Фантастический случай

В свои двадцать лет Пётр Алексеевич Карасиков служил коллежским асессором и был тем ещё франтом. Каждое утро начиналось с того, что он подолгу стоял перед зеркалом, напомаживая свои чёрные густые волосы. Обязательно гладко выбривал щёки, но с недавнего времени решил оставлять толстую горизонтальную полосу над губой и вертикальную до подбородка. Эту новомодную стрижку он увидел намедни у одного господина в цирюльне, и Петру Алексеевичу она необыкновенно понравилась. К тому же бородка, как казалось Карасикову, добавляла ему весомости. Как и белоснежная рубашка, воротничок которой он высоко подвязывал таким же белоснежным галстуком, представляя, что когда-то заалеет у него на шее лента Святой Анны, подчёркивая вниманием всех окружающих его заслуги.

Пётр Алексеевич был не худ и не полон, но, чтобы добавить себе стройности, прибегнул к услугам портного, и тот ушил по талии его ведомственный мундир. Теперь, когда Карасиков втискивался в его шерстяные объятия, застёгивая на обязательно начищенные до блеска пуговицы, осанка делалась ещё стройнее и представительней. В общем, Пётр Алексеевич был собой доволен. Единственное, что мешало счастливой жизни Карасикова – это маленькая ножка, обладателем которой и являлся Пётр Алексеевич.

Бедный, бедный Пётр Алексеевич! Ему казалось, что никогда не дадут ему чин выше, если увидят, какая маленькая у него ножка. Так не соответствовала эта особенность его характеру и внешности. Будто говорила о несерьёзности намерений Петра Алексеевича, а может, что ещё хуже, о его несостоятельности. Словно занимаемое Карасиковым место на этой земле ничтожно мало. И как бы изменилась его жизнь, будь у него нога нормального мужского сложения.

До того это смущало молодого человека, что он прибегал к различным уловкам и ухищрениям, скрывая такое безобразие. Покупал обувь на несколько размеров больше, набивал свои туфли опилками, а иногда и вовсе носил по нескольку вязаных чулок разом. Но всё это никуда не годилось и даже послужило причиной страшного конфуза, который произошёл некоторое время назад, весной, когда Пётр Алексеевич ходил ещё в чине коллежского секретаря.

 В тот злополучный день Карасиков бросился догонять одного сановника, чтобы отдать необходимые бумаги. Он уже сбегал по мокрым от дождя ступеням ведомства и почти был у цели – чёрной лакированной коляски, которая должна была вот-вот тронуться. Он так спешил и был так неосторожен, что с левой ноги Петра Алексеевича соскочил ботинок. Тут же в глазах Карасикова потемнело, поплыло, кровь жаром прилила к лицу, и он вместо того, чтобы бежать к карете, бросился поднимать ускакавшую на несколько ступеней вперёд обувь. В этот момент Карасиков больше всего хотел провалиться под землю, исчезнуть, испариться. Ему казалось, что все, абсолютно все узнали его страшный секрет и наверняка тут же в злую шутку прозвали его Золушкой.

– О боже, стыд-то какой!

Пётр Алексеевич зажмурил глаза, пытаясь прогнать воспоминания об этом позоре. Но они ужасом приходили в его голову в самый неподходящий момент. Карасиков был готов на всё, чтобы как-то исправить этот недостаток.

Однажды, в одно из прекрасных весенних утр, в свой выходной день, Пётр Алексеевич проснулся от тёплого прикосновения луча солнца к его щеке. Оно так нежно и приятно грело, как поцелуй любимой, что Карасикову вероятно приснилось что-то хорошее, и он проснулся в приподнятом настроении. Пётр Алексеевич неспешно сел на кровати, посмотрел в окно, в котором виднелась пышная зелень сирени, и на душе стало ещё теплей и отрадней. Он перевёл взгляд в комнату на пол, вспоминая какие-то радостные сцены из жизни, и нечаянно глаза набрели на игрушечные пальчики с розовыми, как у ребёнка, ноготками. Его настроение тут же переменилось, испортилось, помрачнело, но в этот самый злосчастный момент на ум Карасикову пришло одно объявление из «Художественной литературы». Пётр Алексеевич тут же устремился к чахленькому бюро, где покоились газеты, отыскал необходимую страницу и вновь пробежал глазами: «Здоровье есть богатство! Единственное рациональное средство от всех недугов по новейшей методике из Германии. С.- Петербург, Караванная, 12, кв. 16, Руд. В. Зеегер, телеф. № 2730».

– Зеегер, – медленно повторил Карасиков, это не о нём ли ходят слухи, что он шарлатан?

Пётр Алексеевич грустно снова посмотрел на объявление, о чём-то размышляя, на свои ноги и тут же наполнился решительностью.

– В конце концов, писали бы о шарлатане в газете, а если даже и так, то полиция бы его давно арестовала.

Этот простой довод укрепил решение Карасикова пойти на Караванную, 12. Он немедля вновь обратился к бюро, открыл средний, самый маленький, ящик и достал оттуда стопку рублей, аккуратно обёрнутых голубой ситцевой тканью в меленький цветочек. Развернул, пересчитал, хотел было что-то отложить обратно, но передумал и сунул все бумажные себе в карман.

Через четверть часа Карасиков стоял перед большой дверью, немного замешкавшись, разглядывая табличку, на которой были витиевато выведены номер квартиры и уже знакомая фамилия. Неожиданно дверь отворилась и оттуда выглянуло осторожное лицо в серых бакенах, с большими, казалось навыкате, серо-голубыми глазами и выдающимися толстыми губами, огляделось по сторонам и представилось:

– Доктор Зеегер. Вы ко мне?

Это был немолодой мужчина, одетый скорее на европейский манер, чем на русский. В коричневых брюках, в кипенно-белой рубашке, поверх которой отлично сидел жилет в сине-коричневую клетку с кармашком. Из него изогнутой струйкой выбегала золотая цепочка часов и Карасиков сразу оценил вкус доктора.

– К вам, – сдержанно обронил Пётр Алексеевич.

– Так что же мы стоим, проходите, – живо, даже с долей азарта вымолвил Зеегер. – Ну-с, чем могу помочь?

– Вот-с, – выпалил от неожиданно быстрого вопроса, ведущего к сути дела, Карасиков, указав рукой на ноги и, совсем сконфузившись, раскрасневшись, добавил: – Мне бы размер побольше.

Зеегер окатил Петра Алексеевича пронзительным взглядом с головы до ног:

– Голубчик, так куда же больше, у вас и так нога… вполне себе нога.

Совсем смутившийся Пётр Алексеевич, осознав свою оплошность, вновь вспомнил тот ужасный случай и робко вынул из ботинка свою маленькую ножку.

– Ах вот как, – ровно и задумчиво проговорил Зеегер, – но вы пришли по адресу, для истинной науки нет ничего невозможного, – распаляясь, продекларировал Зеегер.

– Но скажите, доктор, – уж было начал Карасиков, – насколько это болезненно и как долго…

Как тут же был прерван Зеегером:

– Это абсолютно, абсолютно безболезненно. Чудеса медицины! Европейская техноло-огия, – возводя указательным пальцем в потолок, важно провозгласил Зеегер, – пятнадцать лет обучений в строжайшем секрете по методике известного доктора Гильтебрандта. Вы слышали про доктора Гильтебрандта?

Петру Алексеевичу было неловко признавать, что он никогда не слышал о докторе Гильтебрандте. Но с невозмутимым тоном он одобрительно кивнул и добавил:

– Конечно-конечно.

– Тогда в вас не должно оставаться сомнений, ибо Гильтебрандт – всемирно известный доктор медицины, профессор анатомии и физиологии в области ортопедии и электротерапии, славится своими новаторскими методами и успешной практикой.

Зеегер был готов рассказывать без умолку о заслугах заморского лекаря. Но Карасиков, желая как можно скорее приступить к делу, да и не желая слушать, отмахиваясь, произнёс:

– Хорошо-хорошо. Я хотел бы испробовать данную методику. – Совсем не представляя, какая участь уготована ему, но всё же добавил: – Но у меня есть ещё один вопрос…

Зеегер вновь опередил Карасикова.

– О мой любезный, о цене спрашивайте после результата, который вас непременно удивит, – доктор сделал паузу и добавил: – И порадует.

– Но…

– Не стоит, не стоит беспокойства, – словно старый друг, Зеегер потряс Карасикова за плечи. – Помните, что медицина – великая наука, почти что алхимия.

Тут же близко приблизившись к лицу Карасикова, глядя пристально в глаза, так что Петру Алексеевичу стало боязно и он почувствовал себя крошечным перед невероятно большими, всепоглощающими глазами доктора, Зеегер медленно и отчётливо произнёс:

– Так не будем медлить, следуйте за мной.

Карасиков, потрясённый такой молниеносной переменой, был теперь ещё больше взволнован, смущён, растерян и, быть может, даже готов уйти, если бы не деньги в мундире, который доктор Зеегер уже вешал на крючок.

Они вошли в кабинет, всячески лишённый больничного аскетизма. С потолка на цепочках низко свисала диковинная люстра из двух больших стеклянных лампад, расположенных друг над другом, образуя какой-то райский цветок. Его основание обрамляли изящные бронзовые листья, на которых сидели такие же бронзовые птички. Под ней, по центру комнаты, стояла обтянутая тёмно-вишнёвым бархатом кушетка и низкое кресло на резных ножках. Ближе к стене располагался роскошный секретер из светлого дерева, украшенный латунными накладками в форме рокайля. На откинутой створке лежало несколько книг, непонятный прибор – железный шар на ножке, вроде глобуса, и бюст из белого мрамора с надписью крупными латинскими буквами – Paracelse. А рядом стоял металлический столик на колёсиках, его содержимое таинственно укрывал отрез золотой парчи. Ещё дальше, подле камина, –  ширма с нарисованными пёстрыми попугаями на зелёных пальмах.

– Располагайтесь поудобнее, – указывая на кушетку, произнёс доктор, идя впереди своего пациента. Он подкатил к Карасикову тот самый столик. На нём оказался аппарат, напоминающий коммутатор, с двумя длинными проводами, эти провода теперь должен был держать в руках Карасиков, и метроном.  Сам же Зеегер расположился в кресле, лёгким касанием приведя в движение стрелку метронома, заговорил:

– В наш век прогресса многие научные достижения кажутся удивительными, даже чудесными. То, что вчера требовало скальпеля хирурга, лекарств, теперь можно лечить и без них. Сегодня вы сами убедитесь в этом. Сейчас вы уснёте, а когда проснётесь, то увидите, что ваши ноги изменились. Ваша мечта стала реальностью.

Голос Зеегера звучал убедительно и так спокойно, что Карасиков совсем не заметил, как провалился в сон, и даже не запомнил, что ему привиделось.

Он очнулся от прикосновения чего-то холодного к его стопе.

Карасиков открыл глаза и первым же делом посмотрел на свои ноги. Он не мог поверить в случившееся. Перед его очами предстали две большие, смиреннолежащие мужские ноги. Чего уж там ноги, ножищи, лапы! Карасиков пошевелил пальцами, потрогал руками стопы и пятки.

– Но как?! – воскликнул Карасиков. – Как такое возможно?!

Зеегер, словно не зная ответа, улыбаясь развёл руками:

– Чудеса медицины и только.

Пётр Алексеевич не выдержал, тут же встал с кушетки и зашлёпал босыми ногами по паркету. Теперь он чувствовал, что весь стал значительней, основательней, и сию же минуту решил, что и в должности он непременно станет больше, чем прежде.

В своём сердечном порыве он подошёл к висящему мундиру, достал все деньги, хотел было отложить одну купюру, но передумал и в благодарность сунул в руки доктору, одновременно сжимая и тряся их.

– Спасибо! Спасибо! Вы мой благодетель! Это всё, что имею, уж не обессудьте.

Зеегер улыбался, но серьёзно добавил:

– Я вас хочу попросить об одолжении, прежде всего для вас самих. Впредь носите правильную обувь, это чрезвычайно важно для вашей костной ткани, и приобретайте только в лавке по этому адресу.

Зеегер взял из ящичка секретера газетную листовку и протянул её Карасикову.  «Обувь всякого рода: сандалии и скороходы (мужские-дамские-детские) российско-американской мануфактуры в С.-Петербурге. Полное ручательство за доброкачественность. Имеются в продаже только по нижеуказанному адресу: Обводной канал, Ново-Калинкин мост, №138». Не успел Пётр Алексеевич добежать глазами до конца объявления, как доктор преподнёс Петру Алексеевичу ещё и превосходные ботинки из чёрной, переходящий в бронзово-зелёный цвет кожи с нажимными золотистыми пуговицами.

– У меня как раз осталась пара, подходящая для вашего размера.

От такого невиданного фасона у Карасикова аж дух перехватило, и он, с благодарностью взяв подарок, пообещал впредь покупать обувь только в том месте, где сказал доктор.

 Кажется, это был самый счастливый день в жизни Карасикова. Хотя нет, счастливых дней было ещё много…

Говорят, что дела у Петра Алексеевича по-прежнему идут в гору. Он дослужился до чина статского советника. Однако все, кто видел чиновника лично, отмечают одно своеобразие – его маленькую ножку. Но, похоже, что этой особенностью Пётр Алексеевич очень гордится.