Из романа «В КРУГЕ КУНДУЗСКОМ»

СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ УЗБЕКСКАЯ ССР октябрь 1984 года — учебка ТуркВО за два месяца до отправки в Афганистан

ПАЛАТКА УЧЕБНОЙ РАЗВЕДРОТЫ на полигоне ТЕРМЕЗ 31 октября 1984 года.

После вечерней поверки Монгол обошёл каждого из пятерых друзей — Костяна, Руста, Стрелу, Сидора, Костра и сообщил: 

— Я договорился со старшиной Толстопёровым, что ночью он отпустит нас шестерых за пределы части в пустыню, дабы я смог совершить традиционный для конца октября обряд изгнания злых духов. Так что, будьте готовы выступить в 23.00, когда в роте все уже заснут! 

У друзей это вызвало неподдельный интерес: что же Монгол посулил Толстопёрову за разрешение, которое могло ему стоить старшинских погон? Но не стали его допытывать, оставив расспросы на потом, и единогласно поддержали.

Монгол — Дархан Бадмаев, был бурятом, уроженцем города Улан-Удэ столицы Бурятской АССР. Он родился и вырос на берегу Байкала. По натуре секурс — верный, надёжный, честный и простодушный, зело благочестивый. Приметно, Монгол был рослым маштаком с азиатским типом лица и сломанными, как у многих борцов, ушами. Имя Дархан родители выбрали ему не случайно: Монгол принадлежал к сыздавна известной в Баргуджин-Токум — этнической Бурятии — династии кузнецов дархан удха, унаследовавшей также и шаманское мастерство боо удха. Из шаманских династий, это повелось в их в народе издревле, выходили как шаманы, так и кузнецы. По бурятским преданиям кузнечному ремеслу шаманов-кузнецов научили духи, спустившиеся с верхнего мира. Наличие «удха» — корня шаманского происхождения, позволяло Монголу стать шаманом — избранником бога, посредником между верующими и сверхъестественными силами. По отцовской халуунай линии, Монгол унаследовал «удха» белых шаманов — сагаанай удха, творивших благо. Посему в народе их род был почитаем. По линии матери-хари к Монголу перешёл корень чёрного шамана — харын удха. Сила его заключалась в покровительстве злых духов. Состоящие у них на службе, шаманы харын удха способны своими камланиями ранить души, нести болезнь и даже пагубу. Но у бурят принято считать, что харын удха, это не обязательно значит плохо. Просто у каждого удха свои задачи. В сущности же, Монгол принадлежал к хоёр тээшээ ябадалтай, обладавшим двумя силами одновременно: сагаанай удха и харын удха — белого и чёрного шаманов.

В 23.00, как и уговорились с Монголом, друзья собрались за палаткой разведроты. Дул порывистый ветер, моросил мелкий промозглый дождь. Накоротке, заглянув по просьбе Монгола в каптёрку, друзья достали из угла гремевший содержимым габаритный куль и лежавшие у выхода три больших связки досок. Распределив меж собой груз, они дошли до края части, просочились сквозь колючую проволоку и удалились вглубь пустыни. 

— Монгол! Ты нам ничего не хочешь сказать? — прервал тишину Стрела. 

— В конце октября открывается граница между мирами, — поведал Монгол, — и я обязан облегчить переселение духов умерших, витающих среди людей в исподний мир. В этой связи по традиции мне насущно исполнить тайлаган – камлания. Проще говоря, молебствия, сопровождающиеся ритуальными танцами вокруг костра с боем в бубен.

— Ты к доктору должен пойти и сказать — лекарство он даст, если болен! — пропел, фиглярничая, Сидор. 

— Тайлаган проводят в культовом месте, — продолжил Монгол, не отвлекаясь на позёрство Сидора, — на берегу водоёма, у подножия горы, на её вершине, в пустыне. У нас сызвеку считают, что гора, большая вода, вековое древо, пустыня — имеют своего духа. 

Кондибобер Монгола друзья исперва восприняли, как розыгрыш, но бессменность его серьёзного лица наскоре вызвала у друзей громкий смех. 

— Хорошо! Это стародавняя традиция и обряд, — разделил приверженность Руст, — но мы-то здесь, что делаем?!

— Лично я предпочёл бы поспать, — выразил мнение всех Костян. — Завтра не свет ни заря подъём в пять утра и марш-бросок.

— Но мы ведь друзья! — произнёс потухшим голосом Монгол. — А обряд принято совершать в кругу близких и друзей.

— Допустим, — подключился Стрела, задав тут же вопрос: — Но как ты объяснил причину нашего отлучения старшине?

— Сказал, как есть! — ответил Монгол.

— Как есть?! — со взбудой переспросил Сидор. — То есть ты сказал: старшина Толстопёров! Сил никаких нет, хочется вокруг костра побегать и до одури в бубен постучать?! А он таки душевно проникся и на камлания тебя благословил, отпустив ночью в пустыню с пятью товарищами — так что ли?! — выпытывал Сидор.

— Но почему же? Не сразу, — стушевался Монгол, начав толмачить. — Я нашёл к старшине особый подход, и о многом с ним смог договориться. В том числе и о тайлагане.

— Давай, Монгол, батушно раскладывай, — напирал Сидор, — что это за особый подход такой?!

— Это не столь важно! — уклонился Монгол от ответа.

— Ну а всё-таки? — не унимался Сидор.

Монгол немного поразмыслил и сдался:

— Золото! — ответил он просто. — Я дал ему золото!

— Золото?! — воскликнул Сидор. — Какое золото?!

— Самое обыкновенное! Пластина червонного золота 999-й пробы весом 30 грамм, — пояснил Монгол.

— Да ты, Монгол, лакшевый фраер! — балагурил Сидор. — Во времена, а?! Бурятские нувориши в армию цветняк тащат!

— А как ещё старшину задобрить? — согласился с Монголом Руст. — Только так! 

— Он шутит! — не поверил Костян.

— Совсем нет! — уверял Монгол. — Могу даже рассказать, как это было. Я дал ему золото, которое взял из дома и тайно хранил в разных местах.

— А не круто ли 30 грамм червонного золота старшине, а?! — изумлялся Стрела.

— Уходя в армию, я предвидел, что золото мне наверняка пригодится, — разоткровенничался Монгол, — в этом сентябре, я к сожалению пропустил тайлаган закрытия Небесных врат.  Посему для меня важно это сделать сейчас. Поймите вы! — растолковывал он недоумевавшим друзьям. — Этот кусок золота — ничто по сравнению с моей душевной потребностью провести камлание! Оно сродни глотку воздуха. Это моя воля и стремление к жизни. 

— Огни в моих топках совсем не горят, в котлах не сдержать мне уж пару, — пропел вновь отрывок из старой матросской песни, забавлявшийся Сидор. 

— Вот старшина, а?! — негодовал Костёр.

— А що ви хочете?! Життя як воно є! — перешёл на братскую мову Сидор, предложив со стёбом. — Якщо тайлаган для нашого гарного бурятського хлопця цей важливий, то треба допомогти йому  випустити  пару, дивись, й нам від його розкошничества яка золота пластина обломиться.

— Монгол, ты нас потряс! — с патетикой провозгласил Руст. — Советский парень, комсомолец, мастер спорта по борьбе! Лучший выпускник улан-удинского медучилища! И на тебе! 

— Лучший в таланном грядущем зубной техник и золотарь Забайкалья, — добавил с иронией Костян, — на поверку оказался примитивным шаманом.

Когда все желавшие высказались, Монгол, показал место, куда нужно сложить доски и разжёг костёр. Ветер быстро раздул языки пламени, а Монгол достал из куля рукодельные тоног — предметы шаманской утвари и облачился в боо хояг — шаманское платье, назвав его подлинно доспехом шамана. Друзья молча переглянулись и продолжили наблюдать. Боо хояг было изготовлено из новенькой плащ-палатки. Оно имело вырез для головы и подвязывалось тесёмками сзади. Спереди от груди вниз тянулись разноцветные длинные ленты с хонхо — колокольчиками на концах. На спине белым цветом изображено мировое древо, над ним жёлтое солнце, луна и звёзды. Низ боо хояг был обвешан то ли лисьими, то ли заячьими шкурками и обшит по краю рудой скатертной бахромой. К запястьям и локтям, а также поперек груди и спины окрест в ряд были подвешены десятки маленьких бубенцов и колокольчиков. На спине ниже плеч Монгол прикрепил гусиные перья, ассоциативно напоминавшие крылья. Они придавали надевшему боо хояг шаману птичий облик. Колокольчики и бубенцы при движении бряцали и создавали шум. На голове Монгола был майхабша — металлический венец из обода и двух изогнутых поперечен, на которые сверху были прикреплены рога джейрана. Пятеро друзей вновь переглянулись.

— Мама родная! — сквозь смех прогорланил Сидор. — Сгинь, нечистая сила!

— А как же азбука всего материализма, а за ним и марксизма?! — воспросил Стрела. — Монгол, ты вообще комсомолец?!

— Он враг коммунизма, он, в общем, аскет!  — декламировал со смешками стихи песни Сидор. — Как все за границей, он ходит молиться, а где-то хранится, его партбилет.

Друзья пересмехнулись, но промолчали.

— Монгол! Это Толстопёр тебя обеспечил предметами для шаманской утвари? — догадался Руст. — Он?!

— А кто ж ещё?! — без сомнений утвердил Сидор. — А где бы наш батушный наперсник всё это жукнул? Да за 30 грамм червонного золота старшина и сам легко б облачился в боо хояг, да надев на голову майхабша с ветвистыми рогами, пустился в пляс коло костра, рьяно побивая в бубен. 

Друзья расселись вокруг костра. Монгол достал из кармана варган — восточный щипковый музыкальный инструмент размером чуть длиннее спичного коробка, очевидно, привезённый тоже из дома, приложил его к зубам и, закатив зеницы лёгким касанием кончика среднего пальца — назад и вперёд, начал бой по тонкому металлическому язычку инструмента, издавая магический звук. В процессе игры он податно манипулировал губами, языком и гортанью, изменяя тональность бурдонного звука и вызывая артикуляционные звуки типа: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. Растягивая и прерывая вдох, он удлинял и укорачивал звук. А давя во время боя кончиками пальцев на диафрагму, вызывал его эхо-образность. Поиграв на варгане, Монгол взял в руки хэсэ — бубен, заимствованный у кого-то азиата в части, по факту, узбекская дойра и, прежде чем начать камлание, взялся несведущих в шаманском тяжании просвещать:

— Абы изгнать враждебных духов и исцелиться, я наперво, должен вселить их в себя. Это называется онгод ороод — погружением в состояние неистовства. Посему заранее прошу не робеть, — предупредил Монгол.

— Э, нет! Этот макабр не для меня! — сарказмировал Сидор. — А вдруг ты кони двинешь? Тебе будет уже всё нипочем. А нам одна дорога — в дисбат!

Монгол сохранил серьёзность и продолжил: 

— Прежде чем выйти в ябдал — путешествие и начать движение вокруг костра, ударяя орба — колотушкой в хэсэ, я закрою лицо повязкой. Это нужно, чтобы злые духи меня вдруг не узнали и не забрали с собой. В это время необходимо, чтобы вы вытянули руки к огню и в ритм боя, переваливаясь с боку на бок, возглашали: «уа, уа, уа!» Когда же я остановлю движение, встану на одном месте, подниму над головой хэсэ и доведу бой до дроби, — он показал, как это будет и, продолжил, — в этот момент вы горланьте и топайте ногами — он показал паки, как оно должно выглядеть.

Друзья снова переглянулись и пересмехнулись.

— Но прежде, чем хэсэ — волшебный конь окажется в моих поводьях, и я начну в него бить, я должен призвать его дух снизойти ко мне и стать моим союзником — онгоном. А пока! — тут Монгол протянул Костру хэсэ и орба с меховым наконечником и изогнутой рукояткой — будет хорошо, если ты Костёр, загодя в него постучишь. Это не моя прихоть, — объяснил Монгол, — насущность! 

Друзья пересмехнулись и посмотрели на Костра. Он слегка сконфузился, но просьбу выполнил. Послежде Монгол встал перед пылавшим костром, поднял голову к небу и постоял в ожидании духа бубна несколько секунд. В это время Костян и Стрела подбросили в костёр досок. 

— Монгол! — прервал предвкушение полёта, Руст. — Я, так и быть останусь, но в тайлагане твоём участвовать не буду!

— Хорошо! — согласился, кивнув головой Монгол, и, закрыв лицо защитной повязкой, отправился в путешествие. Размеренно переваливаясь с ноги на ногу и качая головой, он неторопливо двинулся вокруг костра, ударяя в бубен и ведя горловое пение. 

— Всё, началась парикрама! «Унылую песню заводит, про Родину что-то поёт», — со смешками лясничал Сидор.

Постепенно ритм боя в хэсэ, отождествлявший цокот копыт волшебного коня стал нарастать, сочетаясь с криками «уа, уа, уа» и бряцанием колокольчиков и бубенцов на боо хояг, создав общий шумовой фон и позволив сознанию Монгола единиться с духами. В кульминации дух бубна целиком овладел сознанием Монгола, управляя скоростью его движений и ритмом ударов, плавно погружая в состояние онгод ороод — глубокого транса. Участив бой до дроби и громко прокричав нечленораздельное, Монгол рухнул подле костра и начал биться в конвульсиях. Это ввело друзей в смятение. Они допустили, что у Монгола произошёл сбой. Тот же Сидор, короткое время назад потешавшийся над ним, оцепенел. 

— Подождём! — предложил Руст, сдержав за рукав, вскочившего с места Костра, желавшего привести Монгола в чувство. 

Спустя секунды, Монгол резко замер.

— Улетел! — с облегчением констатировал Костян. 

— Да, уж! — выдохнул Стрела. 

— Вот и вся недолга! — прокомментировал Сидор и пропел: — Увидел на миг осветительный свет, упал, сердце больше не билось.

Друзья взирали на распластанное неподвижное тело Монгола, не отводя взгляда. Их чувства разнились. Были весёлость, оторопь, ярость и сочувствие. Руст и Стрела неистовствовали. А Костян, Костёр и Сидор по-дружески забавлялись.

Ветер в пустыне внезапно стих. Угли костра, покрывшиеся серой золой, уже дотлевали. Изневесь, Монгол начал подавать признаки жизни. Он открыл очи, пошевелился, потянулся и медленно привстал. Как ни в чём не бывало и не помня произошедшего, лучившийся счастьем Монгол, молча достал из мешка десять банок сгущёнки и, подкрепляя благодарность крепким рукопожатием, стал раздавать каждому по две штуки. Когда дошёл до Руста, тот со словами «Да пошёл ты!», отвернулся. 

— Не полошись, Монгол, не утратится шарахунка! Мы поделим её меж собой, — успокоил улыбавшийся Сидор и отрадно запел старую 1916 года песню:

— Ах, зачем эта ночь, так была хороша?! Не болела бы грудь, не страдала б душа…

На обратном пути друзья молча шли по пустыне, и каждый думал о своём. Впереди скорым шагом шли Руст и Стрела, за ними Костян и Костёр. Едва подотстав, в обнимку брели блаженный Монгол с кулем тоног за спиной и пресчастливый Сидор, напевавший по случаю старую 1880 года песню сибирских острожников: «По диким степям Забайкалья, где золото моют в горах, бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах». Когда друзья зашли в палатку, рота ещё спала. Услышав шебаршение, старшина Толстопёров с калгазой ожидавший возвращения друзей, привстал. Он окинул всех взглядом, визуально насчитав нужное количество и, проматерившись негромко, снова лёг, отвернувшись в другую сторону.

АФГАНИСТАН. ПАНДЖШЕРСКОЕ УЩЕЛЬЕ более полугода спустя

Шёл третий этап операции. Близился вечер, но ещё не смеркалось. Уставшая после трудного горного перехода разведрота отдыхала. Бойцы рассредоточились на вершине столовой горы. Сидор и Костян дремали откинувшись спинами на рюкзаки, Стрела и Костёр грели себе еду из горного пайка на сухом горючем, Руст и Монгол беседовали, наслаждаясь горным пейзажем. Панджшер поражал величием. На горизонте под куполами плывших облаков, горделиво возвышались заснеженные вершины Гиндукуша. А плавно паривший в вышине в потоках тёплого воздуха огромный беркут, длиною в метр и размахом крыльев в два с половиной метра, вызывал у разведчиков взбуду. Лежавший отступя от Монгола Лепёха взял орла на прицел своей снайперской винтовки СВД.

— Не надо этого делать! — предостерёг Монгол. — Орёл — творец земной тверди, его изведение предвещает карачун.

— Плевал я на ваши шаманские запуки! — надменно процедил Лепёха, и точным выстрелом сразил птицу.

Монгол сумно покачал головой, но промолчал.

Ночью разведчики услышали афганскую речь, и скрытно спустились в подол. При приближении ко входу в штольню изумрудной копи, были встречены стрелковым огнём ретировавшихся мятежников. Одной очередь сразило старшину Капустина и схватившегося за живот Лепёху.  Уже спустя минуту Монгол констатировал:

— Этот готов! — определив отсутствие пульса на сонной артерии Лепёхи.

Затем Монгол сразу перешёл к осмотру раны Капусты, который хрипел и тяжело дышал. Монгол вколол ему промедол и сделал перевязку.

Светало. Едва рота подняла раненого и убитого на высоту, капитан Середа вызвал вертолёты. Состояние Капусты оставалось критическим, рота была удручена. 

— Товарищ капитан, до госпиталя не дотянет! Разрешите попробовать нашим методом? — обратился Монгол к Середе.

— Каким — вашим?!  — поинтересовался капитан.

— Шаманским ведовством — пояснил Монгол.

— Выбор невелик, пробуй! — согласился Середа.

Монгол сел рядом с неподвижным телом Капусты, снял с шеи кожаный шнур, удерживавший на запаянных по реверсу петлях, пять круглых в пятикопеечную монету медных «толи» – шаманских зеркал, обвил его до предела и отпустил. Пока толи вращались, он исступлённо молился духам, прося их дарования Капусте жизни. Засим, Монгол достал из рюкзака фляжку с водой и положил её на аверсы пяти толи. Спустя минуту он вытащил толи, вытянул из петель шнур, положил все пять вдоль оси тела раненого Капусты от горла до пояса и, аверсом каждой медной окружности стал поочерёдно прикладывать к ране Капусты, и, в том же порядке сложил их на земле. Наконец достал свёрнутые в тряпку три среза коры кедра, каждая размером в ладонь, разжёг их сбочь тремя разными спичками и, приподняв ладонью десной за завоек Капусте голову, замахами шуйцы, стал задувать за выю клубы едкого кедрового дыма. Пока они воскуривали Капусту, Монгол приложил к зубам варган и, закатив глаза, лёгким касанием пальца, начал бой, издавая чародейные звуки: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. В увенчании, взяв в руки одну из головешек, тлевшего кедра, он три раза обвёл коло тело Капусты. Когда кедр догорел, Монгол собрал весь попелуйник, всыпал во фляжку с водой, взболтал и, вновь приподняв Капусте голову, влил ему в рот. Изневесть, вдали послышался звук приближавшихся вертолётов Ми-8МТ, разведчики пустили сигнальные ракеты с оранжевым дымным следом, обозначив своё место расположения.

КУНДУЗ. ПАЛАТКА РАЗВЕДРОТЫ. Был жаркий день августа +43С. Разведрота возвратилась с засадных действий. Сидор, Костёр, Руст, Стрела, Костян и Монгол прослужившие к тому времени «за речкой» уже более полугода, становились матёрыми воинами. Установив на места бронетехнику и, вставив оружие в пирамиду, осыпанные жёлтой пылью они вошли в палатку.

— Капуста! – возликовал Сидор, увидев встречавшего у входа, исхудавшего до неузнаваемости старшину с болезненно-бледным видом.

— Мы знали, что ты выжил! – присоединился радостный Стрела.

— Нам сообщили, что тебя направили в Кабульский госпиталь, и в роту ты уже не вернёшься. Оттуда прямиком в Союз! – поделился Костян.

— Ну как я мог с вами не попрощаться?! – пошутил Капуста – Хотелось бы домой в парадке вернуться. Не в больничной робе и, уж точно не в цинке!

— Резонно! – заметил улыбнувшийся Руст.

— «Кому повезёт — тот на двадцать один месяц и, до двух лет» - помнишь свои слова? — процитировал Капусте его же фразу Костёр, произнесённую по прибытию друзей в Афганистан.

— Главное, что ты выжил! — выгодно заметил Руст.

— Исполать Монголу! — благодарно счёл Капуста – Он набурханил! Доктора оценили. Говорят, мол: невидальщина. Пуля прошла в сантиметре от сердца. А где апропо, он сам?!

— Сейчас зайдёт, — объяснил Сидор — подотстал трохи!

— Ну как вы тут без старшины?! — поинтересовался Капуста.

— Роту пополнили после потерь в Кунаре. Много новых парней прибыло – сообщил Костёр.

— А вот и сам шаман! — конферансировал Стрела, вошедшему в палатку Монголу.

Увидев Капусту, Монгол сдержанно обрадовался и уставно прогорланил:

— Здравия желаю товарищ старшина! С возвращением в роту!

После приветствия, не откладывая, Монгол перешёл к просьбе:

— По случаю удатного выживания и с целью полного исцеления, — воспользовался доброхотством старшины Монгол — разреши совершить сэржэм?! Иными словами, позволь провести в палатке шаманский обряд прошения помоги у онгонов – духов наших священных предков?!

— Монгол, ты опять за старое?! — посмеялся Сидор с друзьями.

— Что нужно будет делать?! — с готовностью поинтересовался Капуста, проверивший на себе чудотворность ведьмака-Монгола.

— В молебне, я буду просить онгонов отвести пагубу от моих товарищей и твоего полного излечения. Это будет сопровождаться слитием воедино трёх напитков: молока, чая и водки, и окроплением этой смесью стен нашей палатки.

Друзья Сидор, Руст, Стрела, Костёр и Костян, с усмешкой переглянулись.

— А от нас-то что требуется?! — поинтересовался Капуста.

— Я обязан поднести онгонам жертвенный дар — сладости, например сгущёнку, сахар. А главное – найти и, налить непременно в разную посуду молока, водки и чая. Проведём сэржэм после вечерней поверки, когда офицеры убудут на отдых.

— Ну что парни, найдём молоко и водку?! — обратился за подсобой Капуста.

Авторитет старшины Капустина в разведроте был непреложным. А тут ещё всеобщая отрада с его нежданным возвращением в роту. Конечно же, все были за то, чтобы добыть насущное.

— С чаем проблем нет! Со сгущёнкой тоже! — по-хозяйски излагал Сидор – Молоко можно добыть в дивизии. Там есть корова, кормящая комсостав дивизии молочными продуктами. А вместо водки — самогон сгодится?! Я бачил у сапёров. Они давеча гнали.

— Главное, чтобы спиртное было бесцветным, мутность допустима – ориентировал Монгол.

— Первач, как стёклышко! — заверил Сидор — они знатные умельцы!

КАМЛАНИЯ МОНГОЛА

НОЧЬ. +32оС. Однако накинутые на тела от жары мокрые простыни высыхали через пятнадцать минут. И всё же чувствовалось дыхание скорой осени. В палатке тускло святили пять керосиновых ламп. Одна из них стояла на тумбочке, накрытой белой наволочкой, на которой в ряд были выстроены пять открытых банок сгущёнки. Впереди их были четыре глубокие алюминиевые тарелки. Одна была пустая, в три другие, всклень налиты молоко, самогон и чай. Рядом с каждой тарелкой лежала, предназначенная токмо для неё, столовая ложка. Монгол, уведомил товарищей о скором начале сэржэм, а сам ненадолго отлучился. Бойцы откинулись на железные спинки кроватей и ждали начала действа. Гомон в палатке прервал громкий бой колотушкой-орба в висевший на груди бубен-хэсэ облачённого в шаманское одеяние-боо хояг Монгола и треск вращаемой шигшуур-трещотки. Монгол мерно переваливался с ноги на ногу и, мотая головой, горланил шаманские камлания.

— «И голос этого гудка, я узнаю, как голос друга», — процитировал М. Матусовского, засмеявшись Сидор.

Монгол продвигался по проходу палатки до конца и на обратном пути передал Сидору бубен, а Костру трещотку, попросив круговым жестом руки вперёд продолжать в том же духе. Сам же розными ложками из трёх тарелок поочерёдно наполнил четвёртую. Затем под зычный бой в хэсэ, треск шигшуур и громкое камлание, он стал ложкой окроплять стены палатки. Знавшие в роте силу ведовста Монгола на примере спасения Капусты, молча, наблюдали за погружавшимся в исступление Монголом, принимая его ритуал всерьёз. Новоприбывшие же едва сдерживали смех. Когда смеси в тарелке осталось на ложку, Монгол метнул её на потолок и, упав на колени со вскинутыми вверх руками, протяжно возгласил заклинание «Тоорэг!» Засим он достал из лежавшего под его койкой куля длинную деревянную курительную трубку, набитую им загодя и, раскурив, передал товарищам.

«Вынув трубку длиной с его плечо, взяв кисет из черной овчины величиной с рукав, он затолкал «мышиное ухо» (отломанный кусок скрученного табачного листа) в серебряную головку и, ударяя кресалом о кремень, подобно молнии, он дул, завывая подобно ветру, подымая дым подобно костру» — «Сказание об Абае Гэсэре» — Сыне Неба и Покровителе Воинов.

Пьянящий терпкий дым переходящей изручь трубки наскоро расплылся по палатке, окутывая сизой мглой. Монгол, тем временем, приложил к зубам варган и, закатив зеницы, начал бой кончиком пальца по тонкому металлическому язычку инструмента, издавая надмирные звуки: эй-я, ой-я, ай-я, ий-я. Когда он закончил, возбуждённая сэржэмом рота долго его обсуждала.

О МОНГОЛЕ в ГЛАВЕ ОПЕРАЦИЯ «МАНЁВР»

.... Костян, Стрела и Костёр огнём пулемётов существенно сковывали усилия неприятеля, став избранными целями снайпера. Одна из пуль пронзила Стреле бедро. Увидев это, находившийся поблизости Монгол под огнём прикрытия дополз к нему и спешно оттащил в укрытие.

— Полежи теперь спокойно! — призвал он, колготившегося болью Стрелу, — дай мне спокойно осмотреть рану!

Монгол спорко разрезал острым штык-ножом участок горного костюма и оголил рану.

— Кость разбита! — констатировал он про себя. — Это нездорово! Нужна срочная эвакуация.

— Ну, что там?! — отягощённо промолвил Стрела.

— А что там может быть?! — ушёл от ответа Монгол, уклоняясь от подробностей. — Ранение, как ранение. Стрела, тебе надо набраться терпения и поберечь силы. Полежи пока молча!

Стрела истекал кровью и побледнел. Монгол торопко размотал с приклада своего автомата резиновый жгут и, туго затянув его выше раны, написал на нём текущее время. Затем он достал из санитарной сумки промедол и вколол рядом с раной.

.... — Монгол! — призвал вполголоса находившийся с ним в укрытии Стрела. — У меня плохое предчувствие.

— С чего вдруг?! — притворно недоумевал взыскательный Монгол.

— Передай парням мою просьбу, — проговорил Стрела насилу, — пусть после дембеля заедут к маме в Ленинград. Домашний адрес есть у Руста и Костяна.

— Прекращай, Стрела! — одёрнул его Монгол. — Ты ж не в голову ранен или в живот. Поживём ещё! На свадьбу ко мне приедешь. Я тебе Байкал покажу. А потом ответно я к тебе. Мы в Финском заливе искупнёмся и тайлаган там проведём. Так что гони тугу!

Изневесь Стрела высоко вскинул подбородок, захрипел и резко расслабив тело, прекратил дышать. Его голубые очи остались открытыми. Монгол пальпировал лучевой пульс, но его уже не было.

— Ушёл! — с горечью произнёс Монгол, прогорланив следом находившимся поблизости воинам, — Стрела умер!

.... Когда группа была уже в 30 метрах от купола горы, поднимавшийся со стороны седловины Костян, попал в обзор нёсшего караульную службу, часового мятежников. Изумлённый приближением шурави, мятежник прогорланил такбир «Аллаху Акбар» и сосредоточил на Костяна очередь из АКМ-47. Костян упал и прокатился несколько метров по склону, упёршись в валун. Послышался гомон на дари и сверху открылся стрелковый огонь из нескольких стволов. Вслед за Костяном, другой очередью срезало взбиравшегося от него по шуйце старшего лейтенанта Викулова. Находившийся от Костяна по десную, Монгол, пригнувшись, порато бросился к сражённому товарищу и затащил его за валун. При осмотре изрешечённого Костяна, тот уже не дышал. Наполненный яростью и жаждой возмездия, Монгол поднялся в полный рост и стремительно рванулся вверх. Едва он вбежал на купол горы, как столкнулся лицом к лицу с часовым, сразившим Костяна. Но мятежник на мгновение опередил Монгола, нажав на спусковой крючок своего АКМ первым. Короткая очередь отбросила Монгола назад к склону. Он упал навзничь, головой вниз, обнажив на шее пять шаманских толи. Через секунду Монгол вошёл в агонию и скончался.