СИНИЦА

Холода, холода наступают,
И протяжно трубят журавли,
И сбиваются в серые стаи,
И на юг за моря улетают,
На Сейшелы, Гоа и Бали.

Зимней ночью опять мне приснится
Тот призывный полет журавлей…
А на утро разбудит синица
Звонко-радостной песней своей.

Птичье пенье приняв за основу,
Неподвластный зиме звукоряд
Вдруг припомнит забытое слово,
И наполнится смыслами снова
Растерявший значения сад.

Ночь придет в немоте и зевоте,
Но ее пережить я смогу.
Там – журавль на теплом болоте.
Здесь – синица на ярком снегу.

НА КЛАДБИЩЕ

Ветра дули – хотели венок свить.
Под ив сенью оркестр терзал медь.
Не плачь, Дуня: мертвого проще любить!
Не плачь, Сеня: мертвую проще жалеть!

Ветра дули, цветы разметав в траву,
Оркестр жарил во всю минорную мощь.
А брат думал, как он ублажит вдову,
Кума ж знала, что Сеня не любит борщ.

Краснел ангел и ветром сдувал гнев.
Шопен строже над кладбищем ввысь плыл.
А Бог – странно! – за что-то их всех жалел.
А Бог – вот же! – за что-то нас всех любил.

И ДА, КАРЛ

Карл, да разве ты стар? Челюсть вставь,
                                           постриги бородку,
Подкачайся в спортзале – и можешь еще
                                                       сгодиться.
С распродажи оденься в прикид
                                  прошлогодне-модный. 

Да, известный психолог советует разводиться.
Это глупый Das Man пусть пугается перемены
Пола, женщин, занятий, а пуще того – отчизны.
Отсуди ожерелье у Клары, отдай Елене,
И наплюй на кларнет – пусть валяется
                                                   в прежней жизни.

А когда захрипишь и с Елены сползешь на койку,
Может быть, ты увидишь в смертельном
                                                            своем пожаре
Золотится листок в бороде под кларнетом
                                                              звонким,
И играет кораллами старая дура Клара.

ЛАЗАРЕВА СУББОТА

– Лазарь умер…
– Давно ли?
– Четвертого дня.
Покачнулась земля
от нахлынувшей боли.
И плывут очертанья
белесых дорог,
и слезится со щек
пустота мирозданья,
где любовь умирает
и сохнут цветы
у надгробной плиты
невозвратного рая
Лазарь умер.
                   И тленья
слезами не смыть.
Смерть нельзя исцелить.
Нету срока у плена. 

Но внезапно звучит
зов любви во вселенной…

ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Тело хотело. Робко роптала душа.
Март невпопад закуролесил метели.
Мне бы к апрелю сделать решительный шаг,
Хоть вечный шах мартом объявлен апрелю. 

Тело хотело, тело искало – тепла.
Гроздьями льда мир ослепляли деревья.
Но не дотла, душу сжигай не дотла,
Чтобы могла я дотянуть до апреля.

Тело, уймись же! Мы из иных палестин,
И мы о них памятью не оскудели.
В звоне капели, в радостном грохоте льдин
Вербы цветут и ложатся под ноги апрелю.

РАДОНИЦА

У Марьюшки, у дурочки,
забрали жениха:
Кому – чурбан с занозами,
а ей – милой дружок.
Несет его невесть куда
широкая река.
А Марья не искусница,
далеко бережок.

У Марьюшки, у дурочки,
в косице алый цвет,
и аленькою ленточкой
чурбан обвязан был.
Пасхальным алым заревом
сегодня плыл рассвет
над заводью, где Марьюшке
периной – мягкий ил.

РАЙ

Что рай для нас? Закат, рассвет,
Декабрьский запах скорой елки,
Воспоминаний воздух колкий,
И обаянье книжной полки,
И Новый год, и старый плед…
И мы у смерти на краю,
Уже навечно выбирая,
Не празднословя, не играя,
Все говорим: «Не надо рая!»
Все просим родину свою.

АЛАНСКИЙ СОНЕТ

Средь удушающих южных ночей
Нас оживляет не пенная брага,
Не застоялые топи оврага –
Влага небесная горных ключей.

И посреди равнодушных речей
И заключений – все стерпит бумага! –
Нас вдохновляет старинная сага
Верной любви и отважных мечей.

Там не боится герой палачей
И чародейства коварного мага,
Блеска монет и сиянья очей.

И не предаст он избранного стяга.
В мире равнинных конечных вещей
Неодолима небесная тяга.

АВГУСТ

Август. Но с клена под ноги слетел,
Словно корона с главы венценосной,
Лист золотистый – ненужным обноском,
Царству его полагая предел.

Август. Но сколько бы жаром ни тлел
Лес, он остынет, дождями исхлёстан,
И багряницу, что выткала осень,
Сменит покорно на пепел и мел.

Звёзды, как листья, слетают с небес.
Я подбираю и те, и другие,
Прячу в шкатулку никчемных чудес.
Может, в февральские ночи глухие –
Без красоты и величия без –
Августа дни воскрешу золотые?

***
Есть пара крыльев за плечами,
И в них светло, без них темно.
Но только смертными очами
Нам это видеть не дано.
Но только смертными очами
Мы и того не замечаем,
Что миру явлен свет давно.

Из мира выпрядай печали.
Прорваться за глазное дно
Мы даже в мыслях не мечтаем.
Крутись, зрачка веретено!
Прорваться за глазное дно,
Сквозь пелену, где так темно,
К двум светлым крыльям за плечами.