Гусиный срам

Недалеко от станичной окраины жил довольный собой казак Петр. Все у него было: и куры, и гуси, и утки, и дойная корова, и телка с бычком, и с десяток свиней, и самое главное – крикливая и говорливая жена Галина, ребятишек двое. Ну и, как водится, тяжелый мотоцикл и легковая машина. Любил Петро летним знойным вечером выйти во двор с замысловатым видом в одних семейных трусах, почесывая округлившееся пузцо, и окидывать счастливым взором гогочущее и мычащее хозяйство.

А вечерком да с хорошей закусочкой (сальце и яйца с картошечкой) опрокинуть рюмашечку своего, домашнего первача, выгнанного из чистого сахара на ядреной пшенице.

Этого священнодейства он не доверял никому, даже своей разбитной хозяйке Гале. Среди кумовьев Петр слыл «спецом» в этом деле.

Как-то, в очередной раз попробовав брагу, Петр счел ее негодной и, дабы не терять марку, вылил ее вместе с пшеницей в кормушку гусям – не пропадать же добру! На этом неудача тут же была предана забвению.

В это время в станице свирепствовал мор на домашнюю птицу. Станичники десятками уничтожали падших кур и гусей. И Петр с содроганием сердца каждое утро выходил на подворье, пересчитывал хозяйство – не перекинулась ли зараза на его живность.

Сердце Петра похолодело, когда он, войдя утром в загон для гусей, увидел кладбище мертвой птицы. Он ошалело уставился на 23 бездыханные гусиные тушки. Не помогли и прививки! Вот и верь медицине!

Петр потерянно поднял крайнего гуся за ногу – он мертво растопырил крылья, издав какой-то непонятный гык. Хозяин в сердцах отбросил птицу, та, упав, опять странно гыкнула.

Тут вышла во двор и зычно запричитала Галина.

– Ой, боже ж мий! Господы, ну за шо ж ты нас наказуйиш! Ну, хотя бы трохы сдохло, як у людэй, а тут вси сразу! Такы-ы-ый убыток! Давай, Пытро, хоть пыро выщипайим та сдамо, хоть трохы грощи вэрным....

Пусть и лаялась Галина с соседками то за выскочившую курицу, то за межу на огороде, а то и вовсе потому, что душа требовала, но в тяжелую минуту наступал мир, и соседки бежали помогать друг дружке.

Кликнув «правую» соседку Наталку с «левой» Настей, Галина принялась за дело. Ощипанный пух бабы бросали в ваганы, а мертвые тушки в прицепленную к мотоциклу тачку. На птице оставляли только большое перо на крыльях.

Когда последняя тушка была ощипана, чтобы сердцу было не больно, Петр тут же завел мотоцикл и вывез падеж за станицу, на свалку. Благо ехать было недалеко.

Вечером Петро с Галиной, чтобы как-то развеять мрачное настроение, нажарили семечек и вышли на лавочку, где уже собрались соседки перемывать кости тем, кто еще не подошел.

Когда пересуд был в самом разгаре и горе-несчастье в пылу споров стало забываться, наши посидельщики услышали какое-то странное гоготанье. Все разом повернули головы на звук: к дому Петра, пошатываясь и стыдливо прижимаясь друг к дружке, два шага вперед, один назад, подходили пьяные, ощипанные и осрамленные гуси. Зрелище из незабываемых!

– Ой, лышенько! Та шо ж цэ такэ! Пэтя, глянь! Ожилы наши гусы! Ходим скориш заганять!

Проведенное Галиной расследование с пристрастием выявило казус с вывернутой бражкой и не мертвыми, а пьяными вусмерть гусями.

Благо дело, что лето было теплое и птица легко могла обходиться без «одежды», принимая загар и устраивая днем на подворье «нудистский пляж».

Вечерами Петро выгонял гусей на улицу пощипать травку у двора – «нагулять» жир. Проезжающие и проходящие мимо двора, не сведущие в гусиной трагедии, в изумлении останавливались и искали просвещенных в выведении нового вида гусей без перьев. Узнав, хохотали до упаду.

Постепенно пух на гусиных тушках стал отрастать, превратившись к осени в теплую зимнюю шубку.

18.08.2017