В мае мельтеми обычно не столь силён, радуя туристов и местных жителей своим приятным дуновением. Я люблю бывать в Ханье в это время, гулять по узким улочкам, наслаждаясь очарованием города: его старинными домами, оплетёнными яркими бугенвиллиями, тесно наставленными деревянными столиками и царящей здесь необыкновенной атмосферой венецианских времён. Но ещё больше я люблю бродить ранним утром по песчаному берегу, вдыхать замшелый морской воздух, смотреть на лазурную воду, сливающуюся с небом.

В этот раз я также бродил по безлюдному скалистому пляжу. Море было спокойным, бесшумно набегая на сушу. Я размышлял о красоте здешней природы, скоротечности времени и неожиданно увидел девушку, которая шла вдоль берега навстречу мне. Она собирала ракушки и клала их в холщовую сумку, перекинутую через плечо. Незнакомка была настолько увлечена своим делом, что не заметила меня. Поэтому, когда мы чуть было не оказались нос к носу, она вздрогнула, а во взгляде обозначилась тревожная настороженность. Я не хотел напугать её, но, удивлённый необычной красотой гречанки, сам того не понимая, остановился и пристально смотрел на девушку. На ней был узкий топ и шорты, эта одежда невероятно подчёркивала изящные рельефы смугло-оливкового тела. Но больше всего поразили её глаза, их необъяснимый цвет, ни голубой, ни зелёный, может быть, его можно было назвать цветом морской волны, но очень тёмный, с поволокой, похожий на нефрит. Опомнившись, я кивнул головой в знак приветствия, она не ответила и прошла мимо, искоса поглядывая на меня. А я только ощутил ванильно-сладковатый аромат магнолии, которая красовалась в тёмных мокрых волосах над правым ухом. Я обернулся, но она уже ускорила шаг и высматривала ракушки у себя под ногами, ловко подбирая их с земли. В её облике и движениях читалось что-то пугливое, а сама она напомнила мне дикарку. Про себя я окрестил девушку Ундиной.

Время шло, я всё так же ходил по утрам к морю. Признаться, мне было любопытно снова повстречать юную гречанку и узнать хоть что-нибудь о ней. Но незнакомку я так и не увидел до тех пор, пока случайно не набрёл на одну из местных сувенирных лавок.

Атмосфера морской сказки царила в этом магазинчике. Среди многочисленных свисающих нитей перламутровых бус над головой парили лакированные колючие рыбы-шары, которые приходили в движение при лёгком дуновении ветра. Деревянные полки были устланы всевозможными диковинными раковинами и морскими звёздами. Стены увешаны картинами с затейливым геометрическим орнаментом, выложенным мелкой галькой, небольшими круглыми зеркалами, отделанными белоснежными кораллами и большими морскими раковинами. Я засмотрелся на одно из них и в отражении увидел знакомое смуглое лицо. Моя Ундина стояла за прилавком. Она была так же одета, как и в тот день, – в топе с нарисованными пальмовыми листьями. Тёмно-русые волосы пышными волнами обтекали лицо. От этого ещё больше выделяя необъяснимый цвет глаз, которые, казалось, источали холодный свет. И опять эта настороженность во взгляде. Всё в ней виделось мне загадкой, на которую нужно было обязательно найти ответ. В лавке не было посетителей. Я поздоровался, на этот раз она ответила коротким кивком. Я продолжил рассматривать морское великолепие, остановив свой взгляд на причудливых фигурках, сделанных из ракушек. В забавных зверушках, рыбах, корабликах, цветах чувствовалось столько детской непосредственности и теплоты, что невольно хотелось улыбаться. Я обратил внимание, что девушка наблюдает за мной. Я неплохо говорил по-гречески и думал, как начать разговор, чтобы не спугнуть её. Походив ещё немного, я выбрал себе кораблик и отнёс на прилавок. Девушка взяла плату и принялась упаковывать моё приобретение в картонную коробку, а я зачем-то добавил, что это для дочери. Конечно, это была неправда. Ни дочери, ни жены у меня не было. Когда-то давно я был женат, но она погибла в автокатастрофе, и с тех пор мне не хотелось ни с кем сближаться. Слова о ребёнке немного смягчили настороженность незнакомки. Видя это, я поинтересовался, кто изготавливает все эти сувениры, девушка ответила, что она. Ещё минуту я молчал.

– А научите меня тоже делать такие кораблики, – неожиданно произнёс я.

– Зачем? – удивилась она и перевела взгляд на меня.

Теперь в её глазах я заметил янтарные пятнышки на радужке, словно смотрел на морское дно сквозь водную гладь, и они показались мне ещё таинственней.

– Чтобы вместе с дочкой делать такие игрушки, – немного растерялся я, то ли от её вопроса, то ли от своего ответа.

– А почему ваша дочь не с вами? – по-детски поинтересовалась Ундина.

Я замялся.

–  Потому что этим летом она гостит у своей бабушки, – неумело соврал я и боялся, что моя ложь слишком очевидна.

 В это время, спасительное для моего вранья, вошла пара посетителей, отвлекая всё внимание на себя.

– Так что, научите? – повторил я вопрос с надеждой.

– Хорошо, но только для кораблика нужны маленькие гребешки, а у меня закончились, – ответила Ундина.

– Я насобираю. Всё равно хожу к морю каждый день. Скажите, сколько нужно.

– Всё зависит от размера кораблика, – с серьёзностью ответила она.

Туристы уже вертели в руках какой-то сувенир, громко говоря на своём языке, похожем на немецкий. И хозяйка со строгостью следила за ними. Я поблагодарил девушку, предупредив, что приду завтра. Она ничего не ответила, бегло взглянув на меня своими прекрасными глазами, в которых всё же обозначилась опаска. Взяв свой кораблик, я вышел и был рад, что смог разговорить её, и немного раздосадован, оттого что соврал. 

Всё следующее утро я выискивал ракушки на берегу, к моему удивлению, это было не столь лёгкое занятие, как я думал. Я прошагал несколько километров, прежде чем раздобыть немного гребешков, о которых говорила Ундина.

В магазинчике было скудно на покупателей.

– Что, сегодня не густо? – добродушно улыбаясь, начал я со странного приветствия, словно был старым другом. И с ловкостью поставил пакет на прилавок.

– В последнее время мало туристов, –  отозвалась спокойно она.

– Мы так и не познакомились, меня зовут Пётр, а вас?

– Николетта, – доставая из пакета принесённые мной ракушки, она быстро укладывала их одинаковой стороной.

 Сегодня её волосы были убраны в косу, и она выглядела совсем как девчонка.

– Николетта, сколько тебе лет?

– Семнадцать, а вам? – не отвлекаясь от дела, спросила она.

– Тридцать девять.

Не обращая внимания на ответ, девушка сразу начала объяснять, как нужно соединить раковины, чтобы получились паруса. А я подумал, что моя дочь могла быть ровесницей Николетты и наверняка она была бы тоже очень красива. Видя моё усердие и то, что ничего плохого я не хочу сделать, Николетта стала свободней общаться со мной, хотя разговорчивой назвать её было нельзя.

Я стал наведываться в этот магазинчик. Каждый раз я приносил ей новые порции ракушек, она радовалась как ребёнок. С удовольствием собирала очередной кораблик, будто вся жизнь её заключалась в этих игрушках. Николетта удивляла меня рассказами о море, казалось, она знает о нём всё. Я же в ответ рассказывал о своей стране, откуда приехал. И каждый раз я видел округлённые глаза и слегка приоткрывавшийся в изумлении ротик. Оказывается, Николетта очень мало знала об окружающем мире, откровенно говоря, она была глупа. Даже невольно подумалось, а не настоящая ли она Ундина. Я не верил, что красота может быть несовершенна, и не мог принять это противоречие.

– Николетта, ты ходила в школу?

– Да, до восьмого класса, – увлечённая нанизыванием раковин на леску, говорила она, – но потом с дедушкой случилось несчастье, и я бросила учёбу, чтобы работать и ухаживать за ним.

 – А где же твои родители и что произошло с твоим дедушкой? – недоумевая от услышанного, удивился я.

– Дедушка воспитывал меня, а мать с отцом я никогда не знала. Он научил меня всему, что я умею. Дедушка был отважным рыбаком. Но однажды в сильный шторм его глиссер перевернулся, дедушка попал под винт, и ему перебило ноги. Началась гангрена, обе ноги отрезали. Добрые люди помогли нам, и сейчас он работает смотрителем маяка. Для него даже лифт специальный построили, правда, обходится он нам довольно дорого, но зато дедушка при деле, рядом с любимым морем, а я теперь работаю здесь одна.

Я был поражён историей, обстоятельствами и спокойствием, с которым говорила Николетта. Мне захотелось что-то сделать для неё, чем-то помочь. Я стал думал о том, что в моих силах.

Иногда мы сидели на улице, перед входом в лавку, мастерили очередную поделку, я – на низенькой скамейке, Николетта – на циновке, скрестив по-турецки ноги. Она говорила, что это хорошая реклама, ведь туристы всегда интересуются процессом изготовления и обязательно что-нибудь покупают. В этот раз я проделывал шилом отверстия в ракушках, а Николетта плела абажур, шустро перебирая пальцами капроновую нить, захватывая то маленькие, то крупные раковины.

– Тебе, наверное, часто говорили, что ты красивая, – осторожно начал я. Николетта тут же переменилась в лице, сдвинула брови, не глядя на меня, буркнула: «Говорили».

В этот миг она стала похожа на ребёнка, с круглыми надутыми щёчками и пухлыми, слегка вытянутыми в трубочку губами.

– Нет, не подумай ничего плохого, – спохватился я. – Я хотел сказать, что с твоей внешностью ты могла бы работать моделью и получать хорошие деньги. У меня есть связи, я мог бы помочь тебе.

– Дедушка умрёт без моря. Море – его жизнь. А я не оставлю дедушку, – с какой-то детской обидой проговорила она.

«Боже, сколько чистоты, наивности и самоотверженности», – подумал я, и мне стало ещё больше жаль Николетту. 

– Уходите, – всё так же не глядя на меня и продолжая своё дело, сказала она.

– Прости, Николетта, я не хотел тебя обидеть. Я хотел помочь.

– Я не просила у вас помощи, это вы меня просили научить для дочери.

Мне стало неловко, я совсем забыл мой предлог. И не знал, что ответить в это мгновенье. Я не хотел расставаться на такой ноте. Попросив ещё раз прощения, пообещал больше никогда не говорить об этом.

Мои визиты продолжались. Николетта учила меня, я рассказывал о своих путешествиях по Европе и России. Она с интересом слушала мои истории, иногда задавая смешные вопросы. Так прошло несколько недель, приходило время моего отъезда. Однажды Николетта спросила меня, бывал ли я когда-нибудь на маяке.

– Нет, не приходилось.

– Значит, вы никогда не видели, каким невероятно красивым может быть море, совсем не таким, каким кажется с берега. Не видели, как прекрасен восход, какой сверкающий след оставляет на воде солнце, словно кто-то рассыпал золотые монеты. Или как разливаются молоком синие волны во время шторма.

– Нет, не видел, – задумчиво, представляя пейзажи, нарисованные Николеттой, ответил я.

– Тогда вам нужно обязательно увидеть это!

В последний день наших встреч, после закрытия лавки, мы отправились к маяку. Была необычайно жаркая погода, даже к вечеру не чувствовалось облегчения от зноя. Мы медленно спускались по узкой улице, устеленной жёлтым тёсаным камнем. Вокруг было ещё много туристов, которые так же неспешно прогуливались по кварталу, перетекали из одного магазинчика в другой, стайками сидели за круглыми столиками в кафе, спрятавшихся в тени олеандров. Николетта шла, смотря себе под ноги, и размахивала, словно маятником, холщовой сумочкой. Я видел, что она погрустнела. Да и я чувствовал, что начинаю привязываться к ней. Чтобы не молчать, я рассказывал какую-то историю из своего детства, Николетта слушала, не перебивая. Наконец-то повеяло прохладой, в воздухе ощутился солёный запах рыбы и водорослей. Мы выходили к морю. Дорога переросла в светлые гладкие скалы, среди которых возвышалась белая свеча маяка с красной крышей, как огонёк.

 Николетта отперла дверь, и мы оказались в пределе, напоминающем обычную комнату деревянного дома, полы и стены которой были выкрашены белой краской. На стене висело большое зеркало с богатым морским убранством, похожее на те, которые продавались в магазинчике. В углу стояла лавочка и несколько пар стоптанной обуви под ней. Первый этаж, судя по всему, служил кухней. В одной части периметра, возле овального окошка, напоминающего бойницу, располагалась хлипкая электрическая печка, рядом деревянный буфет, стол и пара табуретов заметно поизносившихся временем. Мы подошли к центру – винтовой железной лестнице, я поднял глаза и увидел, что её повороты невероятно похожи на завитки рапанов. Рядом с лестницей располагался подъёмник, который, видимо, служил лифтом для её дедушки.

Николетта шла впереди меня, всё так же не обронив ни слова. На втором этаже была железная кровать, аккуратно заправленная покрывалом бронзового цвета, рядом располагались комод и две тумбочки, на одной из которых стояла старомодная лампа. «Наверно, это её комната», – подумалось мне. Мы поднимались выше. Третий этаж оказался самым светлым. Половину стены со стороны моря занимала широкая полоса окна в решётчатой оправе. Возле окна сидел курчавый грек в инвалидной коляске. Он ловко развернулся к нам, когда мы вошли, и я увидел вместо ног свисающие пустые штанины. Несмотря на старость, в его облике была видна сила и энергия жизни. Я поздоровался. В ответ он окатил меня суровым взглядом, сказав что-то на местном диалекте, но смысла фразы я не уловил. Николетта обеспокоенно посмотрела на море. Старик подъехал к квадрату железной платформы, потянул за рычаг и со скрипом начал опускаться вниз.

Мы остались вдвоём, я с интересом осматривал комнатку. Здесь стоял небольшой, выцветший от солнца и времени, светло-серый диванчик, узкий книжный шкаф, в котором я разглядел несколько книг Жюля Верна и Джека Лондона, свёртки карт и чёрно-белое фото, на котором был запечатлён коренастый мужчина, стоящий на палубе. Он широко улыбался, демонстрируя огромную рыбу, а рядом стояла маленькая девочка в панаме и тоже держалась одной рукой за хвост громадины, словно это был и её трофей тоже. Во взгляде девчушки улавливалось что-то похожее на Николетту. На стенах располагались различные приборы, назначение которых мне было неизвестно. Вверху, над головой, был небольшой люк, куда вела лестница. Очевидно, там, наверху, располагалась лампа – сердце любого маяка. Но как старик мог подниматься туда? Быть может, он управлял светом с помощью этих приборов, а может быть, свет зажигает Николетта? Мои размышления прервала Николетта, протянув небольшую фигурку русалки.

– Это подарок для вашей дочери от меня.

Я поблагодарил её, коря себя за обман. Я не знал, что эта безобидная, на мой взгляд, ложь даст такие ростки в душе Николетты.

– Жаль, что ваша дочка не с вами, она, наверное, очень скучает.

– Наверное, –  растерянно выговаривал я.

Николетта умолкла, потупив взгляд, будто стеснялась, но потом, переборов смущение, смотря прямо мне в глаза, спросила:

– А ваша жена, какая она? 

Я был сражён этим вопросом. Я задумался, какая она, какой она была? Была ли она вовсе? Все воспоминания об Анне я спрятал в самые потаённые уголки души и не хотел ворошить их. Но теперь, под этим пристальным иссиня-бирюзовым взглядом, я попался в собственную ловушку обмана. Из мутных вод моей памяти проявлялось её лицо: милая улыбка, мягкий, тёплый взгляд ореховых глаз... Ком подступал к горлу. Я вспоминал, что первые годы после аварии я не мог осознать, что её больше нет, и даже не ходил на могилу. Я заставил себя поверить, что она уехала, оставила меня. Так мне было легче переживать боль утраты. Шли годы, и во многих женщинах мне мерещилась она, но все они были другими, такой я больше не встретил.

– Она, – запнувшись и глубоко вдохнув, я произнёс: – Она очень хорошая, я её люблю и, наверное, буду любить вечно.

Николетта завороженно смотрела на меня, и мне подумалось, что, быть может, для неё я казался такой же загадкой, как и она для меня, а быть может, и чем-то большим. Я отошёл к окну, Николетта подошла следом. Горизонт тёмно-синей полосой разделил серую гладь воды и оранжевое небо с фиолетовыми облаками, в которых оседало солнце, оставляя на прощание сизую корону лучей.

– Завтра будет шторм, – ровным голосом произнесла она.

А я, очнувшись от воспоминаний, заговорщицки обратился к ней и вынул из кармана небольшой свёрток.

– Вот адрес и телефон моей хорошей знакомой. У неё своё модельное агентство во Франции, она поможет. Скажи, что от меня. Уговори дедушку. Это хорошие деньги, вам не будет ни в чём нужды. Здесь деньги на перелёт для вас обоих.

И протянул ей свёрток, но она обречённо опустила глаза и не стала брать, закачав отрицательно головой. Тогда я взял её обмякшую руку и насильно вложил в ладонь со словами: «Подумай о будущем».

Мы ещё недолго посмотрели на потускневшее небо, которое постепенно сливалось с серым цветом водной глади, но больше не говорили.

 Я уезжал с горечью на душе от обмана, воспоминаний, мыслей о том, что дальше ждёт Николетту. И даже море мне казалась не таким загадочно-прелестным, как прежде, а напротив, оно казалось бескрайне жестоким.

Прошло два года. Однажды в газетном киоске я увидел глянцевую обложку журнала с портретом девушки, держащей на ладони кораблик из ракушек так, что он закрывал ей пол-лица. Но эти глаза с поволокой цвета нефрита и этот кораблик! Без сомнений, это была Николетта.

«Значит, смогла. Значит, уехали», – подумал я, и сердце наполнилось радостью. Я представил, как Николетта гуляет по вечерней Риволи в красивой дорогой одежде, с детским восторгом засматриваясь на великолепие Лувра. Представил, как её любимому дедушке сделали протезы и они вместе ходят на причал речных корабликов, с лёгкой грустью вспоминая о море, и обязательно строят планы на будущее. От этих мыслей я был счастлив и спокоен.

P.S. «Дорогая Ники, я знаю, что ты никогда не покинешь меня, поэтому я покидаю тебя первым. Нет ничего прекраснее моря. Вся моя жизнь заключалась в нём и в тебе. Но тебя я люблю больше. Я знаю, тебя ждёт большое будущее, а моё будущее уже в прошлом. Воспользуйся предложением этого господина. Будь счастлива! Не кори ни себя, ни меня. Твой дедушка».

Мельтеми свирепствовал ещё несколько дней, обрушивая на город холодные синие волны, которые всё дальше и дальше относили бездыханное тело старого рыбака от берега, словно качая в колыбели, шептали свою заунывную песню.

^{Илл.: Алексей Адамов}