01.06.2024
Прекрасное далеко
Дмитрий Чуркин
I
Январь две тысячи семнадцатого года, канун Крещения. На улице необычный для нашего края мороз, после Рождества выпало больше, чем по колено снега, ночами подсыпает ещё, и весь день он слепит глаза непривычной белой чистотой.
Моя месячная командировка в город, где наши бойцы держат оборону, сегодня завершается. За мной приедет Ратник, мы вместе объедем пункты временной дислокации, на сами позиции нельзя, туда выходят только ночью. Я со скандалом заберу и увезу в медицинский пункт больных, мы их называем хворашками, которые хотят остаться. Ратник как настоящий замполит, раздаст подарки, гостинцы, попутно сделает кучу дел, поговорит со всеми и повезет меня в Донецк, куда мне нужно попасть ко времени.
Зуб мудрости, правая верхняя восьмерка, которая, как утверждают стоматологи, непонятно зачем и нужна, при жевании она бесполезна, словно айсберг раскололся на части.
Говорят, в старину люди верили, что в зубах прячутся бесы и дергают за нервы грешников и нарушителей бесконечных постов.
Мои зубные бесы, видимо, были особенно активными и никак не хотели жить дружно. Всевозможные народные средства – алоэ, ломтики сала, полоскание содой и солью, даже держание во рту сельского самогона (старшина минометчиков божился, что продукт готовила теща-гречанка) не помогали.
Таблетки ненадолго снимали боль, но она возвращалась при любой попытке есть.
Несколько дней я прожил на кефирной диете, потом решился идти к стоматологу. Оказалось, что хирурга нет, и уже давно, новый, если повезет, приедет летом и удалить зуб некому.
Домашние записали меня на последний талон в нашу районную донецкую стоматологию, Ратник, глядя на мой перекошеный рот, твердо обещал, что мы успеем.
II
Когда все дела были завершены, больные помещены в лазарет медицинского пункта, а вещи мои упакованы и сложены в салон ратниковой «Буханки», я вспомнил, что к моему возвращению дома готовят пельмени, которыми мне точно полакомиться не удастся.
- Владимир Иванович, у нас пельмени вечером, - домашние мои любят когда приезжает шумный и веселый Ратник – поедемте к нам, я приглашаю.
- Да неудобно как-то, и Вы еще с этим зубом будете, - смущение в голосе Ратника выдает его желание вечера в тепле и домашних разговоров
- Со сметаной, плюс пирожки с капустой и абриковосым вареньем, а еще у Вовы новая железная дорога, он Вас ждет, похвастаться хочет.
А еще я сам очень по нему соскучился, но этого не скажешь.
Все козыри лучше выкладывать сразу, это только в тактике силы вводят в бой последовательно, в жизни, а особенно с Ратником нужно действовать наверняка.
Он очень любит детей, на той стороне, как у нас говорят, остались жена, две дочки и сын, которых не выпускают, здесь с ним мать, и летом, они надеются продать машину, дать на той стороне взятку (это сладкое слово коррупция) и тогда они через Беларусь смогут приехать к нему.
- Вот умеете Вы, - Ратник все равно чего-то стесняется. – вы ведь и с женой месяц не виделись, может там не до меня будет?
- Владимир Иванович, все успеется, доброго молодца ведь сперва кормят, потом поят, в бане с дороги парят, а уже потом и все остальное, когда зуб подживет, делают.
- Тогда я за гостинцами схожу, и не спорьте, с пустыми руками в гости даже СБУ не ходит.
Я уже стал было предвкушать быструю дорогу, размеренную беседу, и, главное, прощание с зубом, когда помощник дежурного по части привел к Ратнику детей из соседней школы, намечался концерт.
III
Сразу стало ясно, что мы никуда не едем. На Ратника, этого большого, сильного и порывистого мужчину удивительное впечатление производило детское пение.
Когда-то мы в такой же командировке в небольшой городок попали с ним в Дворец культуры, пропахший насквозь старым паркетом, точнее тем чем его натирают.
Сидя с кресле с вытертой обивкой Ратник даже не смотрел на сцену, закрыв глаза, он словно плыл, отдавшись магии детских голосов, круглое лицо его, обычно сурово-напряженное в этот момент смягчилось, морщины спрятались и улегся даже вечно топорщашийся ежик волос.
Иногда он снимал запотевшие очки и улыбался так открыто, что мне не верилось, что это он пережил арест, тюрьму, где стоя в луже у стены, слышал, как гогочущие от собственной безнаказанности конвоиры обсуждали куда именно будут ему стрелять. Потом был обмен, снова война, плен, яма в земле, перебитые молотком на допросах ступни, и много-много дел на службе.
Во все времена года он придумывал самые невероятные способы организовать отдых для детей бойцов, твердо говоря, что счастливые дети сделают счастливой старость своих родителей. Ему верили, поэтому помогали, кто чем мог, хотя на возможность дожить до старости особенно не надеялись.
III
В актовом зале, где Ратник, усадив меня рядом, присел в самом центре первого ряда, на сцене уже стоял небольшой хор – десять детишек лет 10-12, в разномастной военной форме и в аккуратных беретиках, в туго заплетенные косички девочек были вплетены яркие алые банты, у мальчиков береты были заломлены на сторону.
Слева лицом к хору стояла девушка, видимо руководитель, с тугой, ниже пояса черной косой, одетая в подпоясанную гимнастерку и длинную темно-синюю юбку, из под которой видны были черные сапоги с плоской подошвой. На плечи наброшен был цветастный платок, и казалась она медсестрой, неизвестно как попавшей сюда с прошлой большой войны.
Зал притих, девушка подняла руки на уровень плеч и не взмахнула, а по-сказочному, как на царском пиру, повела ими.
Вместо сказочных птиц, озер и непонятных морозной зимой лодок, над залом поплыла стройная мелодия детских голосков.
Аккомпаниатора не было, девушка своим голосом создавала основу мелодии, в которую словно узор вплетались переливы песен.
Ратник смотрел на происходящее заворожено, словно очарованный он чуть покачивался из стороны в сторону вместе с детьми на сцене. Приподняв подбородок и закрыв глаза, он словно пытался втянуть в себя разлившееся в воздухе ощущение гармонии, такое редкое и потому особенно ценное в текущей ситуации.
Ощущение это было таким всепобеждающим и так явно проникало во всех, что даже зубные бесы мои затихли, отчего я смог хоть немного, а все же улыбнуться детям и их руководителю.
Давным-давно, когда сам я пел в хоре, самую яркую, самую зовущую, самую трепетную песню всегда пели в конце выступления и в этот раз все так и получилось.
Крайней была песня про прекрасное далеко, которой во времена моего детства заканчивалась телевизионная история о том, как школьница из далекого будущего вместе с другими школьниками из далекого уже для нас прошлого, каждому из которых было уготовано яркое будущее, спасла пространство и время от недалеких и лопушистых по нынешним меркам космических пиратов.
Создававшая раньше фон для хора девушка в этой песне солировала.
Она развернулась к залу – у неё было чуть грустное лицо с тонкими чертами и глубокими глазами, которые от волнения были расширены так, что казались черными.
Казалось, что она не поет, а творит молитву, надеясь на то, что то самое далеко, которое непременно когда-нибудь наступит будет добрым ко всем. Она была настолько искренней, что когда она подняла руки в последнем куплете некоторые, включая меня встали, чтобы не упустить тот момент когда она полетит.
Песня окончилась, хор стоял молча, в зале повисла абсолютная тишина, как будто никто не дышал, даже хворашки, пришедшие посмотреть на концерт, не кашляли и не шмыгали простуженными носами.
Через мгновение зал был наполнен ревом и хлопаньем, которые с трудом но все же удалось перевести в аплодисменты.
Девушка и дети стали спускаться со сцены.
- Куда вас отвезти? Сейчас автобус наш вызовем, он вас отвезет, может хотя бы чаю на дорожку, - Ратник смущенно ищет кого-то в толпе.
- Нет, что Вы мы сами дойдем, да и не далеко тут, а чай перед выходом на холод, наверное не стоит, - девушка смущена, щечки её розовеют, но видно, что она довольна концертом.
Ратник находит глазами замполита батальона в который мы приехали и делает ему круглые вопросительные глаза. Тот смущенно разводит руки в сторону и пожимает плечами.
- Я тебя… - Ратник грозит замполиту кулаком, - без сладкого оставлю и надолго. Это я не Вам, - тут же оправдывается он перед начинающей бледнеть девушкой.
- Подождите меня, прошу Вас, я быстро, - он просительно смотрит ей в глаза. – и автобус сюда быстро, я вернулся и он здесь, не то тебя запрягу, - замполит без лишних слов потопал выполнять.
Спустя пять минут в течении которых дети рассматривали плакаты, учебные карты местности, тактико-технические характеристики гранатометов и минометов, а также порядок действий батальона в обороне, а девушка, которую звали Лилией, рассказала мне, что хор совсем молодой, но ребята стараются, что они дают концерты не только в частях, но и для ветеранов, только для проверок петь не любят, появился Ратник.
У замполита каждой, даже самой небольшой части есть свой потаенный запас, который состоит из конфет, чая, кофе, бывает, что и пары игристых бутылок, которые используются в качестве подарков, наград, либо просто украшают по случаю приключившийся праздник.
Ратник держал две коробки – одну он отдал стоявшему ближе всех парнишке, вторую протянул Лилии.
- Нет, что Вы, зачем? - как показалось обиженно сказала она и отвела коробку вбок.
- Это от чистого сердца, прошу Вас, - Ратник говорил совсем мягко, - понимаете, вы так пели, я даже не знаю, как описать, до самой души пели, прошу, возьмите, сядете с детьми после репетиции почаевничать, кинетесь конфет найти, а они есть.
Лилия смущенно отдала конфеты детям.
- Приходите к нам, в гости, мы вам всегда рады, мы вам еще споем, и берегите себя, - выдохнула она, совсем по строевому развернулась на каблуках и глядя перед собой пошла к выходу.
Ратник грыз дужку очков, глядя как дети садятся в автобус, который мы назвали парадным –в нем обычно ездил парадный расчет, потому он всегда был чистым изнутри и снаружи. Приземистый, ярко-желтого цвета, он казался крепко побитым судьбой Колобком, который, чтобы остаться в живых из шарика стал кубиком. Один за другим дети размещались возле окон, Лилия, подошла к ступеньке, обернулась, увидев в окне меня и Ратника помахала на ладонью в вязаной варежке, улыбнулась и вспорхнула по ступенькам.
Выпустив в морозный воздух облако дыма и пара, автобум поехал к воротам.
- Ну вот, и нам пора, а то зуб-то ваш удалять надо, - Ратник виновато смотрел на меня.
- Да и ждут нас, а то опоздаем и пельмени остынут,- настроение замечательное и я рад, что нас задержал концерт.
IV
За время, прожитое на войне, я даже не понял, а впитал в себя неписанные правила. Одно из них – если что-то или кто-то внезапно появившийся не пускает тебя в дорогу, значит так и нужно. Не раз случалось, что поехавший наперекор, поспешивший, чтобы выиграть лишние 10 минут, натыкался на мину, попадал под обстрел, и в лучшем случае, как писали на сказочных камнях, лишался стального коня.
Задержались мы по хорошему поводу, стало быть и впереди ждет нас легкая дорога и успешное прощание с зубом и его обитателями.
До стоматологической поликлиники на окраине города мы доехали быстро.
В пути Ратник рассказывал мне как в юности он служил срочную службу водителем ракетного тягача в Забайкалье, в каком-то небольшом городке, и бывал в увольнительных, то пробовал в столовой, которую звали избой-харчевней, потому, что вместо стульев там были скамьи, пельмени, такие крошечные, что их невозможно было подцепить вилкой и поэтому их приходилось есть ложкой.
Видимо так он старался меня подбодрить, уличный мороз и тряская кабина разбудили зубных бесов и они старались последний час нашего общения сделать совсем незабываемым.
Анестезию мне сделали с трудом разжав сведенные зубы. Вколов прямо к нервы верхней челюсти анестетик, в четыре точки вместо двух, мне велели массировать щеку. Вскоре половина лица занемела, рот стал открываться на нужную ширину и мы пошли в кабинет хирурга. Совсем молодой парень, одетый в хирургический костюм и шапочку, на которой улыбающиеся зубы протягивали кому-то неизвестному зубную щетку с нанесенной трехцветной пастой, посмотрев на зуб попросил Ратника покрепче держать мою голову, а меня не закрывать глаза.
Засунув глубоко в рот замысловато изогнутые щипцы, он, как показалось с волнением спросил: «Готовы?». Я моргнул в ответ и он стал осторожно вращать зуб. Движения его, плавные и осторожные становились все шире и шире, в один из поворотов он вынул изо рта шипцы, в которых к сросшимся корням расколовшегося зуба прирос мешочек, в котором как казалось мне и пряталась та самая терзавшая меня боль.
- Гранулема корня зуба, нагноившаяся, долго Вы с ним ходили, - пахнущими мятной жевательной резинкой перчатками он заталкивал в рану тампон пропитанный антисептиком. – Два часа ничего не есть, пять дней пейте антибиотик и все будет хорошо.
Шепеляво поблагодарив врача, ощущая непривычную, пахнущую йодом пустоту в месте источника боли, с осознанием, что все окончено я побрел к выходу.
На улице была зимняя темень, в колодце состоящего из нескольких девятиэтажных домой двора желтый свет фонарей покрывал детскую площадку, где среди качелей и опертых на пружины машин, самолетов, и даже двухместной ракеты манила разноцветными пятнами скамейка со спинкой.
Хотелось курить, после анестезии дым не имеет вкуса и все же я попросил у Ратника десять минут, после чего мы собирались ехать домой, где нас уже давно ждали.
V
От добра добра не ищут и везение не бывает постоянным.
Едва я присел на узенькую скамеечку и стал шарить по карманам в поисках зажигалки, как боковым зрением заметил, что в мою сторону ускоряясь движется снеговичок.
Раньше я слышал о том, что после хорошей анестезии и не такое может привидеться, но движущийся маленький человечек, в странном похожем на шарик балахоне, в яркой зеленой шапочке с помпоном и таких же варежках так явно напомнил мне снеговичка, что в дернулся.
- Вы это видите?
- Конечно, ребенок бежит, у Вас кстати, такой же, - Ратник удивленно смотрел на меня.
Слава Богу, выдохнув про себя, развернулся я в сторону снеговичка.
Поняв, что я его увидел, малыш раскинув руки в стороны побежал изо всех сил, отчего стал похож на белую звезду в шапочке.
Не добежав до меня нескольких своих шагов он остановился, внимательно посмотрел на меня и подняв лицо вверх заплакал.
Я непонимающе взглянул на Ратника, он смотрел то на меня, то на мальчика.
- Малыш, что случилось? Ты почему плачешь? Ты потерялся? Ты где живешь? – мягко и как-то мурлыкающе говорил он.
- Отец у него погиб, мина прилетела, их там троих разорвало, мы его на похороны брать не стали, не надо, чтобы он такое видел, вот он к военным и тянется, Вы по фигуре похожи, - извиняющимся тоном сказала запыхавшаяся старушка, прибежавшая за мальчиком. – Пойдем, Коля, не плачь, не смущай дядю, нам домой пора.
Я знал о чем она говорит: часто я и Ратник по роду службы бывали на похоронах, случалось такое, что от безутешного горя обезумевшие родственники начинали тянуть с трудом собранное по частям в морге тело из гроба, и тогда получалось такое зрелище, что потом еще день о еде и думать не мог, поэтому на всякий случай в похоронной сумке у меня всегда с собой были ампулы с аминазином.
В минуту меня размотало: уткнувшись коленями в снег, я прижал ребенка к себе. Он снял шапочку и я кинул в снег свою форменную ушанку. Мы оба плакали, я говорил что-то, а он повторял за мной. Сняв варежку он гладил меня по спутавшимся волосам и несколько дней уже небритому лицу, я гладил его волосики и пытался надеть на него шапку.
Ратник и бабушка стояли рядом.
Потом Миша затих. Бабушка взяла его за ручку.
- Пойдем, Мишенька, пойдем, нам домой нужно.
Малыш шел за бабушкой, развернув голову и глядя на меня.
Лихорадочно шарил я по карманам штанов и бушлата, вечно набитыми всякой ерундой, которую вытряхивал на снег, пытаясь найти для него что-нибудь на память о себе. Повернулся к Ратнику, он смущенно пожал плечами.
Миша уже уходил в темноту, когда подняв правую руку, я успел помахать ему.
VI
Присев рядом, Ратник стал собирать разбросанные по снегу вещи.
- Вот говорил я Вам, курение до добра не доводит, - издалека начал он.
Голова болела, нос был забит слезами, но сильнее всего, как ошпаренное горело лицо. Набрав в ладони снега я уткнулся лицом в комой холодной ваты.
Ратник одел на меня шапку.
- Замерзнете, заболеете, а без начмеда нам никак.
- Дядя Вова, - я впервые назвал его так, как часто называли его наши бойцы. – Дядя Вова, ну зачем все это? Троих одной миной, а мы молчим, соблюдаем непонятно зачем, надеемся не пойми на что! Со стрелковым против артиллерии, как так? Насколько нас хватит, а главное, откуда помощи ждать, когда по-настоящему начнётся? Езжай километр вперед, там кабак есть, вылитый замок рыцарский, и каждый вечер праздник, огни горят, музыка гремит, барыги веселятся, бляди пляшут. И никому дела нет, до таких как этот Миша. И сколько их таких? А если и мой потом так же по двору бегать будет? Мы месяц назад так же санинструктора потеряли и не при штурме, а когда он рядом с машиной санитарной помощь оказывал. И что? Утерлись и дальше удерживаем позиции? Где оно, это прекрасное далеко? И кто до него доживет? И будет ли оно хоть кому-нибудь нужно?
Ратник присел рядом и, сняв очки, стал умывать лицо снегом.
- Ладно Вам, простите, конечно, живите долго и счастливо, но Вас хотя бы есть кому хоронить, а меня? Случись что, мои даже приехать не смогут, а мать одна останется
Одна в чужом городе, продолжил я про себя.
Внезапно мне стало стыдно за мой порыв.
- Извините, наговорил я тут всякого, на ровном месте взял и вечер испортить, поехали, Вас там пельмени ждут и тезка Ваш маленький.
- Ничего не испортили, так вышло, не каменный ведь, да и я не слепой, вижу кто кого и на каких машинах по городу возит, и где они по вечерам отстаиваются, и не прилетает туда, вот что удивительно.
Ратник поднял лицо вверх, посмотрев на залитое чернотой небо в котором начали уже свой ночной хоровод звезды.
- Знаете, я в детстве любил зимней ночью выходить на балкон, он в моей комнате был, смотреть на небо и мечтать о том, каким я буду, когда вырасту. Пыль ведь в глаза можно кому угодно пустить. Машиной, одеждой, украшениями, разбрасыванием денег в кабаке, все смотреть будут и ахать – какой молодец. А себя не обманешь, нельзя пролезть сквозь канализационную трубу и вылезти чистым, даже если ползешь в составе колонны. Вот эта вонь внутренняя, смрад этот и толкает в такую жизнь, из которой потом и уходят по глупому – кто на машине разобьется, у кого передозировка случится, кого прибьют в подъезде с целью ограбления.
Видимо вспомнив о ком-то Ратник нахмурился.
- А бывает и еще хуже – кто-то подлый, расчетливый, коварный, таким как этот малыш с детства начинает голову кружить, путать черное с белым, лживые сказки рассказывать, они потом вырастают, уже выросли и стреляют, куда глаза глядят из артиллерии. Только потом это все равно заканчивается, всегда заканчивается, и маленький мальчик внутри спрашивает - как ты жил и как ты до такого дожился. И тогда спиваются, старчиваются, или в петлю сами лезут.
Отряхнувшись и рассовав по карманам вещи, я все же решил закурить.
- Поэтому, - Ратник смотрел как клубы дыма и пара движутся в морозном воздухе, - это прекрасное далеко нужно даже не нам, мы с Вами когда воевать шли не об этом думали, оно нужно детям, Вашим, моим, тем, которые сегодня пели, вот Мише этому нужно. Ведь если не верить в то, что придет наше будущее, будет у них это прекрасное далеко зачем нам тогда жить?
Приехав домой, я узнал, что, оказывается, прилетала зубная фея и рассказала о моем зубе, и меня ждал от неё подарок – термокружка, которая до сих пор исправно обеспечивает меня зимой горячим чаем. Помощник зубной феи, поглаживая бороду и обильно нахваливая хозяек, ел пельмени, потом, ковыряясь в затылке, мы втроем собирали мудреную железную дорогу с электрическим управлением. Спустя год ему удалось привезти семью и они вместе стали приходить к нам в гости. Старшая его дочь стала связистом и ушла воевать вместе с отцом. Я помню его глаза, когда летом двадцать третьего он привез её тяжело контуженую на госпитальную базу и уже мне приходилось утешать его, обещая, что она непременно пойдет на поправку.
Я верю, что прекрасное далеко обязательно к нам придет, и у него будет детский взгляд и хорошо знакомый мне голос.
Вглядываясь в людские лица, я научился понимать, кто увидит и создаст перемены в наступившем будущем, кто станет его частью, которая продолжит то дело, которому мы с Ратником продолжаем служить, и благодаря кому в мире все так же будет справедливость, добро и счастье, даже тогда когда все знакомые мне маленькие дети вырастут и станут совсем взрослыми.
01.06.2024