Памяти кумыкского друга

1.

Возле полос перехода через трассу остановился перед гудящей рекой автомобилей, оказались рядом, и тут он дружелюбно спросил: тоже, мол, без своего транспорта?

Да, сказал ему, машины никогда не было. Хотя у детей давно есть. Уже и у внука. У старшего…

Он слегка приподнял кулак с зажатой клюкой, повел чуть влево, где на спуске от монастыря выстраивались тяжелые внедорожники с георгиевскими лентами на антеннах:

- Не такие у ваших?

- Да ну, что вы…

- Эти-то, эти, а?.. Если бы в сорок третьем… на Курской дуге. Пустить тогда против германских танков. Немцы бы наклали в штаны и повернули обратно…

Понятливо поддакнул ему: это уж точно, мол!

Незнакомец наступил на больную мозоль, что называется. Сам  сколько раз примерно так думал. Где-то даже, кажется, успел написать.

Он вдруг попросил:

- Подержите, а?.. А то опять башмак на дороге останется.

Отдал мне клюку, осторожно склонился завязать шнурок. Такой же бородач, как и я. Неподалеку один от другого стояли в церкви во время утренней службы… Ровесник?.. Или, все-таки, помоложе?

   - Вот, спасибо вам…

   - Ничего себе палка! – похвалил я его клюку. – Богатырская палица…

   Он охотно откликнулся:

   - Хорошо, что сухая, все полегче… Вообще-то у меня сердце. Стимулятор. В автобус лучше не лезть… А это для таджиков…

   - Для таджиков?..

   - Ну, да. Увидите сейчас.

   И тут светофор перемигнул, толпа тронулась, а из машины, которая проскочила перед нами последней и тут же притормозила, раздался знакомый голос:

   - Вот встреча!.. Давай сюда, только быстренько!

   - Друг! – торопливо объяснил я своему незнакомому спутнику. – Рядом тут живет… Может, со мной к нему? А то как вы один – с таджиками?!

   - Придется одному!

   А из машины снова поторопил Мурад:

   - Тут стоять нельзя, подойдешь?!

   - Как же вы один? – переспросил его уже на ходу.

   Он заверил весело:

   - Разберу-усь!..

   Заспешил к автобусной остановке на противоположной стороне  уже последним, а я, все оглядываясь, поторопился к машине друга.

   - Это Марина тебя заметила, – радостно говорил Мурад. – Садись,  отъедем, а там решишь… хорошо бы к нам!.. А нет, хоть здесь  поговорим…

   Отъехали, остановились, и первым делом я взялся им толковать:увидел, мол, в церкви мельком, потом догнал его возле перехода через трассу. Похвалил клюку-самоделку, а он: для таджиков! Сейчас увидите ее в деле... И тут как раз – вы.

Мурад сказал с видимым усилием:

   - Неужели до этого…  дошло?

   Ну, попал я!

   Еще недавно Аджиев, а нынче, видите, – Аджи, Мурад теперь  стал чуть ли не самым известным в России тюрком. Их, считай, главным идеологом… Ученый-географ, кумык «московского разлива», как говорится, во  славу вольного «Половецкого  поля» издал уже с десяток толстенных книжек.

   Познакомились с ним в первые «перестроечные» годы, когда мне выпало в Москве «атаманить», а он прямо-таки мечтал пристегнуть казачков к своим тюркам. По-моему, я был первым, да так и остался единственным, с кем у него этот номер прорезал: стали друзьями.

   Несколько лет назад Мурад начал прибаливать: одолевает     «Паркинсон». Только за баранкой себя нормально и чувствует: то ли старая привычка берет свое, то ли – ответственность.

Едут к себе на дачу, в Дяденьково… уж лучше бы меня не заметили, проехали мимо!

   Марина бросилась теперь спасать положение:

   - Вообще-то, Гурий, до этого не слыхать было, что они враждебно настроены…

   Это – для любимого мужа, которого старый друг сразу же успел огорчить. А еще предисловие написал к его юбилейной книжке, эх!..

   Но Мурад не внял словам жены, верного секретаря и помощника:

   - Всякое бывает, ну, почему… Личная неприязнь, как говорится, мало ли…

   - Это понятно, – подхватила Марина – Как ты глянешь на человека, таким взглядом и он тебе ответит. Что ты ему скажешь, то и он тебе… Этот ваш товарищ – нормальный человек, Гурий?

   Точно так же, как Аджиев Мурад стал Аджи, я нынче превратился, ясное дело, в Гурия.

   Очень ценный, ну, конечно же, результат перестройки. Иногда даже думаешь: а не единственный?

   И Гурий сказал:

   - Я-то его, считай, впервые увидел… Но, вроде бы, да. Нормальный.

   - Случается личная вражда, – пытался быть объективным Мурад.

   Марина вдруг заволновалась:

   - Решил развернуться?..

   С нарочитым спокойствием Мурад проговорил:

   - Уже повернул. Разнимем их, если что…

   Ну, лихач!.. Или за баранкой их теперь двое? Лихачей. Аджи и – Паркинсон.

   - Думаешь, надо? – мягко спросила Марина.

   Но лихачи только дружно промолчали…

У остановки напротив монастыря народ уже схлынул, бородача с клюкой среди оставшихся не было, и мне пришлось обратиться к гаишникам, вместе с машиной прятавшимся за крашеной стенкой из гипсокартона. Как бы в засаде. Мол, ничего такого, спросил, не видели?..

   - А что мы т а к о г о должны были видеть? – нехотя усмехнулся  старший.

   И я решил махнуть на это дело рукой… Что теперь? В пустой след. Тем более, что незнакомец уверил: не впервой!.. Разберется.

Вернулся к машине моих друзей, поехали в Дяденьково и остаток дня прошел у нас в высокомудрых беседах о евразийстве: с Мурадом давно не виделись, а дома, в Кобяково, никто не ждал. Жена уехала в псковские края. К внукам.

2.

 В конце недели пошел к нашему сельскому магазинчику, тесному от изобилия дорогой еды и банок-склянок с диковинными напитками. Цены в нем выросли, ну будто в соответствии с увеличением количества разномастных автомобилей, которые возле него теперь то и дело останавливаются.

Давние жители Кобяково сюда почти не заглядывают. Их чаще увидишь бредущими от автобусной остановки с рюкзачками да сумками: запасаться продуктами предпочитают в неближней Москве либо в звенигородских «Копейке» с «Пятерочкой»…

   Но по субботам к асфальтовому пятачку возле магазина привозят  «настоящее» молоко с ближней конефермы, из Горок. Не такое дешевое, но зато, действительно, – молоко.

   А о чем мы с Аджиевыми-Аджи кроме прочего в Дяденьково беседовали?

   Да о способах приготовления калмыцкого чая!

   Дело в том, что в моей кубанской станице (теперь, считай, – в Кобяково под Звенигородом)и в славном Дагестане, где Марину учила готовить калмык-чай тетушка Мурада (теперь, считай – у метро «Смоленской» в центре Москвы), рецепты один от другого несколько отличаются. И мне в очередной раз предстояло самому себе доказать преимущество моей предгорной долины перед дагестанской равниной.

   В отличие от Мурада, доверившего столь ответственное дело  русской жене, я свою хохлушку-Ларису к священнодействию с «калмык-чаем», как его не без иронии адыги зовут, не допускал. Почему с иронией?..Да потому что справедливей было бы звать: «адыг-чай». Калмыки-то и узнали о нем от черкесов, когда по разным причинам бывали на Северном Кавказе. Разве могут они похвастать такими травами, какие только и растут в Черных горах, а-ей!..

   Как приписной черкес, давно посвященный старыми майкопскими друзьями в джигиты, я, конечно же, был яростным сторонником именно этой исторической версии… кхе-кхе… «калмык-чая». И приготовление его почитал за служение нашему  общему, не столь многим хорошо известному делу.

   А хохлушка пусть варит свои потрясающе вкусные борщи… кто против-то?

…Ожидающих «бочку» с молоком собралось не так много, в основном деревенские, дачников мало. Занял очередь и невольно прислушался к разговору: речь шла о таджиках.

   - Вон сидит, вон! – громко говорила пожилая женщина с одинаковыми пластиковыми бидончиками в обеих руках – одним из них она повела в сторону магазина. – И пустая бутылка рядом, и  окурки…

   Другая удивилась:

   - Из-под водки?!..

   - Пиво пил, пиво, – отозвалась охотно первая: из тех, кто всегда все знает. – Им его все равно запрещается… а курить?

   Высоко подняв охваченные загорелыми руками коленки и опустив к ним голову, под стенкой магазина сидел смуглый парень в спортивных штанах и старых кроссовках.

   Кто-то засомневался:

   - А, может, он и не таджик, мало ли…

   В голосе этой, с двумя бидончиками, послышалась не то что уверенность – обида:

   - Да прям!.. А то я таджика уже не отличу. Еще спросила у его: разве тебе можно?! Что, если твой Аллах тебя увидит?.. А он: не увидит!.. Тут его нету. Аллах в Таджикистане остался…

   Я и без того по привычке прислушивался, а тут – весь внимание!

   Аллах остался в Таджикистане – ничего себе! Прямо-таки готовое название… у кого было?.. «Христос  остановился в Эболи». Кто-то из итальянцев?

   Женщины продолжали свое:

   - Вообще разбаловались… То за тысячу с утра до ночи работали, а теперь меньше двух не предлагай, да еще три раза по часу будут на коленях стоять. Молиться…

   - Да вот, этот, видать, уже намолился…

   - Устал, бедный!

   Говорили громко, может, услышал?

   Попытался повернуть голову, но снова уронил меж колен…

3.

   Вообще-то у меня от всех этих разговоров надежная прививка. Сибирская. Из Новокузнецка. Из пролетарской нашей Кузни…

   Несколько лет назад приехал и чуть не прежде всего – на первую домну. Как первая любовь, ну что делать?.. С одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого. Когда её, наконец, пустили.   

   Проводить меня взялся Саша Лаврик, Альсан-Никитич, директор Запсиба по производству, или как там поточней его тогдашняя должность… Один из главных на комбинате Работников. С большой буквы!.. Всегда у него вся информация, всегда на месте… вот только я его и увел. По старой памяти. По старой дружбе, считай. И он даже обрадовался: ничего такого срочного нету, хоть слегка, говорит, разомнусь да отдохну.

   Ну, там само собой – «дым в Крыму», «Крым в дыму». Как сами они всегда, горновые. Про свой литейный двор возле печки.

Ад, конечно, кромешный. Олег Харланов, старый дружок,  увидал и только головой повел: мол, привет!..

   Каким-то лишь им, возледоменным «медведям», известным способом даже радость изобразил на черном от сажи и графита лице: с приездом!

Рядом с ним увертывался от огня мужичок в необычной  спецовке из белого сукна, уже изрядно замаранного, и я оглянулся на Лаврика: мол, что за номер?!

Лаврик взялся кричать мне в ухо: «Действительно, «белая ворона».  Таджик!.. У них там, говорит, черное сукно достать трудно, солнце же!.. А ему жена сшила. Ну, чтобы куртка в Сибири  берегла… Там какая-то любовь… это вам лучше бригадир, они дружат».

Конечно, мне хотелось на «белую ворону» взглянуть вблизи, но Олег, когда пришел в «кондейку» обняться да кружку чайка-крепачка выпить, оставил таджика на литейке. Вместо себя.

   «Давно в Новокузнецк не приезжали, он у нас уже несколько лет, – взялся рассказывать – Его Ахрор Казимирович… Почему Казимирович? Да тут имя еле выговоришь, а отчество у него еще заковыристей. А без отчества его нельзя, нет!.. Наши ребята сами: его  только с отчеством надо. Или одно отчество: Казимирович. Потому что у него  шестеро  детишек, а?!.. Как такого не уважать? Пришел к нам, было трое, а теперь поедет раз в год на месячишко к себе в Таджикистан, увидит, кто родился, и задел на очередного ребятенка оставит… Работник золотой!..  Да не только поэтому, не только. Мы тут в цехе страдаем от жары, а ему – в радость!.. Я, говорит, тут как дома. Душу, вроде того что, отводит…»

   Потом-то я и с «Казимировичем», у которого к тому времени стало уже восемь детишек, познакомился, и узнал историю его спецуры из белого сукна. Чего не догадался – это спросить: как его имя на русский язык переводится…

   И узнать это мне пришлось при неожиданных обстоятельствах.  Или ничего случайного не бывает?

   Теперь-то таджики в Подмосковье, и действительно, пообтерлись. А попервах?

Уж каких только анекдотов про них не рассказывали! Все больше, надо полагать, их конкуренты по заработкам.

   Кроме прочих анекдотов был и такой. У таджика, мол,  спрашивают:  ну, кидать, мол, землю лопатой, это дело понятное. А что ты еще умеешь делать?.. Таджик отвечает: все умею!.. А вот закажут тебе лестницу, сможешь сделать?.. Таджик подумал и говорит:  конечно, смогу. Только копать надо очень долго!

Похожим делом занимался и этот таджик. О каком хочу рассказать.Делал он, правда, не лестницу, копал глубокую яму под септик, а лестницы там как раз не было. Землю большим ведром вытаскивал стоявший на краю ямы другой таджик.

   И вот «нижний» что-то кричит по-своему, «верхний» начинает  тащить ведро с глиной, а снизу вдруг слышится: «Опять морда!..»

   Этот вывалил из ведра глину, опустил ведро вниз, а когда стал тащить уже полное, снизу снова вдруг: «Опять морда!»

   - Что он хочет сказать, не пойму? – спросил у я «верхнего».

   Ответил сочувственно, но как бы и с некоторой насмешкой:

   - Туда лягушка упал... Мешает!.. Он его ведро сверху положил, я тащит, а лягушка обратно прыгал ему на морда. Один так, два так… уже пять! Морда от него совсем грязный!

   И смех, и грех.

   Но вместе с тем… Что там за царевна такая, эта лягушка?.. Никак не может расстаться с добрым молодцем… действительно, добрый!

   - Пусть положит ее в пустое ведро! – советую.

   - Пустой ведро тоже морда прыгал…

   Делаю такой жест: мол, вышвырнул бы, и все тут!

   - Кинул бы ее  вот так!

   - Он боятся…

   - Друг твой?

   Таджик посерьезнел:

   - Нет, лягушка боятся будет… нельзя!

   И правда, «царевна»!..

   Долго перекрикивались, и «верхний» показал измазанным пальцем вниз:

   - Он пить надо… Вода хороший есть, дед?..

   Молдаванин, который подрядился делать канализацию, вообще-то предупреждал: все у таджиков должно быть с собой – не надо их  баловать! Но как не пожалеть этого добросердечного «царя природы»… Или – ее простодушное дитя?

   - Скажи ему! – «верхнему» толкую. – Я пойду в дом, чай поставлю. Видишь, стол под яблоней? Там можно отдохнуть… только, как он вылезет?

   Тон у «верхнего» сделался куда радостней:

    - Будет вылезать, будет!

Когда поставил на деревянный стол плетеную корзинку со всеми, включая электрочайник и небольшой «заварничок», причиндалами и вернулся к таджикам, «нижний» корячился на веревочной лестнице, привязанной к толстой доске над ямой… Неловко изогнулся, раскрыл пятерню, и на ладони у него задергался и тут же отчаянно сиганул в перепачканную глиной мокрую траву большой серо-зеленый лягун. 

   В сознании пронеслась обычная в подобных случаях моя  шутка: напишу, мол, английской королеве!..И общество защиты животных, которое она возглавляет, пришлет тебе орден.

   Может, и понял бы?.. Лет через пяток, а то и десяток. Но пока тут и с обиходной речью проблемы. И я только сказал:

   - Ну, ты молодец, что лягушку вытащил!.. Вон бочка с водой, умойся. Вон тряпка… ну, полотенце, полотенце… вон, видишь?

За чаем мне все-таки захотелось рассказать об их земляке. О таджике с Запсиба. О горновом…

   Попробовал изложить все как можно проще, но «верхний» все равно нет-нет, да что-то переводил «нижнему». А я невольно принимался корить себя.

Сибирь... Полыхающий огнем металлургический комбинат. Около доменной печки увертываются от раскаленных брызг твои дружки-работяги …

Не мог бы ты им, парень, что-нибудь такое – попроще…

   Расхвастался?

Или опять Сибирь накатила? Тоска-ностальгиюшка, мочи нет…

   В конце моего рассказа они загорячились, громко между собой  заспорили, потом вдруг оба притихли, и на смуглых лицах обоих появилось спокойствие и значительность.

   Переглянулись, и нижний вдруг несмело сказал:

   - «Ахрор»… по-русска… эта: «величие»!

   Я даже переспросил:

   - Величие?!

   И правда, у меня щипнуло глаза. Кто бы еще и когда сказал так о самой тяжкой, самой черной работе, которую «ломят» у домны горновые! Недаром же их – «медведями»… Выходит, все-таки – величают?

   Как величает Люба, жена Олега, красавица. Своего насквозь прокопченого муженька…

   А верхний словно подтвердил:

   - Так, так!.. Давлет правильно говорил, – и разулыбался во все лицо. – Что такое «Давлет», не знаешь, дед?

Тут знал. К этому времени не только написал предисловие к «Словарю личных имен народов Северного Кавказа», составленному в Майкопе профессором Розой Намитоковой – стоял теперь в Кобякове на книжной полке.

   - Хорошее у тебя имя! – сказал «нижнему». – Ты – целое государство.

   Он вдруг слегка подправил:

   - Держав…

   Я даже переспросил: что-что?

   - Держава – правильно?

   Наваждение?!

   Я не стал заветного слова произносить, думал, для него это слишком сложно. Нарочно сказал попроще, а этот молодой таджик русского пожилого дядьку невольно, выходит, упрекнул. Бывшего атамана, а?!

   - Откуда такие слова знаешь?!

   Он поглядел на «верхнего», перебросились несколькими словами, и «верхний» сказал:

   - Учит главно…

   Вот что для него главное – ничего себе!

   Пекло солнце, пробивало древесную листву. На крашеной суриком, давно облупившейся столешнице среди опустевших  чайных чашек досыхали завязи яблок, год был неурожайный…

   Отчего-то очень хорошо помню, как зашуршали-скрипнули мои дырявые, как выяснилось, резиновые сапоги, когда Держава-Давлет вновь стал их натягивать.

   «Верхний» сказал:

   - Дед, мы пошли, спасибо…

   Я ушел еще раньше них.

   В себя…

4.

Молоко привезли почти во-время, хватило всем, и я определил  свою тяжеленькую восьмилитровую бутыль из-под воды «Святого источника» в нейлоновую сумку с длинными ручками, поставил  посреди продуктового кошеля побольше, пропустил его плечевую лямку через проушины малой сумки и еще раз проверил, хорошо ли пробка закручена – отработано, как на космодроме…

   Поставил молоко на простенькую, о два колеса, тележку, лямку от сумки прихватил пятерней к ободку металлической ручки – все, вперед. Старт!..

   Уже на ходу еще раз глянул на опустившего голову в колени  смуглого парня под стеной магазинчика: щенок!..

   «Аллах остался в Таджикистане», ишь!.. Значит, не все в таджикском царстве-государстве ладно, если не решился на дальнюю такую поездку?.. Или слишком много чести этому мальчишке – сопровождать его за пивом да сигаретами…чего его свои-то не заберут!

   Или как раз и появились возле него?.. Двое с велосипедами: самый распространенный у них транспорт… только как его – на велосипед?

   Обернулся еще раз: прибавился третий – с тачкой. Ну, правильно! Ногу повредил, мало ли…

   Молодо-зелено, что делать?!

   Может быть, тоже какое важное событие отпраздновал: вынули первый ковш земли из котлована под домну… ну, под  д о м, дом. Под коттедж какого-нибудь московского  недоолигарха. Там теперь тоже такие котлованы, что многотонный «пень» из железобетона вполне уместится… ладно тебе!

   С чего это опять взялся?..

   К бочке с молоком торопился коротки путем, через мало ухоженный проезд, но с нагруженной тележкой  по камням да глубоким колеям в траве трудно – пошел дугой по асфальту. Тем более кругом благода-а-ать...

   После многодневных дождей проглянуло, наконец, солнышко, все   светло, чисто и даже как бы торжественно… ах, вот оно что!

   Потому и стало светлей, что совсем недавно, видать, туда и сюда  по обеим сторонам дороги прошла, наконец, косилка, подрезала траву, опрокинула её высокие стенки, да… А то ведь ничего не видать было. Дурнина, как такую траву зовут в таежных краях, давно уже выперла на обочины и от многодневной влаги настолько  выдула, что наверху готова была сомкнуться над проезжающими машинами… Травяные аллеи, что ты!

Но почему – «дурнина»?.. И едешь в такси либо с кем-то в машине – не видишь. И на автобус, один, пешком, торопишься – до того ли?

   Так вот – нет, брат!.. Тут тебе и цикорий с синими цветками – «петров-то батиг», «батожок Петра», да, придорожный посошок его – вот он!.. И ярко-желтые тугие головки пижмы, и белые сережки люпина, и высоченный кипрей выкинул сиреневые метелки… «иван-чай»! Давний северный житель. Рядом с этим красавцем приоделась даже полынь – стоит, ну вся в серебре…

   Возле рослых трав жмется неказистая «собачья петрушка» - как она, сухая, трещала  в костерке, когда мальчишками пекли по весне картошку!

   И вдруг, вдруг…

   Сперва не понял, что это такое… почему оно, будто в определенном каком порядке, разложено по оставшейся от укоса стерне. У подножия нетронутых трав…

Пузырьки и цветные картонки, сплющенные жестяные банки, смятые тюбики, рыжие памперсы… подряд несколькобутылок темного стекла и зацепившийся за корни разорванный полиэтиленовый пакет… и тут до меня дошло!

   И впереди, и на противоположной обочине тянулись разноцветные полосы разложенной, как на блошином рынке, пришедшей в негодность бытовой мелочевки, то и дело прерываемой обрывками то белого, а то разноцветного  полиэтилена…

   Косилка разорвала мешки с мусором и растащила все, чем были  набиты… А их тут по краям дороги валялось, этих мешков!

   Странное возникло в душе, смешанное какое-то чувство… ну, не смотри на это дерьмо!.. Будто вывернутое нутро какого-то монстра, заглотавшего набитые мешки, но не успевшего все это добро в них  переварить… Но как не смотреть?.. Ты же всегда был не только романтик, был – реалист… вот и не прячь глаза. Знай правду… и обо всех вокруг, и о себе, любимом… да что же это?! Замятая горка счетов либо квитанций, одна за другой мокрые прокладки, и на последней, как на диванчике, почил исполнивший свое земное  предназначение усталый презерватив… Рядом… не может быть!.. Или билет на какое-то действо… не в цирк? Только и того, что похож на ваучер… старый приятель показал недавно, напомнил. «Городской сумасшедший». Я, говорит, со своим даже не дергался, никуда его не отнес, вот он: оставил для будущего всенародного иска…Какой тебе иск, глупенький. Забудь… и впрямь ваучер!.. Может, этот «городской сумасшедший» был тут в наших краях? У  кого-то в гостях. Показывал опять«толькину грамоту» и все-таки потом выбросил?!.. Стыдно стоять, расматривать… или даже почему-то опасно?

   Будто вглядываешься не в какую-либо грязную, исключительно бытовую, но как бы в некую тщательно скрываемую государственную тайну… Почему не убрали сразу, вслед за косилкой?!

Охо!..

   Или, как черкесы говорят: а-ей!..

   Хорошо, что Аллах остался в Таджикистане – иначе, чтобы он тут увидал?!

   Пальчиковые батарейки на изодранных дамских трусиках, стыд!.. Ровным рядком растащенная по стерне косилкой одноразовая посуда с остатками пищи: ну, прямо только что оконченный фуршет на обочине, а не затопивший родину срач…

   И тут мне пришлось сперва невольно пригнуться, а потом выпрямиться и вытянуть шею уже вослед… Откуда он только взялся так неожиданно!

   Вертолеты и раньше не облетали нас стороной, а в последнее время и вовсе зачастили… ну, как же, как же!

   Недалеко, в соседнем Раёве, недавно открыли гольф-клуб с самой просторной, говорят, в Европе площадкой для игры… как там она у них? Тоже – поле?..

   Так вот, – самое-самое.

Опять вспомнилась наша пролетарская Кузня с ее журналистскими приколами, рожденными в благословенных «пельменных», в которых жестокой зимой ворвавшийся с улицы холод тут же превращается в пар и смешивается с парами от нее, проклятой… Сорокаградусной.

   «Если делать, то – по большому!»

   Передовая статья из «Кузнецкого рабочего», только что стряхнувшего с себя старое название: «За большевистскую сталь».

   Посмеивались над непроходимой тупостью партийных назначенцев, а оказалось – не тупость. Пророчество!..

   Разве не это со всеми нами произошло?Так обделаться!..

… И еще один малый вертолет, этот чуть выше, но почему-то слышней… или у них там соревнования? В Раеве?.. Какая-нибудь решающая игра.

Наша деревня уже знает, уже посмеивается: «А ты себе справил белые штаны?» «На что – белые?» «Дак без белых теперь в Раёво и близко  не подойдёшь. Или не видел?.. И шлагбаум на дороге, и будка. Охранник с собакой. Есть белые штаны – пустют. А нет – нет. Без белых штанов нельзя в гольф…»

   Сбоку от Кобякова, перед поворотом к двум здешним церковкам, в Тимохово  с Аляуховым, до этого шлагбаума проложили на днях такой ровный, такой чистенький асфальт – боком катись. Куда подальше, да… Как сразу не догадался?!

   Потому, сукины коты, и траву скосили по обочинам: облагораживают дорогу. Под белые-то штаны!

   А какие там, в самом деле, простирались ухоженные поля! Совхоз «Звенигородский» в передовых не только числился. Недаром же Совмин СССР облюбовал тут местечко для детского санатория со всеми самыми современными службами. Уже завозили оборудование, готовились сдать под ключ, как тут оно грянуло: «возрождение России». И несколько лет потом предприимчивые мужички из ближних и дальних деревень выламывали тут двери, увозили домой оцинкованное железо, снимали сантехнику, сдавали в «цветмет» содранный с оконных рам алюминий…

   Может, оно и к лучшему, что, наконец, нашелся хозяин, взявший под свою руку уникальные здешние места…

   А что, что?..

   Если уж «продали сельцо», так хоть «балалаечку купим»!

5.

   Не знаю, когда она появилась, когда тут окончательно прижилась. Подлая манера: на ходу выбрасывать мусор из окна мчащейся машины.

Мешки эти осенью быстренько засыпают желтые листья: придорожные деревья жертвенно готовы совершить последний свой подвиг. Зимой безотказно принимает глубокий снег. Весной и летом позор человеческий стыдливо прикрывает полевая трава.

   И только небо, которое все видит и помнит, знает в лицо каждого вышвырнувшего мешок из своего «хендаи» удальца и каждую подмалеванную красавицу, наманикюренными коготками опустившую его из своего «пежо» на край дороги…

   Что тут нынче из-за этих мешков творится!.. Везде так? Или в наших звенигородских местах – особенно?

   Не станем вспоминать о далекой поре, когда во время медвежьей охоты царя Алексея Михайловича неподалеку от горы Сторожи его спасло чудо: громадного медведя прогнал явившийся в минуту опасности святой Савва...

   Избу в Кобяково мы купили в 1980-ом, и в тот же примерно год с собакой Кветой, черным, как горе, из-за которого пришлось ее приобрести, взрослым ньюфаундлендом я шел через лес на станцию Скоротово.

   Хорошо, что тропинка в том месте была широкая, собака по привычке трюхала рядом, и, когда она вдруг с необычной тревогой  взлаяла, я тут же схватился за ошейник.

   На противоположном конце поляны, буквально в полусотне шагов, стояла крупная лосиха с теленком-сеголетком…

Подала голову чуть назад, будто готовясь к прыжку, и я одною  рукой зажал собаке черную пасть, а второй, что было сил, потащил за ошейник в чащу… тогда они еще были в округе!

   Звенигородские чащи…

   И я от греха подальше утаскивал доброго своего, мало что понимающего в густом лесу ньюфа…

Это мы не смогли уберечь в большом городе маленького сына…Лосиха за своего малыша нас затопчет!..

А через три десятка лет с корзинкой для грибов на руке я шел примерно в тех же местах. Корзинка была пуста, и посреди громадной поляны, на вырубке, я палкой приподнял ветку крошечной елочки: а вдруг?..

   Под елочкой сидел, сжавшись, заяц…

   Не убирал палку, ждал, что он прянет из под елочки. Но его будто парализовало…

   - Ну, что ж, ты, милый? – спросил его жалостно. – Может, все-таки убежишь?.. Или бежать тебе уже некуда? Ладно, я пойду. Ты сиди…

   Заяц передернул серыми щечками. В знак согласия?

   И чем большей любовью проникался я к этим местам – от нашего Кобякова до пушкинского Захарова по старой, теперь забытой, рассказывали, тропинке было не больше семи-восьми километров, девки да парни друг к дружке бегали на вечерки – так вот, тем больше в любви этой было горькой, тоскливой жалости…

Пушкинские места!

   Наша старая «русская Щвейцария»…
   Но как безжалостно прокатились по ним и «лихие 90-ые». И  последующие, якобы более благородные, времена.

   Якобы…

6.

Рано утречком, еще в осеннем сером туманце, стоял на остановке автобуса, который идет… еле-еле идет, потому что станцию теперь опоясали железобетонные  удавы очередной кольцевой дороги вокруг Москвы: сдадут не сегодня-завтра, якобы.

   Стоял и, как всегда, в пол уха слушал, о чем там нынче печется якобы «слабый пол».

   - До чего дошло! – возмущалась полная женщина средних лет, которая едет дальше, когда некоторые из нас, «москвичей», сходят во Введенском возле вокзала. – Что люди в последнее время озверели, к этому все уже привыкли… Но вот что и звери – туда же! Это как?!.. Под Мозжинкой, говорят… Лось на дорогу выскочил… вот с такими рогами! И стал бодать какую-то иномарку. Новенькая совсем, только купили, говорят. Так он и  стекла поразбивал, и помял всю, хорошо еще никого не достал рогами. Водители с других машин повыскакивали, только тогда и отогнали… Прям, как террорист  какой!

   - А что ему, бедному, оставалось? – вступилась за лесного обитателя сердобольная кобяковская учительница: едет в звенигородский колледж, в котором преподает русский язык с литературой… традиция!

   Заступаться за «братьев меньших».

   - Наверное, последний клочок леса вырубили, где он обитал, – продолжила и жалостливо, и вместе с тем как бы наставительно: профессиональная привычка.

   И полная поддалась… бывшая подлиза?

   - Прятался, да, – уточнила охотно. – Да еще не один, со сродниками, а он у их какой-нибудь старший… кто-то ведь и об их должен заботиться!..

   «Это есть наш последний… и решительный бой!» – вроде бы совсем не к месту пришло из «Интернационала»…

   А что, что?.. Лось, может, марксист со стажем, старый боевик… или сбрендивший«капээрэфовец»… У«пролетариев всех стран» номер не прорезал, очередь за зверьем… ладно тебе, пристыдил себя. Старый ёрник!..

   - Вон, смотрите, смотрите! – раздался восторженный крик.

   Девочка с рюкзачком за спиной показывала рукой на дорогу, откуда должен был появиться автобус.

   - Кошка! – отмахнулась полная – Или маленькая собачка…

   - Да нет же, нет! – радовалась эта, из небольшой группки школьников.

   - Белка – не белка, – поддержала учительница. – Для белки слишком большая… но прыгает! Какая-то лесная зверушка!

   Я стал было перебирать  в памяти таежных сибирских жителей: колонок?.. Маленький соболишка?

   Но обнародовать свои ностальгические прозрения не стал… пусть себе остается неузнанным…

А плохо различимое в осенней роздыми лохматое существо допрыгало, наконец, до края асфальта и скрылось в придорожной траве…

   - Тоже, небось, спугнули бульдозеры, ищет теперь, где приткнуться,  – сказала полная – Как бы эта дорога и нас из дому не выгнала… и зачем она?

7.

   Кто знает, в самом деле: зачем?..

   Куда она приведет?

Хоть и – кольцевая.

   Разгрузить Москву, говорят… А кто-то из местных догадался: какие-нибудь «большие гонки» будут устраивать… Какую-нибудь «Формулу-2».

   Есть же теперь Гольф-клуб?  А гонок, как в Европе, пока вроде не было. Зато теперь – жди!

   А что?..

   По тем подмосковным местам, где жестокой зимой 1941-го насмерть стояли спасшие столицу сибиряки…

   … А для меня «кольцо» обернулось тем, что неожиданно, будто из начала рассказа, в конце его появился этот, с большой клюкой.

   С «палкой для таджиков».

   И вот ведь какое дело.

По самым разным причинам в монастырь заглядываю все реже. Бывало раньше, из Кобякова упрямо хаживал туда и пешком. Несмотря на немалое время в пути и бензиновый дух обочь дороги.

Прибавилось дел? Или уходят силёнки?..

   Но стоило теперь появиться, как вот он – давний знакомец.

-О-о-о! – говорит. – Сколько не виделись!.. Ну, как вы?

   Удивительно, и правда: ни в церкви его не встретил, ни в какой-нибудь монастырской лавке… их теперь! Ну, чуть ли не торговые ряды…

   А вот на спуске с горы, с этой самой древней Сторожи, которую когда-то в послушание от Сергия Радонежского облюбовал святой Савва, – вот он вам!..

   «Явился-не запылился», как раньше говаривали.

   Знак?..

   - Слава Богу, - отвечаю. – Как вы-то?

   Он так бодренько:

   - Да что мне сделается?

   - Как раз об этом… А то мы с другом за вас переживали. Как вы тогда – с таджиками?

   - Он вас опять ждет? Ваш друг.

   И я глубоко вздохнул – как споткнулся:

   - Н-нет нынче… Хотя вообще-то, как знать?

   В самом деле.

Одолел-таки Мурада «паркинсон». Одолел… Сколько на похоронах было народу! Тюрки со всей Москвы, и не одни только тюрки. Как и проповедовал мой друг в своих книжках: Бог Един.

   И с горних высот… из небесных владений дорогого его сердцу Тенгри…Мураду теперь видней наши земные сроки. А дружеские симпатии т а м наверняка становятся только крепче.

   Но спутник мой, судя по всему, находился в прекрасном расположении духа: не уловил  в моей интонации ни горечи, ни суеверной печали. Думал о своем?

   - Если нет, – сказал, – сами сейчас увидите.

   Вырвалось невольно:

   - Опять?!

   Тут как раз поток машин слева поредел, а справа вообще иссяк. Мы заспешили, и я было направился прямиком к автобусной  остановке, но спутник буквально потянул меня за рукав:

   - Не туда, нет-нет…

   «А куда?» – подумалось. И тут же промелькнуло смягчающее тревогу, чуть ироничное и по-мальчишески озорное: уж если он тогда в одиночку отмахнулся, то теперь-то вдвоем – как-нибудь…

   По краю дороги, даже вроде не торопясь, пошли в сторону Звенигорода. Он раз-другой, будто боясь ошибиться, глянул на циферблат часов на руке, таких же массивных, как и его клюка-палица. Потом заговорил громко:

   - Часто вас на дороге русаки подбирают? Одноплеменники?..Да если он еще и богатенький… Хоть ты умри тут, проедет и не заметит…

   Я только понимающе усмехнулся.

   Мимо снова понеслись иномарки, потом, слегка обогнав нас, резко затормозил задрипанный «жигуленок». Широко  распахнулась дверца рядом с водителем и почти тут же открылась задняя.

   - Понял, что нас двое! – громко проговорил мой спутник не то что довольным – прямо-таки торжествующим голосом. – Давайте туда, а я с ним рядом...

Из-за баранки, нагнувшись, тянулся навстречу нам смуглый водитель в замызганной ветровке неопределенного цвета. Радостно улыбался:

   - Опять ходил на свиданья, ата?!

   - Сегодня не только воскресенье – еще и большой праздник! – в тон ему отвечал мой знакомец, определяя меж колен свою палицу и заодно пытаясь пристегнуть ремень безопасности. – Как не пойти?

   - Нада ходить Всевышний, нада, – одобрил водитель. И тут же посочувствовал. – Говорил тебе, этот палка очень большой?

   - Зато хорошо видать, ты ж вот увидел…

   - Я тебя уже без палка знаю, ата!

   - Ты-то знаешь…

   Водитель средних лет так и светился доброжелательством:

   - Другой тоже знает… Мы тут лес рубить, траншей копать. Хочешь, сделаю тебе легкий палка, ата?..

   Этот, с палицей, явно «работал» на меня. Слегка повел головой назад:

   - Лучше моему товарищу сделай!.. Тоже станут подбирать на дороге. Ваши. Из Средней Азии да с Кавказа …

   Водитель все продолжал чему-то радоваться:

   - Надо подбирать седой борода, надо. Чурка всегда будет подбирать...

   И так запросто это он, насчет «чурки», сказал, что сперва подумалось: может, ослышался?!

   Но сидевший рядом с водителем мой спутник убежденно произнес:

   - Чурки теперь, кто в дорогих иномарках. А в таких, брат, как у тебя, – люди как люди…

8.

   Чего только потом не пришло мне в голову…

   И когда ожидал своего «кобяковского» автобуса напротив Александро-Невской церкви, у бывшей городской бани… И пока ехал в нем до развилки  с названиями наших четырех деревенек: Кобяково. Аляухово. Тимохово. Раёво.

   И когда потом пешком шел до дому, а высоко в небе чуть ли не один за другим пронеслись два тяжелых авиалайнера. Трассу из Внукова в очередной раз недавно перенесли, проходит теперь над нашими головами…

   Подумалось почему-то об этом полумифическом  дальневосточном гектаре, который может получить всяк желающий… был бы помоложе годками, эх!..

   Или похожее уже было?

Запсиб!..

Ударная комсомольская стройка!

. «Играли», как говорится. Уже «играли».

 Но, может, потому-то и позволяют китайцам и в Сибири, и на Дальнем Востоке, подумалось, лес рубить?.. Чтобы эти самые «гектары» нам было потом легче осваивать?

   Китайцы там рубят, да. Таджики – тут…

   Успеет потом Аллах?..

   Или «красный дракон» его все-таки обставит… стоп!

   Будущая дорога… кольцевая-то, кольцевая. На севере от Москвы, на западе и частично даже на юге, и в самом деле, пройдет по этим славным местам, где начался разгром дотоле непобедимых германских дивизий… любопытно, очень любопытно представить, как взорвался «бесноватый фюрер», когда ему доложили о параде  на Красной площади в ноябре переломного 1941-го года!..

А старые, каких уже мало осталось, звенигородцы так и считают: немцев начал гнать святой Савва. Прямо от стен своей запустелой в то время обители…Духовный оплот русской державности, дальше нельзя пускать!

   Третье Саввино великое чудо…

   А, может, так и назвать бы эту дорогу?..

   Кольцо Победы!..

   Несмотря ни на что.

   И – вопреки всему.

   Как тогда.

9.

   Дома, еще не успев чайку попить, подключил интернет – ждал письма из соседнего с Новокузнецком, дорогого сердцу  Прокопьевска. Из черной  шахтерской  Прокопы.

Но первым делом на мониторе в правом нижнем углу появилось страдальческое лицо самого, ну самого известного, уже достаточно пожилого артиста…Сообщал о том, что из него вышла глиста длиной двадцать восемь метров.

   И раз, и другой, и третий попытался убрать грустное сообщение, но эти двое, всенародный любимец и настырная, лишившая его покоя глиста, появлялись снова и снова…

   И я вдруг горько заплакал.

Тоже якобы ни с того, ни с сего…

• Ата - отец