина Игнатовна, я собирал материал о деревне Варваровка Медынского района и вышел на вашу семью, скажите, вашу маму звали Пелагея?

- Да, Пелагея Дмитриевна, но в Варварке она жила очень недолго, в большой части в Адуево, а в чем собственно дело?

- Ещё раз извините! Я разыскивал Бычинского Ивана Тихоновича, участника парада седьмого ноября сорок первого года на Красной площади, погибшего спустя всего несколько месяцев, и наткнулся на его двоюродного брата Бычинского Игната Борисовича 1915года рождения, скажите это ваш отец?

Женщина едва устояла на ногах, она присела на небольшую тумбочку рядом и после короткой паузы продолжила:

 - Да, Игнат Борисович мой родной папа, он погиб на фронте где-то под Воронежем.

- Это всё, что вам известно?

- К сожалению, да! А что вам удалось найти?

- Ваш отец погиб не в Воронежской области, в похоронке, вероятно, было указано – в ходе Воронежско – Касторненской операции!? Он погиб в боях под Старым Осколом, на обелиске мемориала братской могилы есть его фамилия.

- Может, вы что-то путаете Михаил?

- Нет, я нашел сестру Игната, Александру Борисовну по мужу Гурееву, она проживает все там же, в Варваровке. В городской библиотеке помогли поднять архивы, там нашлись наградные документы и выписка из части вашего отца.

- А как вы на меня вышли?

- Интернет. Ваш телефон там есть, может, специально для этого случая оставили.

- Не знаю, - плохо понимая, ответила она, - возможно, спасибо Михаил, извините!

Она положила трубку и прошла на кухню. Столько лет она считала, что могила отца неизвестна, а мама, она так и умерла с твёрдой уверенностью в это! И вот, спустя семьдесят четыре года, она вдруг узнает, что отец захоронен не в безыменной братской могиле, а всего в несколько сотнях километров от Москвы!

Нина Игнатовна была сильной женщиной, и твердости её характера можно было позавидовать, но сейчас не сдержалась, дала волю чувствам, и солёные слёзы побежали по щекам.

- Папа, - тихо промолвила она, - папочка.

Сон будто рукой сняло, она ходила по комнате как неприкаянная, а в голове всё звучали слова Михаила. Женщина открыла холодильник, накапала в стакан валерьянки и посмотрела в окно. Москва жила своей жизнью, переливаясь гирляндами огней, яркими витринами и вывесками на многоэтажках.

- Какую высокую цену заплатили за всё это миллионы таких, как мой отец - вдруг поймала себя на мысли Нина Игнатовна, и под сердцем защемило. Она сделала несколько глотков и взглянула на часы - было уже половина четвертого ночи.

Нина родилась в августе сорок первого и отца своего Игната Борисовича не видела. В июле сорок первого он был призван на фронт, а в сорок третьем мама получила похоронку: « Погиб смертью храбрых, - дальше сухое, - захоронен в братской могиле.» Четыре года после того злосчастного дня мать ждала, ждала так, будто знала - он вернется! Срывалась к двери на каждый стук, а едва скрипнет калитка, она уже у окошка. Только чуда не случилось. Как и сотни вдов, ожидавшие своих любимых с верою в то, что ошибся командир, вписывая бойца в списки невозвратных потерь части, Пелагея так и не дождалась мужа.

В сорок седьмом семья перебралась из Адуево в Бабушкино, тогда еще Московской области, где Пелагея и вышла замуж во второй раз.

Нина всегда жалела, что так мало знала об отце, не видела даже его фотографии, хотя иногда он снился ей, снился как- то странно: в белой рубахе, заправленной в широкие брюки, сером пиджаке, с котомкой за спиной, он стоял в дверях избы, в глазах его откликались грусть и тоска! Он смотрел долго и пристально, словно хотел сохранить всё, что сейчас перед ним, в своей памяти.

Потом, он надевал кепку и открывая двери, тихо произносил:

 - Прощайте, любимые мои, вы ждите и молитесь! Храни вас господь!

Нина пересказала свой сон матери, та побледнела, попросила описать мужчину, а когда услышала в ответ подробности,  онемела.

- Доченька, - дрожащим голосом говорила она, - это твой отец, но это невозможно, ты не могла это видеть! Не могла, но это… действительно было! Именно так он и уходил, говоря те же самые слова.

Позже мама как-то подозвала Нину и тихо шепнула:

- Была в церкви, за Игната поставила свечку, ну и батюшке о твоих снах поведала, так вот он говорит, что настолько сильна любовь Игната к тебе, что сам господь даровал чудо, что бы ты моими глазами увидела отца.

Нине, конечно, с трудом в это верилось, но уже в преклонные лета она относилась к этим словам по-иному. Наверно, с возрастом ей все больше стало не хватать отца с его грустным взглядом, который , являясь во снах, раз за разом уходил навсегда. Мама немного рассказывала об отце, видимо, воспоминания о нем сильно ранили ее сердце. Зато когда она говорила, то в глазах ее вспыхивал огонек и лицо заходилось румянцем.

- Впервые встретила его на гулянье, он тогда на гармони играл весь вечер. Я ж как увидела его - голову потеряла! Всем хорош парень и высок и крепок, что и говорить! А сколько вокруг этого гармониста девушек овивалось – с иронической улыбкой  вспоминала она и махала рукой, - и не сосчитать! А он меня выбрал. Родители Игната на хуторе жили близ Варваровки, люди верующие, серьезные, оттого все честь по чести решили: поперву сватов заслали, с родителями срок обозначили! Венчались мы с Игнатушкой с родительского благословения, в церкви, свадьбу сыграли как и полагается. Опосля я в доме его родителей жила! Бог родственниками не обидел, и свекровь сговорчивая, а уж сверк, Борис Леонович и вовсе души во мне не чаял! Все хорошо было, только вот. – Тут она смолкала и опускала взгляд, - первенец у нас помер. А потом все разом и навалилось: хуторян в колхозы сгонять стали, свекр в Варваровку переехал, мы следом. Потом война…. Будь она неладна! Мы ж тогда тебя ждали, Игнат меня оберегал как мог, да только, повестка пришла - явится в комиссариат… Как ушел, словно свет перевернулся, поблекло все кругом! Только и жила молитвами, да ожиданием весточки с фронта.

 Дальше рассказывала, что сам ангел хранитель отвел от них беду, в сентябре сорок первого к ней приехал отец, Дмитрий Данилович Смирнов, и, взяв на руки крохотную внучку, тихо произнес:

  – Мать ноне Игната твово во сне видела, велел, забрать вас! Так что сбирайся, подле нас будете, неспокойно ноне.

Четырнадцатого октября Медынский район оккупировали фашисты, а седьмого января сорок второго, в ночь Христова рождества, Варваровку сожгли немцы, сгорел и дом Пелагеи с Игнатом, сгорели все немногие памятные фотографии и вещи! Всего и осталось у Пелагеи памяти об Игнате, симпатия дочурка Ниночка.

- Ты, малая хворенькая родилась, - вспомнила как-то Пелагея, поглаживая уже взрослую дочь по голове. -  Впроголодь жили, немцы-то всё из подвалов

выгребли, скотину забили, а всё им мало! Рыскали по дворам, как псы, да мародёрничали. А у тебя тогда сыпь выступила, ох я и натерпелась страху! Не приведи господь, увидел бы немец! Они же от всякого прыщика шарахались, как очумелые, чуть что – тиф, подопрут двери и красного петуха, не глянут, стар ли, млад, всех в один котел.

       Два дня не давал покоя Нине Игнатовне ночной звонок, будоражил сознание пониманием того, что отыскалась могила отца, что не безымянным солдатом остался он лежать где-то у неизвестной высоты. Вспомнился и треугольник старого письма с фронта, которое случайно обнаружила в пальто матери, и страшные строки, что врезались в память:

   - Уж такая война, Пелагеюшка, что жутко становится! И день и ночь утюжит фашист по нам из всех своих орудий, да поливает свинцом, места живого на землище не оставляя, страшно иногда, скрывать не буду, поднимаюсь в атаку, только о вас с дочуркой и думаю!

Не забыла она, да и не могла забыть, ночные рыдания матери и ее мольбы пред божницей:

- Господи спаси и сохрани раба своего Игната! Верни его, здоровым или калекой немощным, только живым! Живым ненаглядного моего Игнатушку!

   С утра Нина Игнатовна отправилась в церковь, покрыла платком голову и, осенясь крестным знамением, зажгла свечку за упокой души воина Игната.

Склонившись со сводов расписных стен, молча созерцали на нее святые мученики, словно хотели что-то подсказать, казалось, вот-вот, и отворятся их молчаливые уста, вещая известную им одним истину.

Нина вышла их церкви и, вдохнув полной грудью, уверенно набрала номер на сотовом.

- Да, – отозвался Михаил. -  Слушаю.

- Это Нина Игнатовна, здравствуйте!

- Здравствуйте Нина Игнатовна, рад, что вы позвонили.

- Спасибо, Михаил, я по поводу вашего звонка, скажите, а где именно захоронен папа? Я узнавала, говорят, что Старый Оскол - это сплошной обелиск человеческой памяти!

- Верно. Он захоронен в братской могиле у Атаманского леса, там мемориал.

- Спасибо Михаил, большое спасибо.

- Рад если чем-то помог, да ещё... Вы знаете, в прошлый раз я как-то не успел сказать, что ваш отец был награжден медалью “За отвагу”

- Посмертно?

- Нет, боец 1140 стрелкового полка 340 стрелковой дивизии награжден в августе 1942 года за бои на Брянском фронте с 15 по 27 июля. Ваш отец остался один в живых из всего пулемётного расчёта и сдерживал натиск фашистов, вот зачитаю вам последние строки наградного листа: «В руках Бычинского пулемёт действовал безотказно и метко!»

- Спасибо вам ещё раз, огромное спасибо, - с трудом выговорила женщина и сбросила номер.

     Город уже проснулся, входя в привыкший ритм повседневной суеты, а Нина Игнатовна еще и глаз не сомкнула. Она отворила окно, впустив в комнату утреннюю прохладу и задумалась. Затем достала из шкафа старенькую записную книжку полистала и подняла телефонную трубку:

- Ало? Слушаю вас, - пробубнил сонный голос.

- Здравствуй, Анатолий, узнал?

- Нина? - после короткой паузы произнес мужчина, - конечно, узнал, ты чего в такую рань?

- Толя, ты мог бы мне помочь.

- Ну конечно, конечно, помогу. А о чем идет речь?

- Скажи, Старый Оскол далеко от тебя?

- Нет, маршрутки бегают, Курск - Старый Оскол. Часа два, полтора пути, я туда не ездил, поэтому точно не скажу, а что случилось?

- Папа нашелся…

- Ты это сейчас серьёзно? - насторожился мужчина, - Насколько я помню, ты рассказывала, что твой отец погиб на фронте!

- Да Анатолий, погиб, и я всю свою жизнь считала, что он лежит где-то в безыменной братской могиле в Воронежской области, но тут выяснилось, что он похоронен в Старом Осколе! Ты прости за беспокойство, я бы не просила, да уж годы не те, ты мог бы поехать со мной!

- Ну конечно, конечно, могу, о чем ты говоришь Нина! Когда выезжаешь?

- Сегодня приготовлюсь, а завтра к тебе.

      Анатолий встретил Нину Игнатовну на вокзале. Мужчина преклонных лет в отглаженных брюках, белой рубашке с галстуком поцеловал ей руку и, приветливо улыбнувшись, заглянул в глаза:

  – Ну здравствуй, Нина! Как добралась? Устала, наверно, с дороги, давай ко мне, отдохнешь.

- Нет, спасибо, – вежливо отклонила предложение женщина. - Толик, а прямо сейчас можно в Старый Оскол уехать?

Мужчина пожал плечами:

  - Да, пожалуйста, если дама желает.

  - Желает! - улыбнулась Нина Игнатовна и наконец-то обняла старого приятеля.

  - Здравствуй, Толя, прости, что так с ходу!

   - Как всегда! – с теплотой в голосе ответил Анатолий, - узнаю нашего строгого технолога Нину Игнатовну!

Анатолий забрал у женщины небольшую дорожную сумку и по дороге к стоянке на всякий случай уточнил:

  – Мы едем прямо сейчас?

Нина Игнатовна взяла его под руку и уверенно шагнула вперед:

 - Сейчас, Толя, сейчас.

   Стоял конец июля 2017 года, после дождливого июня, наконец-то пришло настоящее лето, жаркое и солнечное. В маршрутке работал кондиционер и Нина Игнатовна, усевшись в кресло, наслаждалась его прохладой.

- Простите! - обратилась к ней седая женщина с легким кавказским акцентом, - уеду на Старый Оскол, я правильно села?

-Правильно! - кивнула в ответ Нина Игнатовна, - присаживайтесь.

Женщина что-то крикнула на чужом языке, и в салон заскочил черноглазый мальчишка лет двенадцати.

- Спасибо! - с благодарностью поднесла руки к груди попутчица. – Из Армении едем, как ехать не знаем, вдруг не туда сядем, а внук совсем плохо говорит по- русскому, стесняется…

- В Осколе-то вас встретят? - поинтересовалась Нина Игнатовна.

- Конечно, дорогая, а как же, встретят. Брат двоюродный, встречать будет, сам позвонил.

- Отдыхать едете?

- Зачем отдыхать? У нас в Ереване такой воздух!!! А Севан, такое красивое озеро!

- Зачем же вы туда едете?

- Э… Нынче здесь вся наша родня собирается, здесь наш дорогой дедушка погиб, в сорок третьем, смертью храбрых…

- В сорок третьем здесь такие бои шли! - Вмешался в разговор старичок в серой льняной кепке, - У меня мать в Осколе в войну жила, так она бывало, как вспомнит, так в слёзы! Что вы!!! Можно сказать, каждый сантиметр кровушкой солдатской пропитан.

 Старик говорил громко и воодушевленно, размахивал суховатой ручонкой, а когда дело дошло до оккупации, грозно сжал маленький кулачок:

 - Не поставил фашист наш народ на колени!

Женщина из Армении, подхватила горячую речь старика, и между ними завязалась беседа. Со стороны их можно было принять за старых знакомых, которые случайно встретились в маршрутке после долгой разлуки. Она рассказывала про деда героя, даже достала из сумки его пожелтевшее фото, он про ужасы оккупации и освобождение города. Нина Игнатовна слушала их и молча смотрела в окно, вспоминая отца, которого видела только во снах. Маршрутка быстро неслась по трассе, оставляя позади небольшие деревеньки и бескрайние нивы, и чем ближе было до города, тем сильнее билось сердце.

Старик вышел перед Осколом, пожелал всем здоровья и на прощание добавил:

 - К могиле поедете, цветы берите в городе!

Слова его Нина Игнатовна запомнила и поэтому на вокзале первым делом отправилась искать киоск с цветами. К сожалению, выбор был не богат, увядшие и невзрачные, они уныло смотрели с витрин на прохожих.

И тут под навесом она приметила женщину в пёстрой косынке с цветами в корзине.

- Продаёте? - разглядывая свежие гладиолусы, что так и дышали утренней свежестью, - поинтересовалась Нина Игнатовна.

- А как жеть? - оживилась торговка. - Ты бери, милая, не думай, только с сада, час как срезала! Ты глянь, какие красивые!

- Сколько? - тихо спросил Анатолий, указывая на самый роскошный букет.

Нина ласково улыбнулась:

 - Это получается, Толя, ты мне даришь, а я должна сама купить. Прости, Толик.

Мужчина смущенно пожал плечами:

 - Наверно, ты права, сегодня у тебя первое свидание…

    До Атаманского леса добрались на такси. Красивый мемориал, окруженный аллеями цветов, гордо возвышался над оживлённой трассой. У ступеней Нина Игнатовна остановилась и взяла Анатолия за руку:

 - Толя, ты не мог бы меня здесь подождать, извини, мне нужно одной, понимаешь…

- Понимаю! - все так же спокойно ответил мужчина. - Ты иди, а я пока здесь пройдусь!

- Спасибо, - поблагодарила женщина, и медленно поднялась по массивным ступеням. Сердце забилось в груди, зачастило с тревогой и волнением, она подошла к первой мраморной плите с десятью фамилиями павших бойцов, но среди них отца не нашлось. Одну за другой, она обходила плиты, словно пролистывая страницы, того дня, когда случилась эта страшная трагедия, унесшая их жизни. За каждой фамилией она видела чью-то судьбу, оборванную нить целой цепочки жизней! А ведь наверняка, кто-то из них знал отца, возможно даже был близким другом?

Возле одной из плит Нина Игнатовна замерла.

- Старший сержант Бычинский Игнат Борисович, - вслух прочла она.

Июльский ветер легкой прохладой коснулся её лица, словно нежно провел по щеке ладонью очень родной и близкий человек, которого она не видела, но чувствовала всем сердцем. Слезы подступили к глазам, Нина положила цветы и, склонившись над плитой, тихо произнесла:

 - Здравствуй, папочка!!!

Она долго стояла у безмолвного обелиска, рассказывала отцу про свою жизнь, делилась сокровенными тайнами детства и юности, где ей так его не хватало.

Поезд на Москву вышел по расписанию. Нина Игнатовна устроилась у окна и на всякий случай заглянула в сумку: земля со Старого Оскола в маленьком мешочке была на месте. Она взяла пригоршню недалеко от мемориала, чтобы отвезти на могилу матери, которая до последнего дня продолжала помнить о своём задорном гармонисте Игнате.

Стук колес и легкое покачивание вагона убаюкали Нину Игнатовну, и она, прислонившись к тёплому стеклу, уснула. Ей приснился отец в белой льняной рубахе, широких брюках и котомкой за спиной. В последний раз оглядев избу, он натянул на глаза кепку и, задержавшись в дверях широко улыбнулся.