Моему Папе Антону Валерьевичу Сурикову посвящается

Юность отца пришлась на период безжалостных и головокружительных перемен. В государстве, в обществе – во всем, наверное, мире; все течет и все меняется всегда, однако тут словно исполинского размера гора сошла со своего места, она препятствовала движению воды, и тогда сильный поток неудержимо пустился вперед. Сшибая с ног и круша на своем пути все прежнее. Но они тогда этого не понимали. Они – это мой папа и его сокурсники, одноклассники в старшей школе, простые люди вокруг, в магазине, на улицах, во дворах и на футбольном поле. В Омске, где он родился, на Урале, куда ездил на лето, в Херсоне – куда поступил в мореходку.

Школу отец закончил, когда перестройка в советском государстве на полной скорости уже подходила к своему финалу. Сталкиваться с неудобством и тем более с голодом из-за дефицита ему не приходилось – в Омске с обеспечением продуктами все обстояло неплохо. Сыграло свою роль и то, что он родился и рос в семье выдающегося советского физика. Но к моменту окончания выпускного 10 класса родители уже были в разводе. Куда пойти, когда наконец надоевшая и тягостная школа остаётся позади? Он не думает особенно долго: едет из Сибири на юг – туда, где, как оказалось, играет карнавальными красками яркий, сладкий и пугающий, но притягательный калейдоскоп свободной жизни, с ресторанами и барами, и совершенно без родителей.

Таким оказался Херсон. Тогда это Украинская ССР. Однако названию никто значения не придавал. Что до того? Как в союзе, так и на западе – для всех это Россия. Говорят все на русском, в отличии от города Львов, где позже придется подраться на улице за русский язык. Отличие Херсона от Омска он видел в обилии безудержной уличной жизни, яркой, ночной и праздничной, проявляющей себя уличными кафе и барными стойками, весельем в центре города. И, наконец-то, море. К нему отец и рвался, оставляя Омск в прошлом.

Теперь он молодой курсант мореходного училища. Вначале – теория за партой. Но скоро эта скука, напоминающая о школе, пройдет и уступит место практике – выходу в море. Это то, ради чего стоит подождать. И ожидание оправдывает себя: они выходят в первое учебное плавание, курсанты под присмотром и предводительством старших обучающих товарищей. Да, это первое, недолгое и пробное плавание, но все же. Ведь сбывается мечта. 90-й год. Кто может подумать и представить, что далее? Блестящая карьера, капитанский мостик и неудержимое будущее, озаряющее светом огней новых стран, новых городов и портов? Очевидно одно – дальше какое-то невероятное будущее: прямо по курсу – новый век – 2000-е! 

Жизнь все интереснее, все невероятнее, и курсанты мореходного училища идут в большое плавание – на 9 месяцев. По плану зайти в ключевые, главные порты стран востока и запада. Выполнять миссию гражданского торгового флота, нести свою службу с доблестью. За ним закрепляется и человек, выполняющий функцию политруководителя, если по-старому. Однако всем уже совершенно нет никакого дела до идеологии, его задача следить, чтобы никто из состава матросов не пропал, ибо постоянны случаи, когда члены экипажа того или иного судна бежали – оставались в странах Европы. В начале 91 года папа в должности стажера-механика на судне «Николай Гоголь» с десятком иных юных курсантов выходит из одесского порта. Подлинный восторг и трепет: впереди Турция, где они играют дружеский футбольный матч с местными матросами (мой отец – вратарь), Индия, где около сотни индусов в одних набедренных повязках несколько дней загружают на судно товар вручную, Сингапур (бананово-лимонный, как поет русский и советский поэт), Голландия, где в портовом городе Роттердаме за пару часов один аппарат разгружает все, что грузили старательные индусы. Английский порт Бристоль, Bristol-city, где блистает готическими башенками Бристольский собор, и виднеется Клифтонский подвесной мост через Эйвонское ущелье. Новоприбывшие матросы идут гулять по городу, с положенными карманными деньгами. Приятные особенности такой работы – возможность накупить и привезти домой в Советский союз дефицитные и вовсе отсутствующие товары: вареные джинсы, музыкальные пластинки, кроссовки, кожаные куртки и прочие прелести. Глаза разбегаются. Шумные компании моряков расходятся по городу на положенное время, обязанные вернуться до 9 вечера на судно.

«Russians, pe-ree-stroika, russkie!» – приветливо протягивают встречные прохожие. «Контролирующий старший товарищ» закрепляется за одной несчастной группой курсантов, остальные – совершенно свободны. И голова начинает по-настоящему кружиться. Играет музыка, английская речь, разливается дивный и невероятный букет жизни во всех красках и тонах, который можно было только во сне увидеть. Великобритания. Конечно, их интересуют памятники культуры, мосты и соборы, но не в первую очередь – сначала установить контакт с туземцами и туземками:

«Антох, ты же у нас один по-ихнему туда-сюда понимаешь прилично. Надо 5 бутылок».

И мой папа идет в первый бар: «Five "Smirnovskaya” vodka», – отчеканивает он. Бармен аккуратно наливает 5 небольших хрустальных мензурок-рюмок.

– No, no, – вмешиваемся отец, – five bottles.

– Five bottles! – удивленно и почти восторженно вскрикивает английский бармен.

Тогда остальная кампания шумно появляется в заведении. Завязывается знакомство с остальными посетителями – подданными Великобритании. Начинается подлинно международный контакт – первый шаг к дружбе народов. Заказы продолжают поступать. В ходе продолжения всего процесса контакта советских матросов с подданными Ее Величества английской королевы – последние оказываются в состоянии «убранные в стельку», если по-нашему. Советские ребята отстают ненамного. Весь бар лежит в полуобморочном состоянии. После того как угостили местных, пообщались, обменялись сувенирами, пора возвращаться на палубу.

Европейцы словно свое отношение к советским – русским людям поменяли, это начинает совершенно четко ощущаться. Начали менять они его как раз в период перестройки. Куда-то почти совсем ушел страх перед этими страшными и непонятными русскими. Все это стало совершенно отчетливо после падения берлинской стены. Сразу появились песни Скорпионс и Стинга, в которых русские предстают как вполне нормальные люди, даже почти братья. Очевидно, европейцы что-то поняли про судьбу нашего государства раньше нас.

Но вернемся к судну, на котором шли еще советские матросы: подходил к концу последний месяц плавания. Им предстояло вернуться домой. И до них уже доходили новости. Формально дома у них уже не было. Во всяком случае, одесский порт, из которого они выходили, перестал за время их плавания быть советским портом. Поэтому экипаж тех молодых советских моряков больше никогда не вернулся в родной порт. Советский союз рухнул.

Что далее? Совершенная неопределенность. В стране и в голове. Если хочешь продолжать ходить в плавания в Херсоне и Одессе – принимай украинское гражданство и оставайся. Нет – скатертью дорога. Отец принимает решение вернуться в Омск, теперь уже формально – на территорию России. Государство разделили как пирог острым и зубчатым ножом, и принялись растаскивать буквально по кускам, то, что некогда составляло ценность и целостность народов. Мой папа поступает в Политех, где дед – заведующий кафедрой физики. Но недавний матрос не может, а точнее понимает, что не хочет сидеть за партой и учить физику. Он не отучивается и семестр – берет академотпуск. Устраивается то на одну, то на другую работу. Решает восстановиться в универе, но теперь терпения хватает всего на месяц – он окончательно понимает, что это не его. Да и неловко перед отцом – видным физиком получать по физике двойки.

К этому времени политическая ситуация в стране становится еще более неопределенной и громокипящей, начинается война в Чечне – первая чеченская. После отчисления его призывают – он едет на фронт.

Трасса Кизляр-Грозный, 1995 год. Солдаты призывники охраняют контрольно-пропускной пункт, чуть позже, весной – они же экипаж Борта-113 – бронемашины. Инструкции простые: на всякий шорох и шум в ночное время суток – открывать огонь. С гражданским - мирным населением быть предельно осторожными. Стали нередкими случаи, когда гражданские чечены в качестве подарка давали солдатам на других КПП ящик с коньяком, после которого рота уже не просыпалась. Еще не реже происходило уничтожение группой боевиков личного состава, охранявшего иное КПП.

На том пункте, где нес службу отец, в лесистой местности, в один из дней по сигналу тревоги они были подняты и отправлены встретить предполагаемого неприятеля. В качестве поддержки были направлены два вертолета, которые открыли сплошной огонь без разбору, не имея возможности отличать своих от чужих. На войне творится хаос не меньших масштабов, чем в стихии мира. Все это – последствия, обломки, ниспадающие с полуразрушившегося здания – государства, основная и несущая часть которого чудом устояла.

Вероятно, он вспоминал тогда плавание и яркие огни портовых городов. Вино с голландскими девушками и хорватские кинотеатры. А ведь Югославия уже тогда успела разрушиться, не без помощи недавно восстановившийся Германии и НАТО. Уже тогда Хорватия, получив независимость, готовила баррикады для невероятно кровавой войны с некогда самым близким народом – с Сербами. Они не отличались почти ничем – только нательными крестами, католический – у хорватов, православный – у сербов. Так и опознавали трупы. Все это случилось после разрушения берлинской стены, после позволения со стороны СССР Германии соединиться, слиться в ФРГ.

Чеченская война – такой же плод с дерева государственной политики перестройки, как, в определенном смысле, то, что произошло с Югославией.

Находясь на трассе Кизляр-Грозный в 1995 году, у него была возможностью подумать об этом. Вспомнить порт, который у этих советских моряков отняли. Ты вспоминал покинутый порт, папа?