Погорельцы

                                                3

Передо мной вырезка из местной газеты от 6 мая 1991 года.

«Сегодня при пожаре в пансионате для пожилых людей «Тихая гавань» погибли шесть человек. Сигнал о возгорании поступил на пульт дежурного в 3 часа ночи. Буквально за час огонь уничтожил несколько комнат пансионата.

В горящем здании спасатели и персонал действовали оперативно, так как многие из жильцов были не в состоянии передвигаться сами. Лечебное учреждение специализировалось на уходе за больными с ограниченными возможностями.

Удалось эвакуировать сорок восемь человек. Всех спасённых разместили в ближайших пансионатах и домах престарелых.  К сожалению, не обошлось без жертв. Пожарные, ликвидировавшие пламя, обнаружили в комнатах второго этажа тела шести постояльцев без признаков жизни.

Уже стали известны вероятные причины трагедии. В хозяйственно-бытовой части произошло проседание, а затем и обрушение стены здания, находящегося в рискованной близости от автомойки, принадлежащей частному лицу. Отработанные сточные воды день за днём подмывали грунт, чем и обусловили обрушение элементов конструкции здания.

Это привело к замыканию электропроводки и возникновению пожара.

Слово директору пансионата Зуеву А.Н.

- По поводу треснувшей стены здания администрация письменно обращалась к руководству РСУ № 9 ещё осенью прошлого года. Нам обещали начать капремонт, но с началом строительных работ случилась затяжка.

По факту трагедии возбуждено уголовное дело по статье:

«Об оказании услуг, не отвечающих требованиям безопасности, повлекшие, по неосторожности, гибель людей».

«… Нас тогда сгребли всех под одну гребёнку в СИЗО.

И правых, и виноватых. Хозяина мойки, директора дома старчества с завхозом, руководителя районного ЖКХ и даже сторожа пансионата. Также моего шефа Стрелкова с главным инженером…

Их за то, что игнорировали заявления от руководства пансионата, меня – как и куда снимала деньги, предназначенные на ремонт. Дело осложнялось ещё и тем, что одна из погибших на пожаре старушек была родственницей крупного партийного босса со Старой площади.

Происшествие брала под свой контроль Генеральная прокуратура.

Папа добился свидания со мной. Я думала, что он попытается меня вызволить, или, на худой конец, принесёт что-нибудь, ан нет! Наоборот! Он просил у меня! И знаешь, чего? Развода!!!

Складно пел о том, что это всего лишь инсценировка, которая нужна только до момента его назначения. Что уже тайно договорился в ЗАГСе об оформлении развода задним числом и как только приказ о назначении состоится, мы снова будем вместе.

А штамп в паспорте – это безделица, без которой живут и не тужат сотни семей по стране…»

Как мне видится сейчас, отец был подвержен неуёмной фантазии, избирая администрирование целью жизни. А ведь обладал, по рассказам близких к нему людей, выдающейся инженерной хваткой!

Но, упрямо двигаясь к своей призрачной цели, он так и не научился лавировать между подводными камнями и избегать каверзных встречных течений, коими полна жизнь номенклатурных управленцев. Предпринимая разудалый дивертисмент с разводом, он наивно полагал, что эта уловка не сыграет существенной роли при назначении на должность.

Кого он хотел обвести вокруг пальца?

Там, где надо, под толстым настольным стеклом, уже лежало подмётное письмо:

 «…о наличии у заводского комсорга тайной страсти к алкоголю, появление любовницы при законной жене и несовершеннолетнем ребёнке, получение отдельной квартиры в обход заводской очереди и безосновательное стремление к карьерному росту, несовместимое с высоким званием члена КПСС».

А теперь ещё, этот визит в следственный изолятор.

На какую реакцию мог рассчитывать отец, явившись к маме в такой трагический момент? Неужели на согласие?

 И ведь он его легко получил!

Бережно спрятал в папочку гербовый листок с маминой подписью. Послал ей через разделительное стекло воздушный поцелуй и спросил:

- Тебе принести что-нибудь?

Мама отрицательно качнула головой, долгим скорбным взглядом, каким провожают умерших в последний путь, посмотрела ему в глаза и молча вышла из переговорной, сопровождаемая охранником.

У предательства нет синонимов!

Его нельзя истолковать с позиций разумного. Нельзя найти смягчающих обстоятельств, оправдания, и наипаче того, прощения. Это просто нож, воткнутый в спину при тесном дружеском объятии! А в данном случае ещё и провёрнутый с иезуитски-вежливым вопросом: «Не очень больно?»

И мама приняла этот подлый и неожиданный удар. Во всей его предательской наготе и мерзости. Окончательно и бесповоротно!

Бабушка Клава от переживаний потемнела с лица. Она теперь дымила своим мундштуком не только у себя в комнате, но и по всему дому. Кого-то постоянно ругала, бормоча себе под нос, членораздельно выкрикивая в раздражении лишь один, чужеродный её лексике, боевой клич:

- Чтоб они все сдохли!

Я старался не попадаться ей на пути и обходил сухую, сгорбленную горем фигуру стороной, избегая лишнего подзатыльника. Но деваться было некуда – начались летние каникулы.

Рассмотрение уголовного дела по факту пожара в пансионате, наконец, стронулось с места. Медленно, тяжело и надсадно, словно старенький локомотив, из последних своих силёнок, поднатужился и сдвинул-таки длинный состав, сверх меры гружёный каменным углём.

Однажды, ярким солнечным утром я, в одних трусах и в раздражении, стоял возле окна своей комнаты. В руке, наизготовку, зажата газета, свёрнутая в жгут. Меня выгнала на охоту муха, которая с самого рассвета мешала мне спать, ползая по лицу. Но, оказалось, что убить зудящую по стеклу вертлявую цокотуху не так-то и просто! С каждым холостым ударом я выкрикивал бабушкин лозунг: «Чтоб ты сдохла!» Но эта назойливая тварь оказывалась куда проворнее моей бумажной палицы.

Вдруг за стеклом мне привиделось такое, что орудие мести выпало из моих рук и я замер, открывши рот.

По двору, направляясь к дому, шла… моя мама!

Я кинулся из комнаты и, запнувшись о край ковра, грохнулся на пороге. Бабушке кричу: «Мама пришла-а!» Та охнула и схватилась за сердце.

И тут они входят…

Как я мог не заметить, что маму сопровождали ещё два человека в штатской одежде и один в милицейской форме. Помешкав в удивлении, бросился к маме в объятия. Мне разрешили, но ненадолго.

Представившись бабе Клаве, казённые люди внезапно умолкли. Образовалась выжидательная пауза.

- Нужно достать из погреба ящичек и показать следователю бумаги, какие там хранятся, - тихо, но внятно произнесла мама.

Бабушка согласно кивнула и присутствующие всей гурьбой тронулись к амбару. В люк спустился один из штатских, освещая себе дорогу спичками. Там, внутри паутинных сумерек, чертыхнулся пару раз и скоро показался на белый свет. Уже с железной шкатулкой. Открыв крышку, показал содержимое второму, по фамилии, вроде бы, Симонов. Похоже, главному, и тот заключил:

- Всё это требует внимательного изучения, поэтому ящик в качестве вещественного доказательства присовокупляется к материалам дела. Мы уезжаем, а товарищ Прохоров останется и составит протокол изъятия. Вы, уважаемая Клавдия…

- Эрнестовна, - подсказала мама.

- Эрнестовна, должны бумагу подписать и оставить себе экземпляр.

Нам великодушно позволили обняться на прощание. Я плакал вместе с мамой и бабушкой, но пытался сдерживать себя при посторонних. Когда ушёл и последний визитёр, баКла, не отрывая руки от рёбер, легла на кровать и тихо прошептала в пустоту свой рефрен:

- Чтоб вы все сдохли, наконец! Беги, Мишель, к Сорокиным… у них телефон… пусть Скорую вызовут… Умру, не ровен час.

Когда мы с тётей Галей притрусили обратно, у ворот уже стоял красно-белый УАЗик с крестом. Осмотрев и прослушав бабушку, медики настоятельно рекомендовали госпитализацию.

- Инфаркт? – Загробным шёпотом спросила тётя Галя врача, но тот лишь велел поторопиться со сборами

- Галя, - тихо попросила бабушка, икону с полки положи мне в сумку. Врачи, конечно дело знают, но все мы под Ним ходим… Миша, сынок, иди обнимемся. Будь умницей и слушайся старших. Ключи от дома у Гали будут, она отведёт тебя к отцу.

 Прощайте. На всякий случай…

Дверь нашей квартиры открыла незнакомая черноволосая женщина в мамином полосатом переднике. Увидев меня, она прихлопнула рот ладонью и попятилась внутрь прихожей. Из кухни тянуло жареной картошкой.

- Привет, Ира! – Поздоровалась Галя Сорокина, стаскивая с меня ботинки. – Саша дома?

Та покачала головой отрицательно. Женщины быстро уединились на кухне и прикрыли за собой дверь.

Я прошёл в комнаты и сел в кресло, которое мама всегда считала своим. Рядом стоял торшер и ей было удобно вязать, штопать или читать. Пощёлкал выключателем, лампочка исправно загоралась и гасла, загоралась и гасла…

Собрав воедино все свои догадки, обрывки слышанных ранее семейных разговоров, припомнив все сплетни и слухи, невнятные оправдания отца перед мамой, я понял – это Логинова!

А дальше совсем просто.

Всем необходимо понимать, что она здесь, как соратник по комсомольской работе, по-дружески помогает отцу в трудную минуту жизни. Но, в то же время, никому не должно казаться, что она метит занять в нашей квартире место хозяйки. И в этих ухищрениях ей помогает мамина подруга Галя?! Это даже мне удивительно.

Они вообще странные, эти Сорокины!

Отец рассказывал, что Сергей с самого детства был у него на вторых ролях. Рыхлый, смешливый детина только лишь габаритами мог внушить осмотрительность кому-либо, а так… Говорил о нём:

- Случись мне упасть, Серёга через меня перешагнёт.

Галя, его супруга, значится ровно под стать мужу. Умеет искренне всем сочувствовать, вклиниваясь в различные семейные драмы по околотку. Выслушивает тех и других, одобряюще и согласно кивая.

Старается, не особо вдаваясь в детали, огульно помочь и всех утешить. А что подобная помощь может только обострить ситуацию, по непрактичности своей, не особо и заморачивается.

Этакая мать Тереза местного пошиба.

И вот сейчас, порываясь уйти, она успокаивающе гладит Логинову по спине и что-то шепчет ей на ухо. Замысел становится понятен, как белый день.  Пусть, мол, Ира с мальчишкой останутся наедине и им, волей-неволей, придётся находить способы общения друг с другом.

Логинова же, страсть, как этого боится и не отпускает Сорокину, соблазняя её чаем с тортом.

У той, «с лёгкостью необыкновенной», возникает новая идея – совместного чаепития, как создания благодатной обстановки для непринуждённого общения.

За руку, как застенчивого ребёнка, она вытаскивает Логинову на середину комнаты и говорит:

- Миша, мы с тётей Ирой приглашаем тебя к столу, попить чаю с тортом. Вам обязательно нужно познакомиться и подружиться. Кто знает, как распорядится судьба? Может, вы ещё станете хорошими друзьями. Ты же добрый мальчик, Михаил, не упрямься.

На Логинову жалко смотреть.

Я втягиваю голову в плечи от надвигающейся неизбежности этого «знакомства» и готов провалиться куда-нибудь. Желательно, вместе с креслом. Но есть высшая справедливость!

В прихожей раздаётся длинный, настойчивый звонок.

Это пришёл отец.

Вот уже неделю я живу в интересном окружении.

Утром папа разогревает какую-то кашу, кипятит чайник и пишет мне записку: что есть, где гулять и как дальше жить. Я не хочу показывать, что проснулся, и жду, пока он уйдёт на работу. Потом мотаюсь от телевизора к окну и обратно.

Ближе к обеду приходит Галя Сорокина и гремит на кухне посудой. Варит борщ, жарит котлеты и принуждает меня съедать огромные порции.

Отец с Логиновой обедают, видимо, в заводской столовой, но вечером являются к ужину вместе. Потом отец садится за свои «отчётные ведомости», а она отправляется к себе домой. «Барсика кормить».

У меня на то время, когда они в квартире, обнаруживается масса дел на улице с пацанами. С теми, кто ещё не разъехался по курортам, дачам и оздоровительным лагерям.

Июнь в самом разгаре. Мы валяемся на песке возле лодочной станции, купаемся, гоняем босыми ногами мяч… К вечеру все начинают подтягиваться к дому, а я, как можно дольше, «тяну резину». Выжидаю, что за это время Логинова должна уже уйти от нас.  

Отец ругает меня, что шляюсь так поздно.

В один из вечеров затеялся мелкий дождь, и все дружки разбежались по своим квартирам. Мне же, по расчётам, идти домой было ещё совсем рано. Пока размышлял, что делать, одежонка промокла чуть ли не насквозь.

Я забежал в подъезд соседнего дома.

Поднявшись на последний этаж, стал наблюдать за нашим крыльцом, поджидая, когда Логинова отправится домой. На площадке стоял плотный запах прогорклого табачного перегара. Даже сквозняк из разбитого стекла не мог выдуть до конца этот давний ядовитый настой.

С облезлых стен легко и просто отколупывались пластинки зелёного красочного слоя. Кто-то и до меня здесь неплохо потрудился – весь пол был усыпан раздавленным известковым мусором. В углу сиротливо стояла метёлка с совком, но ими, видать, никто и не думал пользоваться.

Прошёл где-то час с лишним и я совсем замёрз. Сквозняк из пустой половинки стекла леденил мокрую рубаху и постепенно вверг меня в мелкую, неостановимую дрожь.

Тогда я стал думать о маме и о том, как ей тоже нелегко в тюрьме. Она там спит на полу без одеяла, ей не дают есть и, наверное, даже бьют. От этих видений я заплакал. Стоял и хлюпал, не имея сил остановиться. Было невыразимо жалко и маму, и бабушку Клаву, и самого себя.

Логинова не появлялась, меня брало зло.

Вдруг на память пришёл один эпизод из «ихнего» фильма.

Я подхватил из угла метёлку и, зажав прутья подмышкой, выставил деревянную палку в разбитое окно, как ствол. Нацелил на нашу подъездную дверь, напряг указательный палец и замер, прищурив левый глаз.

Что удивительно, от напряжения куда-то подевалась эта противная дрожь. Я ждал Логинову. Минуты тянулись медленно.

За что я хочу убить малознакомую мне женщину? Плохого она мне не делала, ругани и скандалов между нами не случалось… Но это, с одной стороны. С другой, причина видна, как на ладони – Логинова неявно, но с переменным успехом, рушит нашу семью, притягивая к себе отца, тем самым отдаляя его от нас с мамой. Вот почему горит огнём мой напряжённый взгляд!

Стоп! Входная дверь внезапно отворяется и в створе показывается женская фигура. В голове моей отчётливо раздаётся хлёсткий звук выстрела! Но… Это идёт на вечернюю смену тётя Рая из 58 квартиры.

Я рывком отшвыриваю метлу и обречённо бреду вниз.

Дома отец. Один.


Иллюстрация

10.09.2024