Мария Заборянская

Глина

Серебрились руки-исполины
Над спокойной звёздною рекой:
Молча Бог ваял меня из глины.
Он решил, что буду я такой.

И, любуясь крохотной Вселенной
Сквозь туман и всполохи огня,
Он решил, что будет непременно
В этом мире место для меня.

Ветер рисовал свои картины
Над спокойной звёздною рекой.
Молча Бог ваял меня из глины
Терпеливой доброю рукой.

Сердце


Всё точно, как прежде. Будильник звенит в шесть тридцать.
Но
Что делать с сердцем, что вдруг расхотело биться?
Наотрез отказалось, мол, знаешь, с меня довольно.
Почему мне всё время должно быть темно и больно?

Разве я эту муку хоть чем-нибудь заслужило?
Послушай, я – сердце. Я даже не кость, не жила.
Почему ты решил, что я сделано из металла?..
В этом мире добра и мягкости недостало,

И у каждого третьего – шрамы на сердце сетью.
И у каждого первого – страх оказаться третьим
Лишним, ненужным, выброшенным на ветер.

Я – сердце. Смотри, мой контур – свечное пламя,
Сметённое в сторону зимними сквозняками,
Ты не знаешь минуту, в которую я погасну.
Я – сердце. И я пульсирую ярко-красным.

Я – сердце. И я пульсирую очень громко:
"Капитан, мы затёрты во льдах.
Капитан,
Поломка!"

... Всё точно, как прежде. Будильник звенит в шесть тридцать.
Несчастные люди не могут остановиться,
Бегут, на ладони дышат, хотят согреться,
Но больше не могут слышать, как бьётся сердце.

Ну что же, душа моя?..

– ...Ну что же, Душа моя? Сядем спиною к выходу
И подумаем, где мы свой потеряли путь.
Где ты живёшь – не понять ни по вдоху, ни выдоху,
Но, когда тебе больно, – стреляет в грудь;

Немного знобит, немного болят колени,
В горле ком, и становится трудно заговорить.
Знаю, где-то внутри начинается воспаление.
Темнеет, но не зажигаются фонари.

Неужели они и вправду её не видели? –
Тоски, навалившейся так, что прогнулся пол?
Пахнет попеременно то мазью, то спиртом, то литием
Там, где раньше влюбленные слушали рок-н-ролл

И варили глинтвейн.
Там, где раньше играли дети –
Перестанет расти трава и цвести сирень.
Если день не принёс ничего, кроме новой смерти,
Я не очень уверена, нужен ли завтрашний день.

Неужели они и вправду не замечают,
Как с закатным огнем от нас отступает жизнь,
Освещая сквозь рамы негреющими лучами
Дом, где враз замолкают целые этажи?

О, Душа моя. Вдох от вдоха болишь всё резче.
Так болишь, что вот-вот из глаз потечёт вода.

Без конца грею чайник. Седьмой уже раз за вечер.
Может, к ночи согреюсь.
А может, и никогда.

Тот кто пишет

Тот, кто пишет – теперь не то чтобы голос вещий,
Не прожектор, не зеркало, и не больничный свет.
Это шёпот: "Вы знаете, есть особого рода вещи,
Которых нет.
Не верите?

Вот, смотрите, в ладони собраны по крупицам
То в темноте, то в тяжёлой багровой мгле.
Я ищу в темноте, мне не хочется остановиться,
Потому что слова – это то, что могло бы сбыться,
Что-то самое-самое важное на Земле."

Нелюбовь

Нелюбовь прорастает медленно сквозь гранит.
От нее кровоточит, рушится и болит.
Я смотрю сквозь толпу, поверх чьих-то глаз и лбов.
Я неровно дышу и чувствую Нелюбовь,

И свою, и других ко мне, и к себе самой,
Нелюбовь накрывает полностью, с головой,
Сушит воздух снаружи и бьёт изнутри в висок
Нелюбовь – всепроникновенная, как песок.

Никогда не снимай покров со своей души,
Ты увидишь там то, от чего не захочешь жить.
Я сняла с себя маску, смотрю на себя – и вот –
Не любовь называется то, что во мне живёт.

Перо

Пылал последний августа закат.
Светился солнца отблесками сад.
Вдруг, рассыпая искры-серебро,
В ладонь спустилось мягкое перо
Чудесного, невиданного цвета.
Так трепетно блестит в руке моей
Подарок улетающего лета.
Я слышу крыльев шум среди ветвей.

^{Илл.: Александр Сергеев}