Дискуссия о беседе Владимира Бондаренко с Александром Минкиным “Понимаем ли мы Онегина и о некоторых тенденциях современной журналистики, критики” (https://denliteraturi.ru/article/4770) 

Юрий Павлов

«Куда ж нам плыть?»

Первоначально я планировал провести обсуждение заявленной в названии темы в рамках учебного занятия с подгруппой студентов 3 курса. Однако коронавирус внес коррективы в эти планы. Теперь все желающие могут принять участие в дискуссии. Мы публикуем первые отклики, высланные на сайт “Родной Кубани”. Свое мнение о беседе я выскажу в завершении дискуссии.

Яна Мишурова

Путешествие по коридорам души с Немым Онегиным

Одной из центральных тем литературоведческих исследований всегда является жизнь и творчество выдающихся мастеров слова. И каждый автор стремится высказать собственную, уникальную, неповторимую точку зрения. Тенденция выражать свой взгляд на какую-либо проблему, процесс, на чье-либо творчество, деятельность наиболее крамольным словцом распространена среди огромного количества мыслящих или якобы мыслящих людей. Объяснение этому простое: каждый из них – музыкант, нарушающий единое звучание оркестра. Это вызывает резонанс, последующие ответы и обсуждения в СМИ. Так, американский писатель Джеймс Эллрой на вопрос испанского издания El PaIs: «Какую книгу вы не смогли дочитать до конца?» ответил: «Это “Преступление и наказание”. Всякий раз, когда я начинаю читать эту книгу, это заканчивается тем, что я думаю: «О, чувак нет, я не могу читать это русское дерьмо, это не для меня»[1]. Разумеется, автор детективов, которого, к слову, называют американским Достоевским, осознавал, что подобное высказывание не останется без ответа. Так и вышло, общественность как наша, так и мировая отреагировала искрометно.

Очевидно, что чаще всего главное действо разворачивается вокруг таких гениев литературы мирового масштаба, как, А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Н.В. Гоголь, А.П. Чехов. И о многих лицедеях-исследователях сказать можно эпиграфом к «Бедным людям», который Федор Михайлович позаимствовал из рассказа В.Ф. Одоевского «Живой мертвец»: «Ох уж эти мне сказочники! Нет чтобы написать что-нибудь полезное, приятное, усладительное, а то всю подноготную в земле вырывают!.. Вот уж запретил бы им писать! Ну, на что это похоже: читаешь... невольно задумаешься, — а там всякая дребедень и пойдет в голову; право бы, запретил им писать; так-таки просто вовсе бы запретил»[2]. К сожалению или к счастью, запретить писать, как и говорить, думать, никто не в силах, поэтому иногда приходится «наслаждаться» претендующими на оригинальность мыслителями. Таковым оказался Александр Минкин с его «человеческим исследованием великой поэмы»[3], по выражению Владимира Бондаренко. Более того, для главного редактора газеты «День литературы», книга «Немой Онегин» стала «новым открытием Пушкина и новым открытием его героя». Остается надеяться, что признание это следует понимать как иронию.

В интервью «Понимаем ли мы Онегина?» как Александр Минкин, так и Владимир Бондаренко утверждают, что о книге «Немой Онегин», ставшей «лидером продаж», в СМИ звучит лишь мертвая тишина. Главной причиной Александр Минкин считает тот факт, что книга «не лагерная»: «Я бежал в эту работу от проклятой, непрерывной, жуткой, мелкой, досадной, жестокой возни. Вот то, что у нас происходит (по телевизору да и в газетах), от этой пошлости ужасной. Вот бежал и бежал туда»3 (очевидно, что далеко от досадной пошлости и возни автор не убежал).

Сказать, что в СМИ царит гробовая тишина будет откровенной ложью. Помимо того, что «Московский комсомолец» опубликовал главы «Немого Онегина», издание и его региональные ответвления посвятили несколько материалов Александру Минкину и его исследованию, правительственная «Российская газета» также не обошла стороной несчастного автора, о котором, как оказалось, все молчат. Более того, книгу обсуждали на радиостанции «Эхо Москвы». Минкин поведал о своих взглядах на А.С. Пушкина и его «Евгения Онегина» «Русской службе новостей» (сейчас радиостанция «Life Звук»). Тайны романа журналист раскрывал и в своей авторской программе на радиостанции «Говорит Москва».

Как видим, о «Немом Онегине» и о самом Александре Минкине в СМИ говорили прямо или упоминали косвенно. Да, это не громкая похвала и не аплодисменты после успешного спектакля в Большом театре, звучание которых, видимо, ожидает услышать автор «Немого Онегина», но обсуждение было и есть – и это факт неоспоримый.

Самомнению Александра Минкина и его вере в собственную уникальность и оригинальность мыслей многие могут только позавидовать: «Я вдруг увидел то, чего раньше никогда не замечал. А потом оказалось, что этого раньше вообще никто не замечал», «Я хочу дать читателю возможность посмотреть на самый знаменитый текст в русской литературе – и вдруг оказывается, что в нём остались потрясающе интересные вещи, никем за двести лет не замеченные»[4]. Какова претензия на бесценность исследования, особенно когда речь идет о таком гении русской литературы, как А.С. Пушкин, о котором говорилось уже очень и очень много. И казалось бы, об Александре Сергеевиче сказали все, но автор «Немого Онегина» уверяет, что остались незамеченными потрясающие вещи, лишенные всякой пошлости и жестокой возни, от чего так страдает современный мир. Невольно задумаешься, так может, вот он, тот человек, кто разгадал великую тайну, о которой в своей речи говорил Ф.М. Достоевский: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем»[5].

Для того, чтобы понять, как это делает Александр Минкин, достаточно заглянуть в его книгу «Немой Онегин» или хотя бы ознакомиться с мыслями, которые он транслирует на встречах и во время интервью. На вопрос Владимира Бондаренко: «Что сейчас для нас Пушкин?» Александр Викторович отвечает, что Пушкин, так же, как и «Евгений Онегин», – это всего лишь торговая марка (ведь есть же памятник, кафе, водка, самолет, сигары и прочее с подобными названиями).

Мы, разумеется, можем усомниться, свое мнение или мнение масс озвучил Александр Минкин в ответе на этот вопрос, поскольку никаких комментариев за этим не последовало. Так или иначе, после данного высказывания весь остальной ход мыслей собеседника Владимира Бондаренко в целом становится понятным. Минкин рассматривает «Евгения Онегина», жизнь и творчество А.С. Пушкина с примитивно-бытовой позиции, к тому же сниженной, на уровне школьника, которому подобные рассуждения еще можно простить в силу его юного ума. Но для человека, претендующего на открытия, это как минимум непрофессионально.

Итак, А. Минкин и В. Бондаренко книгу именуют не литературоведческой работой, а «человеческим исследованием великой поэмы». Прочитав его, как они уверяют, каждый получит много полезной информации, а особенно школьники. Одинокий школьник с синдромом «не такой как все» (ведь его никто не понимает: ни одноклассники, ни родители) должен, ознакомившись с книгой Александра Минкина, понять, что текст Пушкина интереснейший, он «про безумную любовь. Про каких-то развратников, которые смеются над девушками и, можно сказать, издеваются над ними. Про жуткую внезапную ссору, которая кончается смертью»[6].

Но неужели А.С. Пушкин работал 7 лет 4 месяца и 17 дней, потратил такое количество времени, чтобы написать историю о такой любви? Начиная писать роман «Евгений Онегин» в 1823 году в Кишиневе, А.С. Пушкин смутно представлял, как будет дальше развиваться повествование: «Я нахожусь в наилучших условиях, чтобы закончить мой роман в стихах, но скука — холодная муза, и поэма моя не двигается вперед»[7]. Завершал же гений русской литературы роман уже человеком, прошедшим длительную духовную работу, глубоко православным, с правильным пониманием семьи как малой церкви. Поэт уже по-другому смотрел и на свое творчество как на служение Богу. Да, и роман «Евгений Онегин» не стал главным произведением жизни Пушкина, это место занимает «Капитанская дочка», духовному завещанию гения, где появятся милосердные герои Петр Гринев и Маша Миронова – идеалом женщины.

Александр Минкин избирает путь – распылять сиюминутным вечное. Куда интереснее в исследование примешать Кашпировского, подробно разбирать кросс Татьяны «по пересечённой местности. В платье до пят, в корсете, в туфельках (не в кроссовках)»[8], с восторгом замечает автор. Доказывая возраст героини так: «если Ольга описана как двухутренний цветок, выходит, ей два дня»? Остается загадкой, каким образом подобные идеи расширят кругозор. И неважно: кругозор школьника или пожилого человека. Автор «Немого Онегина» утверждает, что А.С. Пушкин написал постыдную вещь с огромным количеством пошлостей и непристойностей, которые мы в нынешний век, пресыщенный телевизором и интернетом, просто не замечаем. Да и каков сам Онегин! Растлитель, бабник, расчетливый соблазнитель, лицемер, портрета его нет, как и родни – Александр Минкин отчетливо проводит параллели с А.С. Пушкиным и приходит к выводу: «так бывает разве что, когда писатель делает главного героя рассказчиком собственной истории».

Но Пушкин – прекрасный мастер слова, умело работающий с деталями. Онегин – духовный иностранец, человек, воспитанный иностранцами и живущий иностранными идеалами. В образе главного героя романа Пушкин изобразил отличительные черты определенного типа молодежи XIX века. Отсюда и вопросы: есть ли ему место в России? И что будет с Россией, если вся молодежь будет воспитываться так? Поэтому неслучаен и тот факт, что Пушкин не называет имени отца Онегина, потому что он без Отечества, он оторван от своей родной почвы. И полную противоположность истории Евгения Онегина мы увидим в «Капитанской дочке».С самого начала её читаем: «отец мой Андрей Петрович Гринев». А.С. Пушкин показывает русского человека, неразрыно сросшегося со своей родной почвой, воспитанного по правилу: «береги честь смолоду», милосердного и способного жертвовать собой ради Отечества и семьи.

Александр Минкин, разбирая образ Онегина, который заявлен Пушкиным как разговорчивый человек, желает опровергнуть эту версию: старательно вычитывая каждую главу в поисках диалогов и монологов Онегина, которые он практически не находит (но почему же Минкин, театровед, между прочим, не рассматривает понятие условности?). Внимание исследователь, если мы вольны так назвать Александра Минкина, обращает и на пятую главу, придираясь к слову «мое»: «тот Онегин, который приснился Татьяне, произнёс одно слово из трёх букв: «Мое». Даже не «моя», а «мое» — как про одеяло, вещь»[9].

Очевидно, Пушкин неслучайно делает акцент на сне Татьяны и именно на этом слове. Оно ключевое в произведении и полностью характеризует образ Онегина как гедониста-потребителя, считающего, что все в мире должно принадлежать ему, и воспитанного иностранцами по их подобию. Отсюда и сплошное разочарование и убежденность в несовершенстве мира. Евгений – обладатель жизни, где у него все есть, но именно эта жизнь и является причиной его апатии. Об этом явлении точно сказал Валентин Непомнящий: «По церковно-славянски потреблять, значит истреблять. Это и происходит с главным героем, он истребляет себя».[10]

Владимир Бондаренко задает Александру Минкину очень нужный для многих читателей «Немого Онегина» вопрос: какие открытия, совершённые в ходе работы, являются наиболее важными? Автор «романа о поэме» после слова «открытия», вероятно, делает паузу и задумывается. Но затем присваивает себе мысль, которая в той или иной форме уже транслировалась другими исследователями: «самая знаменитая фраза в русской литературе, которую все знают наизусть: «Я вас люблю, к чему лукавить. Но я другому отдана, я буду век ему верна». Это последние слова романа, это гранитный нерушимый моральный императив. Моральный императив, которым кончается роман, начавшийся фривольно, распутно — с того, как Онегин и с жёнами друзей, и с невинными девушками... А в конце «Но я другому отдана, я буду век ему верна». Это-то все знают. Насколько глубоко читатели понимают эту фразу? Она прямо средневековая какая-то»[11].

Очевидно, что, по мнению Александра Викторовича, Татьяна проходит путь душевного созревания – от нравственного эмбриона – к духовно высокой женщине: сначала она влюбляется в байронический образ и хочет ему отдаться, а затем, обручившись, отказывается от жизни с ним, хоть и любит. Однако, это не так, поскольку Татьяна с начала произведения предстает как сильный образ, о чем и говорит Федор Михайлович: «Но манера глядеть свысока сделала то, что Онегин совсем даже не узнал Татьяну, когда встретил ее в первый раз, в глуши, в скромном образе чистой, невинной девушки, так оробевшей пред ним с первого разу. Он не сумел, отличить в бедной девочке законченности и совершенства и действительно, может быть, принял ее за «нравственный эмбрион». Это она-то эмбрион, это после письма-то ее к Онегину!»[12].

Поэтому это не просто какой-то моральный императив. Монолог же Татьяны – это проявление высшей силы духа русской женщины, она жертвует своей любовью, своим счастьем, которое было так возможно, так близко. Иного финала у А.С. Пушкина и не могло быть, именно в этот момент в гедонистическом восприятии мира Онегина начинает царить диссонанс. Возможно, только так он волен задаться вопросом: «это мир несовершенен, или это моя вина, я веду бессмысленную и бездарную жизнь, иду от Бога, а не к Богу со своей неспособностью проявить чистоту любви?».

Возвращаясь к речи о Пушкине Ф.М. Достоевского, мы видим, что писатель как великий знаток души человеческой смог тонко прочувствовать образ пушкинской Татьяны: «это тип твердый, стоящий твердо на своей почве. Она глубже Онегина и, конечно, умнее его. <…> Это положительный тип, а не отрицательный, это тип положительной красоты, это апофеоз русской женщины, и ей предназначил поэт высказать мысль поэмы в знаменитой сцене последней встречи Татьяны с Онегиным. <…> Русская женщина смело пойдет за тем, во что поверит, и она доказала это. Но она «другому отдана и будет век ему верна». Кому же, чему же верна? Каким это обязанностям? <…> Да, верна этому генералу, ее мужу, честному человеку, ее любящему, ее уважающему и ею гордящемуся. Пусть ее «молила мать», но ведь она, а не кто другая, дала согласие, она ведь, она сама поклялась ему быть честною женой его. Пусть она вышла за него с отчаяния, но теперь он ее муж, и измена ее покроет его позором, стыдом и убьет его. А разве может человек основать свое счастье на несчастье другого?»[13].

Если бы Татьяна не предстала во всей своей смиренной и величавой духовной красоте и выбрала бы грехопадение с Онегиным, совершив преступление перед мужем, должно быть, она повторила бы судьбу толстовской Анны Карениной. Она ради собственного счастья решилась на предательство мужа и, не раскаявшись в первом грехе, навлекла на себя еще больший – преступление перед Богом. А пушкинская Татьяна, как справедливо утверждает Достоевский, «если бы даже стала свободною, если б умер ее старый муж и она овдовела, то и тогда бы она не пошла за Онегиным».

Но Александр Минкин, рассуждая о моральных запретах, грехах, исповедях и святых, не транслирует ни одной духовно зрелой мысли. Такой поверхностный и примитивный подход он, видимо, использует и в жизни, не говоря об исследованиях и творческих работах. Заметим, сам журналист высказывается о примитивностях так: «есть люди, которые чувствуют глубоко, а есть натуры холодные, а самое ужасное — есть примитивные натуры»[14]. Воспринимая себя, по всей вероятности, за вершину, которая сияет над непроницаемой мглой, Александр Викторович навряд ли пожелает спуститься к непросвещенному народу, за 200 лет так и не заметившему уникальных вещей, которые именно Минкин открыл всей России и миру. Но для того чтобы отделить зерна от плевел, необходима здравая оценка и объекта исследования, и самого себя.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК:

[1] «Русское дерьмо». Американский писатель против Федора Достоевского // Аргументы и факты. URL: https://aif.ru/culture/book/russkoe_dermo_amerikanskiy_pisatel_protiv_fedora_dostoevskogo (дата обращения: 14.03.2020).

[2] Бедные люди (Федор Достоевский) // Классика.ру. URL: http://www.klassika.ru/read.html?proza/dostoevskij/people.txt (дата обращения: 14.03.2020).

[3] ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ ОНЕГИНА? Беседа, навеянная книгой «Немой Онегин» // День Литературы. URL: http://www.denliteraturi.ru/article/4770 (дата обращения: 14.03.2020).

[4] ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ ОНЕГИНА? Беседа, навеянная книгой «Немой Онегин» // День Литературы. URL: http://www.denliteraturi.ru/article/4770 (дата обращения: 14.03.2020).

[5] Достоевский Ф.М. Дневник писателя. — Санкт-Петербург: АЗБУКА, 2018. — 464 с.

[6] ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ ОНЕГИНА? Беседа, навеянная книгой «Немой Онегин» // День Литературы. URL: http://www.denliteraturi.ru/article/4770 (дата обращения: 14.03.2020).

[7] А.С. Пушкин В.Ф. Вяземской. Конец октября 1824 г. Из Михайловского в Одессу [

8] Немой Онегин // Московский комсомолец. URL: https://www.mk.ru/culture/2017/09/29/nemoy-onegin.html (дата обращения: 14.03.2020).

9] Немой Онегин. Часть третья // Московский комсомолец. URL: https://www.mk.ru/culture/2017/10/13/nemoy-onegin-chast-tretya.html (дата обращения: 14.03.2020).

[10] Да ведают потомки православных. Пушкин. Россия. Мы — Непомнящий В.С. URL: https://azbyka.ru/fiction/da-vedayut-potomki-pravoslavnyx-pushkin-rossiya-my/https://azbyka.ru/fiction/da-vedayut-potomki-pravoslavnyx-pushkin-rossiya-my/ (дата обращения: 21.03.2020)

[11] ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ ОНЕГИНА? Беседа, навеянная книгой «Немой Онегин» // День Литературы. URL: http://www.denliteraturi.ru/article/4770 (дата обращения: 14.03.2020).

[12] Достоевский Ф.М. Дневник писателя. — Санкт-Петербург: АЗБУКА, 2018. — 464 с.

[13] Достоевский Ф.М. Дневник писателя. — Санкт-Петербург: АЗБУКА, 2018. — 464 с. [14] ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ ОНЕГИНА? Беседа, навеянная книгой «Немой Онегин» // День Литературы. URL: http://www.denliteraturi.ru/article/4770 (дата обращения: 14.03.2020).

Яна Мишурова родилась в 1999 году в Анапе. Студентка 3-го курса факультета журналистики Кубанского государственного университета. Публиковалась в журнале «МОЛОКО».

Алиса Королева

Об А. Минкине, В.Бондаренко и А.Пушкине

В беседе с Александром Минкиным «ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ ОНЕГИНА?» Владимир Бондаренко сразу говорит о принадлежности автора к враждебному для него лагерю и о том, что, несмотря на это, первое сообщение о книге Минкина «Немой Онегин» появляется именно в «Дне литературы». Сам же автор отмечает, что его книга «не партийная, не либеральная, не коммунистическая, не ортодоксальная», и его бы «просто тошнило от попытки втянуть её в какой-нибудь из этих лагерей». Эта беседа – хороший пример того, как политические оппоненты могут выстраивать здоровой диалог на общие, волнующие их темы.

Минкин в этом интервью говорит отчасти крамольные вещи, которые никто не хочет слышать и слушать: о том, что сейчас Пушкин – это «…памятник на площади, …торговая марка», это «водка и сигареты» с одноименным названием. Я с ним не соглашусь, Пушкин для нас ни в коем случае не уходит в прошлое, он здесь, и он современен, как всякий русский классик. Но будем признательны за то, что Минкин хотя бы не сравнивает великого поэта с Высоцким и не называет Пушкина нашим главным мифом, как это сделала Ямпольская в 2013, что бы в это понятие ею ни вкладывалось.

Не совсем понятно мне высказывание о горе Минкина по поводу запоздалости его книги на 50 лет, и о том, что раньше, в СССР, все цитировали письмо Татьяны наизусть и это было объединяющей вещью. Сейчас точно так же все его учат и многие его знают, и точно также «Евгений Онегин» и многие другие произведения русской классики для нас, молодых людей, объединяющие. Дело вовсе не в заучивании текстов.

Когда я ещё училась в школе, единственное, о чем говорили мои одноклассники после прочтения «Евгения Онегина», – это о возрасте Татьяны и о том, какой Онегин негодяй. И при этом все повально были влюблены в этого мерзавца. И ничего после тех уроков в наших головах не отложилось, кроме «дяди честных правил» и строк из письма Татьяны, тех самых, заученных наизусть. С другой стороны, как может что-то отложиться, если на разбор такого произведения дается один урок. В сравнении с 3 учебными часами на изучение «Одного дня Ивана Денисовича» и творческого пути его автора, это выглядит смешно. Но мы сейчас не об этом, а о Минкине и «запоздалости» его книги, которая, вполне возможно, имела бы тот же успех, что и сейчас, и 20 и 50 лет назад.

В интервью Минкин говорит о словах Татьяны: «вообрази, я здесь одна, меня никто не понимает», как о применительных к любому школьнику, которого не понимает семья или товарищи. Но подождите, все мы, конечно, чувствуем себя особенными, не понятыми и не признанными, это диктует наш нарциссизм или юношеский максимализм. Но Татьяна была воспитана простой няней-крестьянкой, к которой она, помещичья дочка, была глубоко привязана. Она — «русская душою» уездная барышня, которой чужды ценности и стремления прочей золотой молодежи, интересы всего светского общества, волнующие, в том числе и её родителей. Естественно, она «в семье своей родной казалась девочкой чужой». И не надо транслировать это на современных школьников, многие из которых в своих семьях очень даже свои и родные. Их проблемы совершенно иного сорта.

Хотя замечательно высказывание Минкина по поводу фразы Татьяны: «…но я другому отдана, я буду век ему верна» и похожих слов Маши и Бурмина в «Метели», которые Минкин называет «гранитным нерушимым моральным императивом». Хотя автор в интервью и не говорит, что именно он имеет ввиду – святость брака или что-то другое, мне хочется думать, что он в этом вопросе солидарен с Достоевским в «Пушкинской речи». По крайней мере, он ее упоминает, он ее читал.

Очень правильно Александр Викторович говорит о богатстве Пушкинского языка, о его современности. О том, что можно, в хорошем смысле «обалдеть», открыв «Повести Белкина».

В данной беседе также затрагивается вопрос веры и покаяния. Минкин говорит: «Знать моральные запреты и соблюдать их — вещи разные… Кто воцерковлённый — ходит на исповеди и кается в грехах. Значит, он знает, как не надо, но за эти два месяца между исповедями он уже успел не раз сделать, как не надо». И в каком-то смысле эти слова Александра Викторовича небезосновательны, ведь не зря в народе существует пословица: «Не согрешишь, не покаешься». Её в своей речи активно используют люди, зачем-то изображающие набожность. К действительно благочестивым это, конечно, не имеет никакого отношения.

Когда я прочла высказывание Минкина о том, что «Святые если есть, они либо на небе, либо, может быть, в скиту… Вдали от общества», это напомнило мне главу «НЕСКОЛЬКО СЛОВ О НАШЕЙ ЦЕРКВИ И ДУХОВЕНСТВЕ» из «Выбранных мест», где Гоголь говорит: «Воспитываются для света не посреди света, но вдали от него». Но Николай Васильевич ведь говорил о священнослужителях, не о мирянах. Здесь надо уточнить, ЧТО Минкин понимает под святостью? Я считаю, что это прежде всего одно из качеств нашей повседневной жизни: «Будьте святы, потому что Я свят» (1Пет. 1:16). Разве может мирянин, имеющий семью и детей, уйти в пустыню, в лес, в горы? Нет. Что же получается, святость положена избранным? Откажись от брака, родителей, останься бездетным, и вот тебе святость? Нет, Господь нас такому не учил. Он говорил о другом, о том, что каждый день все мы, рабы Божьи, делаем шаги к святости, и если есть люди, признавшие свои грехи и ведущие честную, праведную жизнь, то кто же они, ежели не святые? Разве мы не встречаем имена этих людей каждый день в церковном календаре? А как же юродивые? А как же равноапостольные? А страстотерпцы, мученики, бессребреники? Если же Минкин говорит о канонизированных святых, то здесь его еще можно понять – перед канонизацией святому необходимо, простите, умереть. А если же он сомневается в наличии в мире рабов Божьих, не деланных лицемеров, а людей, по-настоящему любящих Бога и живущих по его законам, – пусть не сомневается, их много, и они среди нас. Возможно, даже прямо под носом господина Минкина, дальше которого он ничего не видит.

Не знаю, насколько хороша или плоха книга Александра Минкина «Немой Онегин», я ее не читала, о ней Вам лучше расскажет Владимир Козаровецкий, который уже разнес ее в пух и прах 20 октября 2017 года в «Литературной России», страницами доказывая 13-летний возраст Татьяны и прочее.

Кстати, мне не совсем понятно название интервью Бондаренко. Ежели под Онегиным он понимал само произведение, то название надо было закавычить, если же говорится о носителе этой фамилии, то в беседе он сам упоминается от силы три раза. Но в чем точно не ошиблись ни Минкин, ни Бондаренко – перечитать Пушкина захотелось.

Алиса Королёва родилась в 1999 году в городе Краснодаре. Студентка 3 курса факультета журналистики КубГУ. Публиковалась в сборнике авторов "Современный Дух Поэзии" НИ "Первая Книга".

Диана Даскалица

Не твой Онегин

Интервью получилось бестолковым и потому что Минкин противоречит сам себе, потому что Бондаренко не умеет держать беседу и задает откровенно неудачные вопросы. Скорее всего, причина где-то посередине. В любом случае, читатель (то есть мы) оказывается обманутым. Нам обещают беседу о книге «Немой Онегин» Минкина, но получаем разговор обо всем (а значит ни о чем), полный противоречивых, иногда откровенно глупых высказываний. Для удобства я буду комментировать по порядку смутившие меня тезисы.

1. «Я пишу книги о Лермонтове, о Бродском, о Гумилеве, о Северянине. Александр написал о «Евгении Онегине». Это не литературоведческое, а человеческое исследование великой поэмы»

Начнем с того, что человек, который пишет книги, должен худо-бедно разбираться в том, как строится текст. Тут уже либо издёвка, я, мол, пишу об авторах, а Минкин в Пушкине «не шарит», вот и пишет о «Евгении Онегине». Либо не шарит Бондаренко, но истина, как я уже писала выше, всегда находится где-то по середине. Скорее всего и первый в Пушкине не большой знаток, и второй не лучшим образом может выражать свои мысли. Второй момент, человеческое исследование – это, простите меня, как? Что вы, Владимир Григорьевич, имели ввиду? Психологический подход, или то, что Минкин не владеет методиками литературоведческих исследований, и поэтому делает, как умеет?

2. «Книга «Немой Онегин» — о самом знаменитом произведении русской литературы»

Притормозим. По какому критерию «Евгений Онегин» Пушкина – самое знаменитое произведение русской литературы? Знаменитое где? Если судить по суммарному тиражу – в мире известнее всего Набоков. А если посмотреть наиболее издаваемых в СССР писателей классиков, Пушкин только на втором месте – его обгоняет Лев Толстой. Так что утверждение более чем сомнительное.

3. «Я не приступал к этой работе. Она ко мне приступила сама», - понятно, что имел ввиду Минкин, но звучит все равно нелепо. Краткое руководство, как снять с себя ответственность за все потенциальные ляпы: «Не виноватый я, оно само!». Браво, Минкин, браво.

В чем вообще проблема: Минкин много говорит о том, что он открыл для себя, а потом и для нас «Онегина» с какой-то совершенно новой, невероятной стороны. Но в чем конкретно заключается эта новизна – в интервью ни слова. Тут само собой напрашивается два вывода: или Бондаренко почему-то об этом не спросил, или новизны никакой нет. И увидев в интервью, искушенный читатель «Немого Онегина» никогда и ни за что не купит. При этом у Минкина присутствует какой-то жуткий снобистский взгляд на современного читателя. Он авторитетно заявляет, что «Пушкин» у нас сейчас – это торговая марка, кафе, водка, пирожное, корабль и самолет. Далее логика мысли вообще теряется. Тут у нас и «какие-то развратники, которые смеются над девушками и, можно сказать, издеваются над ними», и что школьнику, после прочтения Минкина, естественно, «Онегин» станет «понятен кишками» (съедят они его что ли?), и что текст Минкина написан простым, сегодняшним языком: если тем самым он пытается сказать, что язык Пушкина безнадежно устарел, то это столь же смело, сколь и глупо.

4.«Это прихоть, шутка. Пушкин что хотел, то и делал. Захотел назвать романом, назвал романом»

Тут, в принципе, интервью можно было бы закрывать как безнадежное. В том, что в литературоведении Минкин не разбирается вообще, мы уверились, можно расходиться.

5.«Сам Пушкин не считал его романом. В письмах к Вяземскому, Жуковскому, Плетневу он говорит о поэме. Это письма периода написания первой второй и третьей главы, когда уж мог бы осознать, что это роман. <…> Откройте толковый словарь, хотите энциклопедический, хотите толковый русский. Написано: «Роман – сложное, с многоплановым сюжетом, множеством героев».

Открываем Большой энциклопедический словарь. Написано: «Роман —(франц. roman) литературный жанр, эпическое произведение большой формы, в котором повествование сосредоточено на судьбах отдельной личности в ее отношении к окружающему миру, на становлении, развитии ее характера и самосознания. Типичная ситуация романа – столкновение в герое нравственного и человеческого (личностного) с природой и социальной необходимостью».

Думаю, что дальнейшие комментарии не требуются. Вопрос, чем и где читал А. Минкин остается открытым.

Не вижу смысла комментировать каждый абзац адского союза Бондаренко-Минкин. Например, все перлы про то, что никто, кроме, естественно, Минкина за двести лет главного в романе не заметил. Правда, непонятно, что не заметили. Совершенное непонятно, что значит Дельвиг для Пушкина и для культурной жизни Петербурга: «И многие, наверное, читая, думали: черт, какой-то Дельвиг пьяный, кто это?». Хотя дальше Минкин пишет: «Пушкин писал не для нас, а для тех, кому все окружающее было известно». Про театр – сущая ерундистика и вкусовщина, и так далее, и так далее.

Подытожу следующим образом: плох Минкин, потому что выставляет себя абсолютным идиотом, плох Бондаренко, потому что не умеет вести интервью. Плох ли «Немой Онегин» — пока не знаю, не дочитала, но уже могу сделать некоторые выводы, и они совершенно не утешительные. Так что может и хорошо, что о «Немом Онегине» — ни слова, прошу прощения за каламбур. Потому что, как я подозреваю, сказать о совершенно бездарном в литературоведческом смысле исследовании (а ведь, как утверждается, оно не литературоведческое, так что это даже не оскорбление с моей стороны) нечего.

Диана Даскалица родилась в 1997 году в г. Севастополе. Магистрантка 2 курса факультета журналистики КубГУ. Является лауреатом конкурса в честь 200-летия М.Ю.Лермонтова (2014 г., 3 место, стихи). Участник Третьего форума молодых писателей России и Китая в г. Шанхай (2019 г.), поэзия переведена на китайский язык. Публикуется в литературно-историческом журнале "Родная Кубань".