Начало

Сцена 5

(Погреб в доме Осташко. Слышны глухие хлопки минных разрывов и автоматные очереди. Крышка погреба открыта. По лестнице спускается Алена Петровна.)

Алена Петровна: Коля, Коля! Где ты? Давай быстрее! 

Николай Григорьевич: Да здесь я! Иду…

(Спускается Николай Петрович. Закрывает крышку. Хлопки становятся глуше. Зажигает свечу.)

Алена Петровна:  Господи! Как же это можно в живых людей стрелять!?

Николай Григорьевич: Война… Видишь, жизнь человеческая ничего не стоит. Был человек – прихлопнут, как муху, и все – нет человека.

Алена Петровна:  Страшно мне, Коля.

Николай Григорьевич: Бог не выдаст – свинья не съест.

Алена Петровна:  А если в нас попадут?

Николай Григорьевич: Значит, судьба такая.

Алена Петровна:  Коленька…

Николай Григорьевич: Да ладно, все нормально будет… Слышь? Вон там бухает. А это в сторону посадки. До нас далеко.

Алена Петровна: Что-то, вроде, тихо стало… Может, перестали уже?

Николай Григорьевич: Может, и перестали… Может, снаряды кончились. Кто ж его знает, сколько у них этих снарядов.

Алена Петровна:  А из чего они стреляют?

Николай Григорьевич: А я откуда знаю! Я же не артиллерист. Должно быть, пушки какие, или минометы.

Алена Петровна:  Но ты же в армии служил.

Николай Григорьевич: Я в связи служил. На точке на радиостанции сидел. Мое дело – принял, передал. Я эти пушки за всю службу всего один раз и видел. И то издалека. (Прислушивается)

Действительно тихо… Хотя, по-моему, из автоматов еще, кажись, строчат. В погребе тут не слышно ни хрена! Дай-ка я крышку чуть приподниму, послушаю. Может, закончилось все…

Алена Петровна:  Коля, не надо!

Николай Григорьевич: Да я быстро…

(Пытается подниматься по лестнице. Где-то совсем рядом падает мина.)

О-го! Че-то я погорячился.

Алена Петровна: Сиди уже!

Николай Григорьевич: Где-то совсем рядом упало. Вон там. Это за Зинкиным домом.

Алена Петровна:  Что же они по нам стреляют?!

Николай Григорьевич: А кто ж его знает? Может, увидели кого, а может, ошиблись просто.

Алена Петровна:  Как это – ошиблись?

Николай Григорьевич: Да вот так. Ошиблись, и все! Сто метров туда, сто метров сюда – обычное дело…

Алена Петровна:  А ты-то откуда знаешь? Ты же на рации служил.

Николай Григорьевич: Думаю я так. Не может такого быть, чтобы в армии бардака не было.

Алена Петровна:  Ты бы чего хорошее сейчас думал. А то ведь пропадем ни за что.

Николай Григорьевич: А помнишь, мы после юбилея моего на скамейке сидели, о счастье мечтали?

Алена Петровна:  Помню…

Николай Григорьевич: Вот и домечтались… И года не прошло – получите, распишитесь, по полной программе…

Алена Петровна: Да кто же знал, что оно все так получится…

Николай Григорьевич: Вроде, опять тихо…

Алена Петровна:  Только сиди, не лезь никуда.

Николай Григорьевич: Вот правильно я говорил, что погреб больше делать нужно! А ты – зачем, зачем? Большой не нужен… Смотри, как все обернулось. В самый раз выкопали. Прям хоромы…

(Вдали ухнуло несколько раз.)

М-да… Похоже, нам тут теперь частенько сидеть придется…

Алена Петровна:  За что же нам на старости лет такое наказание?

Николай Григорьевич: Тихо… И автоматов уже не слышно…

Алена Петровна:  Коля, сиди!

Николай Григорьевич: Да сижу я. На тот свет не тороплюсь… Слушай, Ален, нам бы здесь воды питьевой запас иметь надо. Еды тут хватит. Целый погреб закруток всяких… Хотя, сало, консервы не помешают…

Алена Петровна:  И документы здесь нужно припрятать. А то, не дай бог, хату разворотит, а мы без документов.

Николай Григорьевич: Документы – это правильно… И сухари обязательно насуши. Кто его знает, сколько в следующий раз тут придется сидеть.

Алена Петровна:  Насушу, Коля, насушу…

Николай Григорьевич: Свечи, спички приготовь… Да… и еще ведро какое-нибудь с крышкой. А то обделаемся со страху – под себя ходить, что ли?!

(Прислушивается.)

… Сиди здесь. А я наверх. Одним глазком. На разведку.

Алена Петровна:  Коля, не надо.

Николай Григорьевич: Ну, а что тут до второго пришествия сидеть? Я мигом.

(Поднимается наверх. Крышку оставляет открытой.)

Алена Петровна:  Коля! Коля! Где ты? Вот старый дурак! Не сидится ему! Коля!

Николай Григорьевич: Чего?

Алена Петровна:  Ты где?

Николай Григорьевич: Наверху.

Алена Петровна:  Что там, Коленька?

Николай Григорьевич: Кажись, не стреляют. И не видать никого.

Алена Петровна: Я вылазить боюсь.

Николай Григорьевич: Вот и не вылазь пока. Мало ли что. А я тут посмотрю... Но, вроде, пронесло... С боевым крещением тебя, Алена Петровна!

Сцена 6

(Скамейка у дома Осташко. На ней сидит Алена Петровна. Видно, что давно ждет мужа. Нервничает. Встает, увидев его.)

Алена Петровна: Коленька, где ж ты был? Я вся изволновалась уже! Еще вчера должен был вернуться!

Николай Григорьевич:  Дай-ка присяду, устал я что-то… (Садится)

Алена Петровна: Что случилось, Коля? А где тележка с сумкой? Ты не купил ничего?

Николай Григорьевич: Купил. Все купил по списку.

Алена Петровна: а где же оно все?

Николай Григорьевич: Наши макароны кому-то оказались нужнее…

Алена Петровна: Коля, тебя обокрали?

Николай Григорьевич: Можно и так сказать… Ободрали как липку.

Алена Петровна: А пенсия, пенсия хоть осталась?

Николай Григорьевич: Не-а… обчистили до копейки.

Алена Петровна: А ты в милицию заявил? Ты заявление написал?

Николай Григорьевич: На кого писать-то? Они же и ограбили, сволочи.

Алена Петровна: Да как же так?

Николай Григорьевич: А вот так… Снял я пенсию в банкомате. Продукты все купил по списку. Себе еще ножовку хорошую купил, новую, плоскогубцы… Не везет мне что-то, мать, с инструментом. Тогда все под чистую выгребли. Сегодня отобрали… не везет.

Алена Петровна: Да бог с ним, с инструментом…

Николай Григорьевич: Курятник хотел подремонтировать. Пилить-то чем? Старая пила, которую нацбатовская саранча не тронула, совсем негожая…

Алена Петровна: Никуда не денется твой курятник.

Николай Григорьевич: В общем, добрался я до перехода, до контрольно-пропускного пункта этого. Народу тьма. Когда до меня дело дошло, тот, который документы проверяет, глянул на мой паспорт, что-то там в ноутбуке поклацал и, значит, другого подзывает. И паспорт мой ему отдает. Что, думаю, за дела такие? Все же нормально всегда было. Каждый месяц за пенсией езжу… Паспорт мой взял, полистал для виду, на экран ноутбука посмотрел и, улыбаясь, мне так говорит: «Пройдемте, Николай Григорьевич, есть у нас к вам несколько вопросов…».

Алена Петровна: Ну какие к тебе могут быть вопросы?

Николай Григорьевич: Могут. Если есть желание их задать.

Алена Петровна: Не понимаю я.

Николай Григорьевич: А че тут понимать!  Издалека он начал, с какой целью, мол, я приезжал  с временно оккупированной территории на Украину.

Алена Петровна: Ясно с какой – пенсию получить.

Николай Григорьевич: И я так же пояснил – за пенсией приезжал. Да вот продуктов трошки купил… А он: «Ой, как интересно! А у нас есть данные, что сын ваш Осташко Федор Николаевич – сепаратист и террорист. И командовал бандформированием!».

Алена Петровна: Да какой же Феденька террорист?

Николай Григорьевич: Вот так говорит… Террорист. Ни больше ни меньше…

Алена Петровна: И кто же им про Феденьку рассказал?

Николай Григорьевич: А думаешь, людей добрых мало? Кто за понюшку табаку или со злобы своей никчемной сдаст тебя с потрохами! Ты дальше слушай. «Так, может, вы, Николай Григорьевич, сотрудничаете с дружками его? Может, и приезжали вы не за пенсией, а с целью сбора разведданных».

Алена Петровна: Какие данные? Что за глупости!

Николай Григорьевич: Это для тебя глупости! А для них совсем наоборот. Они, если им надо, к стенке поставят и глазом не моргнут. Только перед этим все кишки наизнанку вывернут и то, чего не знал, расскажешь. Да во всех смертных грехах признаешься… Смотрит этот гад, улыбается… «Вы ничего не хотите нам рассказать?». Ага, нашел дурака! Тут ляпнешь лишнего – за язык поймают, намотают на кулак, и будешь всю оставшуюся жизнь, как бобик на поводке, бегать! В общем, посадили меня в какую-то комнату, там у них, типа, камеры, и промурыжили всю ночь. Документы, деньги, телефон – все отобрали.

Алена Петровна: А тебя не били?

Николай Григорьевич: Нет, не били. Он со мной так слащаво разговаривал, как будто повидло на бутерброд намазывал. Улыбался все, сволочь.

Алена Петровна: Так что же они хотели от тебя?

Николай Григорьевич: Я думаю, вербануть хотели. Чтобы работал я на СБУ. Подглядывал, подслушивал, а потом им доносил… Хотя, может, просто повод нашли, чтобы у нас с тобой последнее отобрать.

Алена Петровна: Оно вернее… Что же ты можешь донести? Как оставшиеся старики в нашем поселке живут?

Николай Григорьевич: Так я же эсбэушнику этому то же самое сказал – мол, чего с меня взять? Анализы, да и те не годные. Сижу в своей хате целыми днями, раз в месяц за пенсией сюда приезжаю да за продуктами иногда… Он головой кивает, вроде, как все понимает. И улыбается… «Хорошо, коли так, в этот раз взаимопонимания у нас с вами не получилось, но наш разговор явно не последний…». Отдает мне паспорт. Идите, говорит, я вас больше не задерживаю… А я ему – деньги и продукты верните… Там еще второй рядом стоял. Так вот он как заржет, гаденыш: «Ты же нам, дед, тут свистел, что ты патриот Украины! А раз патриот, то должен понимать, что гроши твои пойдут на святое дело – защиту нашей нэньки от ворога! Пока ты в своей хате сидишь - люди кровь на фронте за тебя проливают! Да и зачем тебе украинские гроши? Если ты сына-сепара вырастил, то пусть тебе сепары гроши и платят! Так что ступай, старый хрыч, и радуйся, что легко отделался…». А я же на своем – продукты хотя бы верните… Он рожу такую скривил и так язвительно мне: «А ты разве не знаешь, что Украина ввела экономическую и продуктовую блокаду временно оккупированных территорий,    шоб сепары не жировали на наших харчах? Так что ты, дед, контрабандист и нарушитель закона! А с нарушителями у нас разговор короткий». Стоят и ржут оба, весело им! «Давай проваливай, пока мы добрые…». Так что, мать, остались мы с тобой и без харчей, и без денег…

Алена Петровна: Да бог с ними! Главное, живой вернулся. А то с этих извергов станется.

Николай Григорьевич: Туда я больше не ходок. Чего судьбу испытывать… Только на что теперь жить-то будем?

Алена Петровна: Правильно. Нечего приключения себе искать. А пенсии народ начал уже в республике оформлять. Говорят, платят исправно российскими рублями. Вот Семеновна, так она украинскую пенсию получает, а сейчас еще и там оформила.

Николай Григорьевич: Эта Семеновна всегда проныра была.

Алена Петровна: Говорят, многие, кто пошустрее, так делают.

Николай Григорьевич: Нам многие не указ! За двумя зайцами погонишься – хреново кончиться может!

Алена Петровна: Давай я сегодня все подробно у людей поспрашаю, а завтра поедем и документы подадим. Надеюсь, не бросит нас народная власть. Мы хоть и в серой зоне живем, но тоже на референдум ходили, голосовали. Не должны же нас совсем без средств к существованию оставить. Хоть какую маленькую пенсию, но должны же назначить?

Николай Григорьевич: Наверное, должны… А сейчас в дом пойдем. Уже и пожевать чего-нибудь не мешало.

Алена Петровна: Пойдем, пойдем. У меня же все готово давно. Сейчас я мигом разогрею…

(Уходят в дом)

Сцена 7

(Калитка перед домом. На скамейке сидит Зинаида. Вид бомжеватый. От былого блеска не осталось и следа. Из калитки выходит Алена Петровна.)

Алена Петровна: Зинаида, ты, что ли?

Зинаида: Я.

Алена Петровна: А чего тут сидишь?

Зинаида: Да вот сижу…

Алена Петровна: Так давай, в дом заходи.

Зинаида: Я лучше тут.

Алена Петровна: Ну, как знаешь… С тобой все в порядке? Может, помощь нужна?

Зинаида: Сердечко немного прихватило. Но ты не переживай, это скоро пройдет. Вот посижу немного и пойду…

Алена Петровна: Да как же не переживай! Зина, давай лучше в дом зайдем. Приляжешь, полегчает. Чего тут высиживать?

Зинаида: Да мне лучше уже… Здесь воздух свежий…

Алена Петровна: Давай я с тобой посижу. Вдвоем все же веселее. Помнишь, как в молодости мы на скамейке вечерком любили сидеть и песни петь? Эх, было время…

Зинаида: А я уже почти ничего не помню. Как будто и не было всего этого.

Алена Петровна: Это сколько тебя дома не было? Больше трех лет… Как время летит… А ты когда приехала?

Зинаида: Сегодня… часов в двенадцать…

(молчат)

А у меня сарай разворотило…

Алена Петровна: Я знаю.

Зинаида: И стекла почти все повыбивало… И полкрыши в дырках.

Алена Петровна: Это, Зина, к тебе во двор мина попала. Еще летом четырнадцатого. У нас тут бои шли.

Зинаида: Понятно.

(молчат)

Хорошо, что в сарай попала, а не в дом. Если б в дом, было б плохо.

Алена Петровна: Да лучше, чтоб она вообще не попадала…

Зинаида: Да, было б лучше… Шифер на крыше побило, вся вода в дом. Потолок в спальне обвалился.

Алена Петровна: Так, знамо дело, обвалится! Три года текло. Мина упала в четырнадцатом, а сейчас семнадцатый. Конечно, обвалится.

(молчат)

Зина, ну что мы тут с тобой сидим как неприкаянные? Пойдем в дом, я тебя чаем горячим напою…

Зинаида: Помру я скоро. Вот домой приехала помирать…

Алена Петровна: Да что же ты такое говоришь! Помирать она собралась!

Зинаида: Помру, Аленочка, помру…

Алена Петровна: Да хватит тебе. Что за мысли такие!

Зинаида: Вот вернулась домой, а в огороде бурьян в мой рост. И огород вскопать нечем. Неправильно это.

Алена Петровна: Ничего. Вскопаешь еще.

Зинаида: Так чем копать-то?

Алена Петровна: Так не одна на свете живешь! Неужели мы тебе лопату не найдем? Найдем, не переживай.

Зинаида: А я и не переживаю. Устала я уже переживать…

Алена Петровна: Зина, пойдем в дом. Чаю попьем, расскажешь мне, что и как.

Зинаида: А что говорить? Пустое все.

(молчат)

А Николай дома?

Алена Петровна: Нет его. Еще утром за продуктами пошел. Вернуться уже скоро должен.

Зинаида: Боюсь я его…

Алена Петровна: Чего? Он же не кусается!

Зинаида: Да в прошлый раз, когда уезжала, обидела я вас, много гадостей всяких наговорила… Совестно мне ему в глаза смотреть…

Алена Петровна: Нашла чего вспоминать! Мы-то забыли про это уже давно. Мало ли чего человек в сердцах ляпнет. Зачем же это в себе хранить?

Зинаида: Это правда?

Алена Петровна: Конечно, Зина, даже и не думай об этом.

Зинаида: Хорошо, коли так… Обидела я вас зазря. Кричала, что это вы во всем виноваты. А вы-то тут при чем? Нету никакой вашей вины.

Алена Петровна: Да кто ж теперь разберет, кто прав, кто виноват!

(молчат)

Зинаида: А я сегодня в свой дом зашла, посмотрела на всю разруху – и так мне тоскливо стало. Решила по улице пройтись. Да сердце вот чего-то схватило. Но уже легче…

(молчат)

Пойду я к себе. Хоть что-то в порядок приведу.

Алена Петровна: Ты заходи обязательно.

Зинаида: Зайду, конечно, зайду…

Сцена 8

(Дом. Алена Петровна хлопочет по хозяйству. Входит Николай Григорьевич с большой сумкой на тележке.)

Алена Петровна: Слова Богу, пришел. Я уже беспокоиться начала.

Николай Григорьевич:  Чего беспокоиться? Кому я нужен, пердун старый?

Алена Петровна: Да в том-то и дело, что старый. Мало ли чего.

Николай Григорьевич:  А вот меньше про это думай. Бог не выдаст, свинья не съест. Давай лучше покупки принимай.

Алена Петровна: Все купил?

Николай Григорьевич:  Что в списке написала, то и купил.

Алена Петровна: А новости там какие? Что слышно?

Николай Григорьевич:  Да ничего, все по-прежнему. Какие там могут быть новости? И мир – не мир, и война – не война. Все без изменений.

Алена Петровна: И когда уже это все закончится? Когда дадут народу простому спокойно пожить…

Николай Григорьевич: Так… вот сахар. Это макароны. Консерва рыбная. Пять банок взял разных. Греча. Мыло хозяйственное, два куска. Это снова макароны. Рожки. Рис, два кэгэ. Масла растительного большую баклажку взял.

Алена Петровна: Хорошо.

Николай Григорьевич:  Это «Геркулеса» три пакета. Спички. Свечи. Взял десять штук на всякий случай. Брусок вот новый купил ножи точить. Вот хлеб, три булки.

Алена Петровна: Я же говорила еще чая купить.

Николай Григорьевич:  Купил. Вот. И пряников шоколадных взял килограмм. Дай, думаю, свою девушку Алену пряниками побалую шоколадными…

Алена Петровна: Ну, подлиза… А соду взял?

Николай Григорьевич:  Нет, соду не взял.

Алена Петровна: Я же написала – сода!

Николай Григорьевич:  Точно? Щас посмотрю… Да, соду писала. Но ничего, на следующей неделе возьму… Мы пока без соды проживем?

Алена Петровна: Пока проживем. Там осталось чуть-чуть.

Николай Григорьевич:  Вот и ладненько.

Алена Петровна: А у нас новость.

Николай Григорьевич:  Мать, ты так не пугай. В последнее время что ни новость, то ближе к Богу.

Алена Петровна: Это новость нормальная.

Николай Григорьевич:  Ну, и что случилось?

Алена Петровна: Зинаида к себе в дом вернулась.

Николай Григорьевич: Да ладно!

Алена Петровна: Точно тебе говорю.

Николай Григорьевич:  И как, насовсем? Или пока имущество свое проведать? (Берет большой кухонный нож)

Алена Петровна: Похоже, насовсем.

Николай Григорьевич:  Вот ведь неисповедимы пути Господни. Хотя, если разобраться, то все закономерно. (Начинает править нож на бруске)

Алена Петровна: Пришибленная она какая-то, как будто каток переехал. Видать, не от хорошей жизни вернулась.

Николай Григорьевич:  А мы что тут с тобой, шоколад большими ложками ели? Всем досталось. Хлебнули по полной.

Алена Петровна: Коль, ты помягче с ней. Боится она тебя.

Николай Григорьевич:  А чего меня бояться? Я что, зверь какой, что ли?

Алена Петровна: Все равно помягче… Нам же теперь снова вместе жить, по-соседски.

Николай Григорьевич:  Ладно, не переживай. (Большим пальцем проверяет заточку лезвия.) Не съем я твою Зинаиду.

Алена Петровна: Да ты шуточками своими… Человек и так настрадался.

Николай Григорьевич:  А где она сейчас?

Алена Петровна: В доме у себя, наверное. Я ее часа два назад видела. Подхожу к калитке – она сидит. В дом звала, так и не зашла. Обещала позже зайти.

Николай Григорьевич:  Ну, пусть заходит. Как ни крути, а теперь мы в одной лодке. Поможем, чем сможем. По- любому, нам теперь вместе держаться надо.

Алена Петровна: Я тоже так думаю.

Николай Григорьевич:  Ты картошки поставь отварить.

Алена Петровна: Варится уже.

Николай Григорьевич:  Масла я купил. Надо покормить человека. Да чай завари покрепче, не экономь. Вишь, и пряники пригодились. Надо было карамелек каких-нибудь купить, да не было нормальных. Все какие-то конфеты дорогущие…

Алена Петровна: Да бог с ними, карамельками. Потом как-нибудь купишь…

Николай Григорьевич:   У нас сегодня так прям званый королевский ужин.

Алена Петровна: И не говори!

Николай Григорьевич:  К картошке можно консерву открыть… Налей-ка мне, Алена батьковна, чайку, а то пока гости надумают прийти, так уже желудок к позвоночнику прилипнет.

(Алена Петровна подает чай)

Не-а… мать, а все таки жизнь прекрасна.

Алена Петровна: С чего это вдруг?

Николай Григорьевич:  А разве нет? Вот сижу я у себя дома за столом. Напротив меня моя красавица жена…

Алена Петровна: Так уж прям и красавица?

Николай Григорьевич:  Красавица, мать, красавица! Не скромничай! Так вот… Напротив меня моя красавица жена. Я пью горячий чай. С сахаром, между прочим. Заедаю пряником шоколадным… И представляешь – никто не стреляет. Благодать! Много ли человеку для счастья надо?

Алена Петровна: Ох, много, Коля, много…

Николай Григорьевич:  Да главное, чтоб не стреляли.

Алена Петровна: Давай и я съем твой хваленый пряник. Вкуснотища…

(Пьют чай. Стук в дверь. Входит Зинаида)

Зинаида: Не помешаю?

Николай Григорьевич:  А, Зинаида, заходи. Гостем будешь.

Алена Петровна: Проходи, Зина, присаживайся. А мы тут чайком пока балуемся. Щас картошка поспеет, поужинаем.

Зинаида: Спасибо.

Алена Петровна: Разносолов у нас особых нет. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады.

Николай Григорьевич:  Вот пряники жуем. Угощайся, Зин, не стесняйся. Тут все свои.

Зинаида: Спасибо. (Берет пряник и начинает есть. Видно, что она голодная.)

Николай Григорьевич:  Мать, что там у нас с картошкой?

Алена Петровна: Да варится еще, подождать нужно.    

Николай Григорьевич:  Ну, раз нужно – подождем. А то проголодался я, уже сил нет.

Алена Петровна: Да скоро уже.

Зинаида: А вы, значит, никуда не уезжали? Все время здесь?

Алена Петровна: А куда же нам ехать? Решили мы по чужим углам не скитаться. Здесь наш дом. Здесь всю жизнь прожили. Здесь и помирать будем, когда время придет.

Зинаида: А я вот помоталась…

Николай Григорьевич:  Но вернулась же домой! А это главное. Правильно, Зинаида, сделала, что вернулась. Свой дом – он всегда свой дом.

Зинаида: Да, конечно… А меня все пугали, что тут плохо…

Алена Петровна: Ничего, и здесь люди живут, как видишь.

Николай Григорьевич:  Люди живут, хлеб жуют. А с этим, слава Богу, особых проблем нет. Не голодаем. А остальное приложится…

Зинаида: А власть тут сейчас какая? Киевская или эти республики?

Николай Григорьевич:  А никакой. Так что флаг любой можешь вешать. Хошь, Папуа Новой Гвинеи, хошь, Мальтийского ордена – все едино… Но украинский прапор вешать не советую. А то и прилететь чего может…

Алена Петровна: Нашел время шутковать! Видишь, натерпелся человек! Не до шуток твоих ей сейчас! Ты по-человечески-то можешь сказать!

Николай Григорьевич:  Так если не шутковать, то и рехнуться можно… Но если хотите, то можно и без шуток…

Зинаида: А почему не пошутить? С ними, вроде, и не так страшно…

Николай Григорьевич: Когда бои шли, то одни приходили, то другие…  А сейчас мы, Зина, на линии разграничения. Бесхозные вроде как. Называется это «серая зона». Вон за той посадкой у нас украинская армия, а вон там народная милиция. Вот так через нас друг по другу и пуляют. Бывает, что и нам достается… но это чтобы мы не расслаблялись. Да мы уже привычные…

Алена Петровна: А ты, Зин, меньше про это думай. Мы вон за два года всякого насмотрелись, и ничего, живем. Порой кажется, что и не было ее, другой жизни-то. Все воспоминания, как в тумане. И ты, Зина, освоишься. Привыкнешь. И все будет хорошо. Главное, что ты дома. Да и дом-то почти целый, что там сарай разворотило да стекла повыбивало! Вон Николай тебе их пленкой забьет, и будешь жить, как королева. И крышу подлатает, не переживай…

Николай Григорьевич:  Домов много разбитых, что-нибудь придумаем…

Зинаида: Спасибо …

Николай Григорьевич:  Да что ты заладила – спасибо да спасибо! Пока, вроде, не за что «спасибо» говорить. Вот как сделаем, тогда скажешь. Мать, что с картошкой?

Алена Петровна: Да готова уже, сейчас принесу.

Николай Григорьевич:  (открывая консервы) У меня печка-буржуйка припрятана. Так я тебе ее мигом установлю. Готовить на ней будешь, да и зимой тепло. Не пропадем, Зина! В коллективе веселее, а то на нашей улице почти никого не осталось. Хотя в последнее время народ даже возвращаться стал. Видать, лучше вот так, но в родном доме, чем на чужбине… Да и закончится же все это когда-то. Обязательно должно закончиться…

Алена Петровна: Все готово. Тут я еще лучка поджарила. Тарелки давайте. Коля, хлеб порежь.

Николай Григорьевич: К такой бы картошечке да селедочку в маринаде.

Алена Петровна: Ничего, консервами обойдешься. Чем ставрида тебе плоха?

Николай Григорьевич:  Да еще бы грамм по сто за встречу. Эх, Зина, знатная до войны у тебя была горилка! Как слеза. А вкус! Пальчики оближешь…

Алена Петровна: А больше тебе ничего не надо? Мечтатель.

Николай Григорьевич:  А что? Мечтать имею право!

Зинаида: Ой! И чего же я тут сижу, дура старая! Сейчас… Сейчас я… (Зина убегает)

Алена Петровна: Куда это она?

Николай Григорьевич:  А я почем знаю?!

Алена Петровна: Да, Зинаиду не узнать.

Николай Григорьевич:  Главное, чтоб умом не тронулась, а то нахлебаемся мы тут с ней…

Алена Петровна: Не дай бог!

Николай Григорьевич:  Темнеет рано. Пора нашу лампаду зажигать.

(Николай Григорьевич зажигает керосиновую лампу. Ставит ее в центр стола. Алена Петровна тем временем закрывает плотно шторами окна.)

Будем ее ждать? Остынет же все!

Алена Петровна: Давай подождем, а то неудобно как-то.

Николай Григорьевич:  Ох, бабы, вечно с вами какие-то мороки. Ничего нормально сделать не можете. Пожрать и то с проблемами.

Алена Петровна: Коля, не нуди. Чтобы вы без нас делали?

Николай Григорьевич:  Жили бы себе спокойно… Да в шахматы играли… Целый день…

(Вбегает Зинаида с четвертью. Ставит ее на стол.)

Зинаида: Вот!

Николай Григорьевич:  Зина, ну, ты ваще! Это действительно то, шо я думаю?

Зинаида: Да.

Николай Григорьевич:  Зиночка, а откуда такое богатство?

Зинаида: В подполе у меня было припрятано. Еще когда Семен живой был, в укромном месте схоронила. На видном же месте оно долго не задерживалось. Приходилось прятать.

Николай Григорьевич:  И что мы стоим? Чего мы на эту красоту смотрим? Мать, посуду давай, раз все так обернулась! Ох, Зинуля, если бы не Алена Петровна, расцеловал бы тебя от души, от всего, можно сказать, сердца!

Алена Петровна: Зина, не верь, обманет.

Зинаида: Да пусть, но мне же приятно…

Николай Григорьевич:  Ты, Зиночка, прям какая-то мышка-норушка. Хозяйственная, запасливая…

Зинаида: Да уж, есть немного…

Николай Григорьевич:  У тебя, поди, и пулемет где-то прикопан?

Алена Петровна: Коля!

Николай Григорьевич:  Что Коля? Задаю по-соседски чисто бытовой хозяйственный вопрос…

Зинаида: Это Николай Григорьевич так шуткует. Нету у меня пулемета… Горилка есть, а пулемета нет.

Николай Григорьевич:  Так на нет и суда нет! Давайте, девчонки! Гулять, так гулять!

(Разливает горилку)

Зина, с возвращением!

(выпили)

Алена Петровна: Да, Зиночка, хорошо, что ты вернулась.

Николай Григорьевич:  А горилка у тебя знатная.

Зинаида: Конечно. Без дрожжей – чистая фрукта!

Николай Григорьевич:  Это сколько же лет она нас дожидалась?

Зинаида: Я эту бутыль аккурат за год до Семиной смерти заховала. Вот и считай – почти двенадцать лет.

Алена Петровна: И коньяков никаких не надо!

Николай Григорьевич:  Напиток богов!

Зинаида: Так для себя же делала. Чистая фрукта.

Николай Григорьевич:  Зина-а… Только честно ответь, как на духу… А ты чего так с места-то рванула? Как будто утюг забыла выключить.

Зинаида: Ты же сам про мою горилку сказал, вот я и вспомнила про эту четверть.

Николай Григорьевич:  То, что вспомнила, это понятно… Я спрашиваю – что побежала, как на пожар? Мы даже глазом моргнуть не успели…

Зинаида: А як же? Вспомнила да побежала. Я же всегда шустрая была.

Николай Григорьевич:  Шустрая, шо верно, то верно… Только раньше у тебя и снега зимой не выпросишь, а тут целая четверть.

Алена Петровна: Коля, хватит!

Николай Григорьевич:  Ну, шо Коля? Уже и спросить нельзя?  Чего ты меня все за рукав дергаешь? Видишь, я с человеком разговариваю…

Алена Петровна: Так разговаривай!

Николай Григорьевич:  Странный вы народ бабы! Все вам не так, все вам не эдак. Все бы вам мужика пришпилить да прищучить! Не цените вы нас!

Алена Петровна: Это мы не ценим?! Да ты сам себе цены не сложишь! На хромой козе не объехать!

Николай Григорьевич:  Не без этого, конечно… Но все же!

Зинаида: Да прав он, Алена. Было такое – чего греха таить… И мужиков своих уже после того, как уйдут, ценить начинаем. А пока рядом сидит – тюкаем по делу и без дела…

Алена Петровна: А ты его не защищай! А то он возомнит о себе не бог весть что… Придется тогда на голове его корону лопатой поправлять!

Зинаида: А я и не защищаю… Коля, наливай…

Николай Григорьевич:  Говори, мать…

Алена Петровна: Давайте за все хорошее. Чтобы беды нас стороной обошли…

(Вдали слышаться раскаты выстрелов)

Николай Григорьевич:  Шо-то раненько сегодня начали… Бегло бьют… (прислушивается) Это минометы.

Алена Петровна: Вроде как восемьдесят вторые… А вот это уже сто двадцатый…

(Слышны звуки разрывов)

Николай Григорьевич:  Щас обратка пойдет…

(Слышен далекий гул выстрелов)

Что-то тяжелое… Гаубицы поди…

( Совсем рядом грохочут разрывы)

О, недолет… Щас чего доброго и по нам шарахнут! Девчонки, давайте-ка лучше в погреб от греха подальше.

Алена Петровна: Зина, пойдем быстрей!

(Собираются выходить. Николай берет четверть и стаканы.)

Да что ты вцепился в нее, старый черт! Бросай! Пошли! Свет погаси!

(Вдалеке слышен новый раскат выстрелов. Через несколько секунд разрывы уже вдали)

Николай Григорьевич: Вот это уже лучше! Все, девчонки, ложная тревога…

(Ставит четверть снова на стол. Вновь слышен отдаленный залп и прилет совсем рядом. Стены затряслись.)

Алена Петровна: В погреб быстрее! Свет гаси!

(Женщины выбегают из комнаты. Николай Григорьевич гасит лампу.) 

Сцена 9

(Погреб в доме Осташко. Там Алена Петровна и Зинаида. Алена Петровна зажигает свечу.)

Алена Петровна: Вот, Зина, на ящике устраивайся. Места всем хватит.

(В погреб спускается Николай Григорьевич с четвертью и стаканами)

Алена Петровна: Шо ты с ней никак не расстанешься?

Николай Григорьевич:  Да неужели наверху такое добро на погибель оставлять! Артиллеристы, твою мать! Столько времени, а пристреляться как следует не могут! Нормальным людям посидеть по-человечески не дают…

Зинаида: Это каждый день такое?

Николай Григорьевич:  Бог миловал, не каждый… но случается…

Алена Петровна: Ты, Зина, не переживай… Они подуркуют немного и успокоятся…

Николай Григорьевич:  Минут двадцать популяют еще… Жаль, картошка остынет… Давай, мать, распаковывай наш неприкосновенный запас!

Алена Петровна: (Раскладывая продукты) Уже больше трех лет так… Живем, как на пороховой бочке. Не знаем, что через минуту будет… Но Николай правильно говорит, пообвыклись уже… Бывает, стоишь в огороде, слышишь – летит… Так уже на слух и  определяем, что летит, куда и где бабахнет. Когда большой снаряд, 122-миллиметровый или 152, так он при полете шелестит как будто. Вот так: пши… пши… пши… А если мина, то воет… заунывно, аж жуть. Как слышу, так меня до сих пор в дрожь бросает. Вот же противная штука. Но это, если она мимо летит, воет. А когда в тебя, так говорят, звука совсем не слышно.

Зинаида: Какие страхи ты рассказываешь…

Николай Григорьевич: Давай те за то, чтобы страхов не было!

(Разливает горилку. Выпили.)

Зинаида: Я к сестрам подалась подо Львов, до родных мест. Думала, не оставят они меня на старости лет. Я же столько всего для них делала. Помогала всегда… А как приехала, встретили они меня, как вражину лютую… Младшая наша, Ганна, меня даже на порог не пустила. Убирайся, говорит, москалька треклятая туда, откуда явилась! Коля, Алена! Это я-то москалька?  

Николай Григорьевич: Да, вроде, не похожа.                      

Зинаида: Средняя сестра, Ксана, меня к себе взяла. Все равно одна в хате. Сыны на фронте у ней. А мужик утек давно. Помоложе себе нашел да покраше… Так вот, жили, как кошка с собакой. Я лишний раз старалась из комнатки своей не выходить, чтоб на глаза ей не попадаться. И пока у меня гроши были, я же дюже богато с собой грошей привезла, она меня терпела. А закончились гроши – и началось. И дармоедка я, и нахлебница! Какая же я нахлебница? Я ремонт весь в ее хате оплатила! Да и пенсия у меня. А раньше как помогала? Вот на свадьбу мы с Сенечкой холодильник ей подарили. «Бирюса» назывался. И на строительство дома целую тысячу дали. Это ж по советским денькам огромные деньги были!

Николай Григорьевич:  Да, в советские времена сумма была солидная…

Зинаида: А тут еще хлопчика старшего у нее на том фронте убило, так мне совсем житья не стало!

Алена Петровна: А ты-то тут при чем?

Зинаида: Да кабы знать, при чем, виновата, и все! Виновата в том, что сюда приехала в техникум учиться, здесь Семена встретила да замуж вышла? Но я же никогда ничего для них не жалела! А тут еще какая-то падлюка про внука моего Богдана сестрам моим донесла, что он в ополчении за эту «лэнээру» воюет!

Николай Григорьевич: Богдан? В ополчении?

Зинаида: Да! После майдана университет бросил и поехал воевать! На юриста учился, три курса закончил! И вдруг такое! С нацистами, говорит, мне не по пути! А какие нацисты? Коля, скажи мне, какие нацисты?

Николай Григорьевич:  Да приходили к нам в четырнадцатом году нас жизни поучить.

Алена Петровна:  Чистые бесы!

Зинаида: Не знаю, не видела… Так вот, пошел Богдан этот «русский мир» защищать! Хотя зачем мальчику из приличной украинской семьи защищать какой-то «русский мир»?

Николай Григорьевич:  Может, твой Богдан понимает в этой жизни больше нас с тобой?

Зинаида: Да чего он там понимает!

Алена Петровна:  Что-то, видать, понимает…

Зинаида: И как раз в это время какая-то холера проклятая моим сестрам все про Богдана и выложила! Шоб язык у этой гадины отсох!

Николай Григорьевич:   Зина, ты неисправима…

Зинаида: Коля, вот тут точно тот случай! Отсохнет, и поделом!

Николай Григорьевич:  Тебе виднее…

Алена Петровна: Представляю, что тебе сестра твоя за Богдана наговорила…

Зинаида: Нет, Алена, не представляешь! У тебя фантазии не хватит это представить! Она мне чуть глаза не повыцарапывала. И тут же меня за шиворот и пинками из хаты, как собаку паршивую! В чем была, в том и выгнала! Вот такие у меня сестры оказались…

Николай Григорьевич:  Весело…

Зинаида: Да уж куда веселее. За всю доброту мою…

Николай Григорьевич: Я врать не буду, скажу прямо: когда ты до сестер подалась, я почему-то подумал, ох, хлебнет наша Зинаида лиха со своей родней, ох, хлебнет…

Зинаида: Да уж, хлебнула, твоя правда… Только отчего же у тебя думки такие были?

Николай Григорьевич: Да завидовали они тебе, всю жизнь завидовали.

Зинаида: Я же старшая в семье была. Я же и Ксану, и Ганночку вот этими руками няньчила, матери помогала. Отец-то у нас рано загинул. А мать всегда на работе. Да и после впахивала я всю жизнь, как лошадь! Чему же здесь завидовать?

Алена Петровна: А то, что сложилось у тебя в жизни все хорошо. Замуж за достойного человека вышла. Зарабатывал он на шахте прилично. Достаток у вас всегда был. За то, что им всегда помогала. Возможность, значит, такую имела. Жила лучше и богаче, чем они…

Николай Григорьевич: Да просто не повезло тебе с сестрами… (Прислушивается к звукам канонады.)

Зинаида: Я ж до дочки в Киев подалась… Тока дозвониться никак не могла, чтобы предупредить, что еду. На дорогу трошки грошей было, как раз до Киева хватило… Приезжаю до ихнего дома, а дом они продали. Другие люди там живут… Поспрашала у жильцов новых да у соседей, может, кто знает, где дочку искать теперь? Не знают они ничего. Говорят, то ли до Польши поехала Злата моя, то ли до Неметчины…

Николай Григорьевич:  Надо же, как тебя жизнь бортанула! Не позавидуешь.

Зинаида: Да, завидовать нечему… Почти полгода мыкалась где придется, пока не решилась вернуться…

Алена Петровна: А что сразу домой не поехала? Здесь все-таки своя крыша над головой.

Зинаида: Страшно было. Здесь же война. По телевизору такие страсти рассказывали. Я и не решалась.

Николай Григорьевич:  У нас тут точно не сахар, но живем… Так, девчата, пальба прекратилась, пора из подземелья вылазить…

Алена Петровна: Коля, а если снова начнут?

Николай Григорьевич:  Да шут с ними. Шо, теперь из-за этого вечер себе портить? Все, красавицы, по коням! Продолжим банкет!

(Поднимаются наверх)

Сцена 10

(Комната в доме Осташко. Николай Григорьевич, Алена Петровна и Зинаида заходят, рассаживаются за столом.)  

Алена Петровна: Надо картошку разогреть…

Зинаида: Наливай, Николай! Чего на нее смотреть?

Николай Григорьевич:  Это я зараз.

Алена Петровна: И за что выпьем?

Зинаида: А чтобы все худое осталось в прошлом! (пьет)

Николай Григорьевич:  Это верно! (Дождался Алены Петровны и выпил вместе с ней.)

Зинаида: А мне мой Семочка вспомнился… Тоже его все тюкала. Пить запрещала. А чего запрещать-то? Ну, пришел мужик после смены с этой своей бисовой шахты, да пусть выпьет свои пятьдесят грамм с устатку.. У меня что, убудет, что ли? Но под хорошую закуску и дома под присмотром... А так что? Ну, запрещала ему, так он после смены со своими дружками по кушерям затихарятся, а домой уже в невменяемом состоянии… А ведь он добрый у меня был, работящий…

Николай Григорьевич:  Да, хороший был человек, светлый.

Алена Петровна: Давайте помяним раба Божьего Семена. Упокой его душу, Господи…

Зинаида: Пусть ему будет там хорошо. А как Семочка пел душевно! Я же и влюбилась в него сразу, когда его голос услышала… Чудный был голос. Иногда вечерком приобнимет меня и запоет мою любимую… Тихо так, вкрадчиво… У меня аж внутри все переворачивалось…

(Зинаида поет. Николай и Алена подхватывают)

Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная. Видно, хоч голки збирай.
Вийди, коханая, працею зморена, хоч на хвилиночку в гай.
Вийди, коханая, працею зморена, хоч на хвилиночку в гай.

Сядемо вкупочцi тут пiд калиною – і над панами я пан!
Глянь, моя рибонько, срiбною хвилею стелеться полем туман.

Гай чарiвний, нiби променем всипаний, чи загадався, чи спить.
Он на стрункiй та високiй осичинi листя пестливо тремтить.
Он на стрункiй та високiй осичинi листя пестливо тремтить.

Небо незмiряне, всипане зорями, що то за Божа краса!
Перлами ясними, ген пiд тополями грає краплиста роса.

Ти не лякайся, що нiженьки босiї вмочиш в холодну росу.

(Зинаида начинает плакать)
Я ж тебе, вiрная, аж до хатиноньки сам на руках однесу.

Алена Петровна: Ты чего, Зинаида? Ты, это, перестань.

Зинаида: А я вот все пилила его, пилила, чтобы у нас все лучше, чем у других, было, чтоб богаче.  Все гроши, гроши – будь они прокляты! И шо? Помер мой Сенечка – и пустота… Так мне плохо было, тоскливо. Места себе не находила… Не нужна никому… И пилить даже некого…

Алена Петровна: Жизнь – штука такая… Живем, живем, и как все судьба вывернет – не знаем…

Зинаида: Виновата я перед ним. Если бы жалела его, может, и пожил бы подольше.

Николай Григорьевич:  Да что теперь про это говорить…

Зинаида: Виновата я перед Семочкой… Виновата… Он же любил меня… И я его любила…

Алена Петровна: Зиночка, на вот водички выпей.

Зинаида:  Спасибо, Аленушка… Пойду я…

Алена Петровна: Это куда же ты пойдешь? Чего ты такое придумала?

Зинаида: Домой пойду.

Николай Григорьевич:  Зина, не дури! У тебя же в половине хаты стекол нет.  А щас ноябрь месяц! Как же ты ночевать будешь?

Зинаида: Да как-нибудь…

Алена Петровна: Да у тебя же и прилечь некуда.

Зинаида: Зачем мне вас обременять…

Алена Петровна: Да что ты говоришь такое? У нас места хватит.

Николай Григорьевич: Воды щас поставлю. Баню с дороги организуем.

Алена Петровна: У меня белье чистое есть.

Зинаида: Не хочу быть для вас обузой…

Николай Григорьевич:  Да о чем ты говоришь?  Вот придумала!

Алена Петровна: Да господь с тобою! Какая же это обуза? Пока у нас поживешь. Завтра мы все пойдем с утра, хату тебе подремонтируем. Коля окнами займется да крышей. А мы с тобой внутри приберемся.

Николай Григорьевич:  Да и печку надо поставить. Дрова у нас возьмешь, а там насобираем…

Алена Петровна: Коля, иди воды поставь.

Николай Григорьевич:  А где кастрюля наша большая?

Алена Петровна: Все там же, в коридоре.

Зинаида: Не думала я, что вы так меня встретите…

Алена Петровна: А как? Нормально встретили, по-соседски.

Зинаида: Боялась, что и разговаривать со мной не станете.

Николай Григорьевич:  Мать, нету там кастрюли.

Алена Петровна: Это почему же не станем? … А ты в сарай ее не относил?

Николай Григорьевич:  Не помню… Может, и относил.

Алена Петровна: Ну так посмотри.

Николай Григорьевич:  Сейчас схожу. (Уходит)

Зинаида: Я же столько вам наговорила всего. Таких проклятий насыпала.

Алена Петровна: И что теперь? Век это помнить?

Зинаида: У меня как пелена перед глазами была. Как будто бес за язык дергал.

Алена Петровна: Так, может, и дергал.

Зинаида: Конечно, дергал! Разве может человек в трезвом рассудке такие гадости городить?

Алена Петровна: Язык-то без костей, вот и несет человек в сердцах чего ни попадя.

Зинаида: А вы же так ко мне отнеслись… по-человечески…

(входит Николай)

Николай Григорьевич:  Вот, в сарае была. Я же ее утром в сарай отнес… Память какая стала – тут помню, тут не помню.

Зинаида: Виновата я перед вами, виновата. Я же, когда уехала, там же в СБУ сообщила, что сын ваш Федор командир в ополчении! Простите меня Христа ради! Простите непутевую! (Встает на колени) Бес попутал! А вы же по-доброму ко мне, по-людски… Не заслужила я этого… А теперь выходит, что и нету у меня никого роднее и ближе вас. Простите меня, родненькие, простите…

Алена Петровна: Зина, ты чего? Вставай, Зина, вставай, не надо…

Николай Григорьевич: А… Так вот, значит, из-за кого я пенсии лишился! Зин, по совести, компенсировать бы надо. С тебя пять тысяч тридцать две гривны сорок восемь копеек… это за каждый месяц…

(Зинаида моментально перестает реветь. Выпучив глаза, смотрит на Николая Григорьевича).

Алена Петровна: Коля, ты чего!?

Николай Григорьевич: Да ладно… Шучу я… (Поднимая Зину с колен) Ты здесь эти свои западенские замашки брось. Мы же не паны какие, чтоб перед нами на коленях стоять. Мы же люди простые, Зина. И так простим, коли есть за что… Поднимайся давай. Вот на диванчик лучше присядь, успокойся. А я за водой пока схожу. Помывку организуем… Все хорошо будет. Ты не сомневайся, главное… Все будет хорошо…

Сцена 11

(Комната в доме Осташко. Стук в окно, потом в дверь.)

Николай Григорьевич: Кто это по ночам по гостям ходит?

Алена Петровна: Коля, не открывай! Пусть думают, что никого нет!

Николай Григорьевич:  Как же, не открывай… Щас чего доброго и дверь вынесут. С них станется.

(стук повторился. Николай Григорьевич зажигает свечу. Открывает дверь. Входит Андрей в военной форме с автоматом и рюкзаком)

Николай Григорьевич:  Вам чего?

Андрей: Батя, здравствуй! Это же я, Андрей!

Алена Петровна: Андрюша! Сынок! Коля, да это же Андрюша! Ты что, совсем ослеп, старый черт? Сына родного не признаешь! Проходи, сынок, проходи. Чего у порога стоять? Сколько же мы тебя не видели?

Андрей: Вот пришел…

Алена Петровна: Господи, время-то как летит. Ну, рассказывай, как ты поживаешь? Столько лет о тебе никаких весточек. Уже и не знали с отцом, что думать. Живой ли, нет ли? Время щас такое тяжелое. Всякое может случиться. Стольких людей эта война проклятая поломала… Но слава богу – живой! Все матери радость…

Андрей: Да у меня все хорошо. Воюем потихоньку. Сюда в командировку направили.

Алена Петровна: И долго в наших краях пробудешь?

Андрей: Дня три всего. Вот с местным комбатом договорился, чтобы мне бойцов в сопровождение дал. Грех же здесь находиться и родителей не увидеть.

Алена Петровна: Это правильно, сынок, очень правильно. Столько лет тебя не видели. Хорошо, что зашел. Дай я тебя еще обниму, сыночек мой.

Андрей: А, мам, я тут продуктов немного принес. Тушенка, консервы всякие, сала вот трошки… С едой-то, наверное, у вас проблемы?

Алена Петровна: Да ничего, справляемся. Нам много и не надо. Привыкли уже. Пенсию получаем сейчас, продукты на той стороне покупаем. Да и с огорода кормимся. Курочки у нас есть, так что не пропадем. Недавно муки купили целый мешок. Отец на тележке еле докатил до дома, с его-то здоровьем. Но зато теперь всегда с хлебом. Сама его пеку.

Андрей: А я, честно говоря, не надеялся, что вас дома застану. Думал, эвакуировались вы давно.

Алена Петровна: Да куда же нам ехать-то?! Здесь всю жизнь прожили. Здесь и помирать будем. Незачем нам свой дом покидать да, как горемычным, по чужим углам скитаться.

Андрей: Вот еще бутылка вискаря есть. Канадский. Давай, мать, посуду, пропустим по чарке за встречу.

Алена Петровна: Конечно, сейчас, что-то заболталась я совсем. Ты, небось, голодный. Вот тарелки. Вот хлеб. Сала порежь. Давай я картошки отварю…

Андрей: Мам, не надо.

Алена Петровна: Давай хоть яичницу пожарю…

Андрей: Мам, да сытый я! Поужинал пару часов назад.

Алена Петровна:  Вот и славно… А как Олеся? Девочки твои как? Уже большие, небось, выросли?

Андрей: Да нормально все. Олеся все так же по бухгалтерии. Сейчас в фирме одной главбухом. Они с Европы сантехнику вагонами возят. Зарплата отличная. Она, как понимаете, себя в этом не обижает.

Алена Петровна: Да, она у тебя пробивная.

Андрей: Наталку, старшую, в этом году в университет определили. По экономике пойдет, будет, как мать, с цифирками заниматься. А Маришка уже в седьмом классе. Учится хорошо. Старается. В общем, дивчины гарные, от женихов отбоя не будет…

Алена Петровна: Вот порадовал родителей. Внучки-то у нас красавицы…

Андрей: Да, мам, чуть не забыл. Вот денег возьми. Тут десять тысяч гривен, на первое время хватит. Потом еще передам. Если самому не получится вырваться, то через ребят как-нибудь организуем это дело. Мы с местным комбатом раньше служили вместе, хлопчик нормальный, так что и с харчами они помогут…

Алена Петровна: Сынок, не надо. Мы справляемся…

Андрей: Потерпите немного, скоро мы наши земли от сепаров освободим, и все будет как прежде… Ну, давайте за встречу! Мама, давай твой стопарик.

Алена Петровна:  Андрюш, мне немного. Чисто для порядку... Все, все, хватит!

Андрей: Батя, давай по чарочке…

Алена Петровна:  Отец, а ты чего молчишь? Хоть бы обнял сына, восемь лет не виделись.

Николай Григорьевич:  Да я вот не знаю, как правильно теперь к сыночку обращаться? Не иначе, как пан официр.

Андрей: Бать, ты все шуткуешь?  Какой я тебе официр? Я офицер.

Николай Григорьевич:  Да какие тут могут быть шутки? Ты официр и есть. Ты же эти земли от сепаров освобождать собираешься. А сепары – это кто, сынку? Это мы с матерью сепары? Брат твой Федор сепар? Это все люди, которые живут на этой земле? Кто вкалывал тут на шахтах, давая уголек на гора для страны? Кто учил детей, пахал поля, строил дома? Это они – сепары? Это от них ты собрался эту землю освобождать? Насмотрелись мы тут уже на освободителей и в четырнадцатом, и в пятнадцатом. Добре тут наосвобождали! Столько народу поубивали, столько крови пролили, сволочи! Нам вот с матерью повезло – живы остались…

Андрей: Отец, это война! И не мы ее начали!

Николай Григорьевич:  Ты, Андрейка, с самого детства был хлопчик умный, смышленый. Вот и разъясни мне, старому дураку, кто же начал эту войну?

Андрей: Как кто? Россия!  Это же ее наемники да местные сепаратисты стали захватывать администрации и отделы внутренних дел.

Николай Григорьевич:  А разве во Львове да Ивано-Франковске администрации, милицию, военные арсеналы не захватывали?

Андрей: Это совсем другое…

Николай Григорьевич:  Понятно. Значит, им на Западной Украине в январе-феврале все это захватывать можно было, а нашим уже в апреле-мае в ответ на это – нельзя! Красиво получается!

Андрей: Там народ вооружался против Януковича!

Николай Григорьевич:  А… и вооружились, рванули в Киев свергать президента на майдане.

Андрей: Это была народная революция! Весь народ поднялся!

Николай Григорьевич:  А когда свергли, то объявили заодно и АТО, эту антитеррористичну операцию?

Андрей: Я же говорю, это Россия устроила здесь войну вместе с местными сепаратистами!

Николай Григорьевич:  Ты, Андрюша, тут киевский телевизор не включай! Не надо мне про Россию заливать! Разве она отправила сюда войска, разве она с самолетов начала бомбить наши города? Разве она  по нам с матерью начала стрелять из пушек и минометов?

Андрей: Тяжело с тобой говорить, отец…

Николай Григорьевич:  Да уж как есть! А ты, главное, объясни мне, сынок, чем же мы провинились перед вами? Неужели только тем, что отказались скакать на майдане и не орали: «Кто не скачет, тот москаль! Москаляку на гиляку!».

Андрей: Я же говорю – на майдане народ восстал против Януковича!

Николай Григорьевич:  Народ, говоришь? А мы с матерью что, не народ? А тетка твоя Клавдия тоже не народ? А те люди, что жили на нашей улице, они тоже не народ? Почему нас никто не спросил, хотим мы участвовать в этом шабаше или не хотим?

Андрей: Это была революция гидности!

Николай Григорьевич: А ты сам-то веришь в эту вашу гидность?

Андрей: Я верю!

Николай Григорьевич:  Ну, и в чем же это ваше достоинство?

Андрей: В величии украинской нации!

Николай Григорьевич:  Во оно как… С нацией мне более-менее понятно… А вот в чем ее величие? Что же вы такого великого сумели сотворить за последние годы после майдана, может, человека в космос запустили, может, какие заводы построили, фабрики или хотя бы строить начали? На худой конец – танков новых современных наштамповали да самолетов? Если, конечно, не считать, что народу своего поубивали тысячи?

Андрей: Мы строим великую независимую Украину! Украина – цэ европейская держава! Мы хотим сплотить нацию! А заводы мы еще построим! Вот победим в этой войне и построим!

Николай Григорьевич: Понятно. А тех, кто с вами не согласен, кто смеет иметь свое мнение на этот счет, свою точку зрения, вы тех через колено. А если и тут не получится сломать или запугать, то вы их просто уничтожите. Прикопаете в ближайшей посадке без суда и следствия. Правильно, сынку?

Андрей: Новая нация всегда рождается в борьбе. А борьба требует крови, батя. Много крови. Нация должна очиститься от всего, что мешает ей развиваться. Она должна смести все, что стоит у нее на пути. Она обязана занять свое место в истории!

Николай Григорьевич:  Особенно, если под эту нацию придумать свою историю, то тогда конечно.

Андрей: Зачем ты смеешься?  Мы – великий народ и много сотен лет боролись за свою независимость! Теперь мы ее добились. И построим великую державу!

Николай Григорьевич:  Про великий народ ты, Андрей, правильно сказал. Мы – великий народ. И знаешь, в чем наше величие? Наше величие в нашей памяти, сынок! Мы помним предков своих. Дела их помним, победы, достижения. И поражения помним. Вот в этом наша сила. Наши предки – это наши корни, которыми держимся мы на земле своей. Вот только ты, видать, позабыл, что могилы твоих предков на этой земле, сынок, на этих погостах.

Андрей: Да помню я…

Николай Григорьевич: Неужели? А я уж грешным делом подумал, что ты забыл, что прапрадед твой Андрей Афанасьевич, в честь которого тебя назвали, был есаулом Великого Войска Донского. И всю свою жизнь верой и правдой служил Отечеству своему. От простых казаков поднялся до офицерских чинов. И за подвиги свои был награжден двумя Георгиями!

Андрей: Да знаю я…

Николай Григорьевич:  Знаешь? Да если бы ты своему прапрадеду, донскому казаку, сказал, что он щирый украинец, он бы взял нагайку да отстегал бы тебя по твоей пятой точке, чтобы ты и слова такие забыл!

Андрей: Да это давно было, отец. Теперь все по-другому.

Николай Григорьевич:  А что по-другому, сынок? Прадед твой Николай Андреевич родился на Луганщине, а погиб в сорок первом, защищая Москву. Другой твой прадед, Федор Кузьмич, родом был из Самарской губернии, а жизнь свою положил здесь, на украинской земле, при форсировании Днепра. И мы что, должны забыть об этом? Отказаться от этого?

Андрей: Да это все давно было, что про это вспоминать? Сейчас уже по-другому. У нас другая страна!

Алена Петровна:  Андрей, зачем ты так! Как же можно от дедов своих отказаться!

Николай Григорьевич:  Не-е… Мать, ты посмотри, кого мы с тобою вырастили! А что же ты тогда про нас-то с матерью вспомнил? Нас же тоже уже пора на свалку истории, как ненужный хлам!

Андрей: Отец, ты палку не перегибай!

Николай Григорьевич:  Мы же не разделяем ваших европейских ценностей, не поклоняемся вашим героям! Не могут быть для нас героями те, с кем наши деды воевали. Мы – ватники и колорады, Андрюша!

Андрей: Каждый человек имеет право на свое мнение…

Николай Григорьевич:  Конечно, каждый. И тихо, шепотом высказывать его на кухне, чтоб, не дай Бог, никто не услышал. А то, не ровен час, стуканут куда следует, со всеми вытекающими… Правильно, сынок?

Андрей: Лишнего, конечно, лучше не болтать…

Николай Григорьевич:  А для меня это не лишнее! Я считал, считаю и буду считать, что те, кто служил фашистам и вместе с ними устанавливал на нашей земле новый немецкий порядок,  всегда были, есть и будут для нас врагами! Они уничтожали своих же украинцев, свой народ, хоть и орали «Слава Украине!». А ты мне сейчас говоришь, что все, мол, по-другому, страна другая! Но только этих подонков вы избрали себе в герои! А мы с этим должны согласиться? Да твой прадед Семен этих гадов после войны до середины пятидесятых годов на Западной Украине по лесам из схронов выковыривал. Только, видать, не всех изничтожил. Выползли, расплодились, растеклись по Украине, как раковая опухоль.

Андрей: Отец, они сражались за вильну Украину! За нашу свободу!

Николай Григорьевич:  А тут я даже не знаю, то ли плакать, то ли смеяться… Мать, давай расскажи господину официру про тех освободителей Украины, что по нашим огородам шастали…

Алена Петровна:  А что говорить-то?

Николай Григорьевич:  Да вот как было все, так и расскажи, кто нас в четырнадцатом году освобождать приходил.

Алена Петровна:  Да по мне, так этих нелюдей и вспоминать грех…

Николай Григорьевич:  Такое забывать нельзя. Такое век помнить надо.

Алена Петровна:  Страшно это…

Николай Григорьевич: А ты расскажи сыночку. Пусть послушает. Может, там внутри у него чего-то и зашевелится, может, проснется чего. Говори, мать, говори…

Алена Петровна:  В четырнадцатом, летом, в поселок вошел какой-то батальон. То ли «Днепр», то ли «Донбасс»… В общем, пес их знает… Нацики ваши, что на майдане скакали. Почти все в наколках, как черти. Глаза пустые. То ли обкуренные они,  то ли еще что-то там себе колют, но, Андрюша, глаза страшные… Жутко было в эти глаза смотреть… А у нас с поселка к тому времени народ почти весь разъехался… Считай, одни старики остались да убогие, кому ехать было некуда… Так эти ироды налетели, как саранча, и давай с домов выносить все более-менее ценное. У отца весь инструмент забрали. У меня скатерти, полотенца, постельное белье новое было припасено – все выгребли. Телевизор вон старенький – его не тронули… Живность всю позабирали… Я хоть хорошо успела отцу сказать, чтоб молчал, старый дурак, а то ведь убили бы за его правдорубство… А когда по нашей хате рыскали, один подошел ко мне и говорит: «Ты, сука старая, знай – здесь я пан! Захочу – сдохните, как собаки, захочу – жить будете!». А у самого вот здесь на рукаве написано: «Рабовласник»! Представляешь, Андрюшенька – «Рабовладелец»! Вот оно, ваше истинное украинство, которое вы несете на Донбасс!

Андрей: Мам, дураков-то всяких хватает. Каких только шевронов себе не налепят! Зачем по ним по всем судить?

Николай Григорьевич: Как хорошо и доходчиво ты нам с матерью все в момент объяснил!

Алена Петровна:  А помнишь, на углу возле аптеки Иван одноногий жил?

Андрей: Да, дядю Ваню помню, блаженный такой…

Алена Петровна:  Он же один жил. Жена его еще совсем молодая умерла… А перед самым майданом к нему в гости дочь с мужем в гости приезжала. Смотрит, а у отца холодильника нет. Старый еще при Ющенко сломался, так Иван его на металлолом и сдал. Ну, дочка возмутилась: «Папа, перед людьми неудобно, как ты живешь без холодильника!». Вот и купила ему новый холодильник. Небольшой такой, да большой одинокому мужчине и не нужен… Вот так, бывало, идешь по улице, а Иван навстречу. Поздоровается и сразу же давай рассказывать, какая дочка у него хорошая, да как она его любит, и какой хороший и дорогой холодильник ему купила. А знаешь, он его даже ни разу в розетку не включал – электричество экономил…

Андрей: Мама, зачем ты про этот холодильник?

Алена Петровна:  Так ведь убили Ивана из-за него. Стали ваши освободители у Ивана его холодильник из дома выносить, он и возмутился… Вот там на кухне его и убили… из автомата.

Николай Григорьевич:  Ты про Серафиму расскажи.

Алена Петровна:  А что рассказывать? Вступилась за внучку, чтоб не снасильничали, так обеих и убили. Вот и весь рассказ… Вот так, сынок, насмотрелись мы на ваших освободителей по самое не могу…

Андрей: Эти добровольческие батальоны у нас и в армии не сильно любят. Набрали в них отморозков, вот те и беспредельничают. Как помародерить, они первые, а как воевать – что-то не очень они в бой рвутся.

Николай Григорьевич:  Это точно. Через два дня ополчение подошло, так эти ваши херои сразу и побежали. Вон туда, до посадки. Их минометами там и накрыли…

Алена Петровна:  Когда стрельба стихла, мы с отцом во двор вышли. Слышим, вроде, стонет кто-то. Пошли посмотреть. А там, за огородом, лежит наш рабовласник, осколками побитый. Сильно его побило… Смотрит он на нас и плачет: «Допоможи, титка, я житы, житы хочу…».

Николай Григорьевич:  А как тут поможешь? Весь живот осколками посекло. Губы синие уже… Я его за руку взял и спрашиваю: «Ты звидкы будешь, хлопчик?». «Из Захиднои Украины, з села пид Ивано-Франкивськом», – отвечает… В посадке мы его схоронили, чтоб по-людски все было.

Андрей: Это война, отец. А на войне без этой мерзости не бывает.

Алена Петровна: Да будь она проклята, война эта ваша!

Николай Григорьевич:  Красиво ты говоришь. И отморозки у вас в нацбатах, и армия их не сильно любит… Но только воюешь ты с ними на одной стороне, в одном окопе.

Андрей: Да так уж получилось. Бывает, что жизнь не дает выбора…

Николай Григорьевич:  Вот слушаю я тебя и почему-то тебе не верю. Все, что ты мне говоришь про великую нацию, про революцию и прочую херню – это же все только пустые лозунги. А ты же умный мужик, Андрюша. Неужели ты не видел и не понимал того, что происходило на майдане? И не видишь и не понимаешь того, что происходит сейчас?

Андрей: Видел, отец. И понимал. И сейчас вижу и понимаю.

Николай Григорьевич:  А в чем же тогда дело? Или же тебе просто так удобно? И тебе все равно, кому служить и в кого стрелять? А все эти высокие слова об Украине пустой треп?

Андрей: Не знаю… Может, ты и прав. Дураком-то я точно никогда не был. Может, мне просто так удобно. Хотя и мне многие вещи поперек горла, только что от этого? Служу в штабе, при тесте. После майдана он правильную сторону принял и сильно в гору пошел. Теперь уже в генералах ходит. И меня за собою тянет. Для дочки старается. От себя никуда не отпускает. Мне, отец, чтобы командировку эту выбить, сильно пришлось постараться. Мечтал вас увидеть. Вот, увидел. А что дальше будет, не знаю. И знать не хочу! Они там играют в свои политические игры. Одни олигархи свергают других. А мне-то что до этого? Мне зачем об этом думать? Я солдат! Я принимал присягу и должен защищать Родину!

Алена Петровна:  Какие страшные вещи ты говоришь, сынок…

Николай Григорьевич:  Жаль, что там, где тебя учили на офицера, не объяснили тебе главного. Своя армия стреляет в свой народ только один раз. После этого выстрела она уже чужая армия. Поэтому про Родину и присягу ты мне тут байки не заливай…

Андрей: Но уж как есть, так есть. По-другому не будет. Идет война, батя! И здесь или мы раздавим их, или они уничтожат нас. Третьего не надо. И вот эта вялотекущая шизофрения не может продолжаться вечно. Уже восемь лет топчемся на одном месте. Пора с этим заканчивать! И скоро это закончится…

Николай Григорьевич:  Горько мне, сынок… Когда Федор оружие в руки взял и пошел в свое ополчение, я этого не одобрял. Не шахтерское это дело – в людей стрелять… Но я хотя бы понимал, за что он воюет. И ему я верил. А тебе не верю…

Андрей: Так, значит, братан в этой милиции народной служит?! Ну, ну… Судьба – штука такая, може, еще и в бою встретимся!

Николай Григорьевич:  Не встретитесь…

Алена Петровна:  Погиб наш Феденька. Еще в четырнадцатом году. Тут недалеко погиб сыночек мой…

(Повисла пауза)

Андрей: …А ведь мы с ним на рыбалку на сома собирались сходить… Не сходим уже… (Наливает себе и залпом выпивает.)  Прости, мам, не знал…

Алена Петровна:  Да что мне твое «прости»! Когда же вы, дурни, навоюетесь? Брат на брата идет! Глотки друг другу рвать готовы! Не живется вам спокойно, окаянным! О своих матерях, женах да детях подумали бы! Там, наверху, никак не наворуются, а вы за это свои жизни кладете! Мне-то, как матери, каково все это слушать?

(сигнал вызова на радиостанции Андрея)

Рация: Четвертый, я восьмой. Ответь восьмому. Четвертый, я восьмой. Ответь восьмому. Прием.

Андрей: Четвертый на связи. Прием.

Рация: Четвертый, замечено движение. Нужно уходить. Как понял? Прием.

Андрей: Восьмой, понял тебя хорошо. Иду.

Рация: Я восьмой. Принял. Ждем. Конец связи.

Андрей: Пора мне. Идти надо.

Николай Григорьевич:  Ну, коль пора – ступай.

Андрей: Прощай, отец. Давай, мама… (Обнимает крепко мать.) Не поминайте лихом!

Алена Петровна:  Андрюшенька, сынок, береги себя. Береги…

Андрей: Прощайте…

(Андрей уходит)

Николай Григорьевич:  Да… Поговорили с сыном за жизнь…

(Молчат.)

Алена Петровна:  Коля, а ты помнишь, как долго мы мечтали о втором ребенке? Столько лет забеременеть не получалось. И вот радость. А беременность тяжело проходила. Сколько мы с тобой тогда напереживались. Но мы же верили, Коля, что все хорошо будет. Правда, Коля?

Николай Григорьевич:  Да, было дело…

Алена Петровна:  А как радовались его рождению! Сыночек родился младшенький! Думали же, все хорошо у него будет и жизнь счастливая… И мальчик какой смышленый рос. Тебе вон как всегда помогал. Мечтали, что опорой будет нашей на старости лет…

Николай Григорьевич:  Не береди душу, мать…

Алена Петровна:  Господи, и когда же эта проклятая война закончится! За что же нам такое наказание?

Николай Григорьевич: Да, видать, есть за что…

Алена Петровна:  Да что же ты такое говоришь! Чем же мы так нагрешили? Что же мы такого натворили?

Николай Григорьевич:  Чтобы взрастить зло, которое пастью своей ненасытной сначала души людские сожрет, а потом и за тела возьмется, не обязательно что-то делать. Часто вполне достаточно не делать ничего. Нужно просто тихо сидеть в своей норе и не замечать, как оно растет и крепнет… Помнишь, Алена, когда Федор к нам приходил и сказал, что в ополчение записался?

Алена Петровна:  Да как это забыть!

Николай Григорьевич:  О многом мы тогда с ним говорили. И уходя, напоследок, он мне сказал одну фразу, которая до сих пор покоя мне не дает…

Алена Петровна:  И что же такого он тебе сказал?

Николай Григорьевич: Знаешь, говорит, отец, но на сегодняшний день в нашей семье только наша мать совершила настоящий мужской поступок. Только она нашла в себе мужество с голыми руками пойти на танки! А у нас с тобою на то духу не хватило!

Алена Петровна:  Да какой же это поступок? Все пошли, и я пошла.

Николай Григорьевич: Не все. Я же не пошел.

Алена Петровна:  Так как же ты мог пойти, если ты дома тогда был?

Николай Григорьевич: Вот и я про то. Дома был да на курятнике крышу чинил… А ведь и я что-то полезное мог сделать, чтобы все это остановить. Это вот так каждый из нас – кто курятник чинил, кто забор красил, а кто и просто, лежа на диване, телевизор смотрел… Вину я чувствую. Нету от меня никакой пользы. А ошибки свои нужно исправлять…

Алена Петровна:  Ты мне что тут удумал!? На войну, что ли, собрался, перец старый! Песок уже сыпется, а все туда же!  Польза от него должна быть! Ты хватит мне тут концерты устраивать, Аника-воин! Давай лучше…

Николай Григорьевич: Да погоди, мать.  Какой воевать! Стар я уже для этого… А вот то, что сыну чего-то главного не сумел в этой жизни объяснить, вот это меня теперь и гложет. Человека не смог…

(вдалеке слышны автоматные очереди. Потом два взрыва. Вскоре все стихло.)

Николай Григорьевич: Вот и все. Прощай, сынок…

Алена Петровна: Коля, молчи! Да зачем же ты так? Может, и не он это, может…

Николай Григорьевич: Все, мать, нету у нас с тобою боле сыновей… Одни мы теперь с тобой…

Сцена 12

(Алена Петровна хлопочет по хозяйству. Николай Григорьевич сидит на диване. Она открывает шторы)

Алена Петровна: Рассвело уже… Коленька, что же ты не ложился сегодня совсем? Всю ночь так сиднем и просидел. Приляг, отдохни… Может, и не Андрюшенька это наш? Мало ли кто еще тут ночами ходит. Серая зона. Вот они по ней туда-сюда и шастают… Зачем ты себя мучаешь? Коля, ты слышишь меня? Скажи хоть чего-нибудь.

Николай Григорьевич: А чего говорить… попусту…

Алена Петровна: Да не Андрей это! Да если даже и он… зачем сразу плохое думать! Ну, постреляли немного. Живой он! Обязательно до своих должен был добраться. Верить надо, Коленька…

(Входит Зинаида)

Зинаида: Доброе утро, соседи! Что тут у нас этой ночью было!

Алена Петровна: А что такого было? Стреляли… Так у нас тут частенько стреляют… Эка невидаль!

Зинаида: Да не скажи! Этой ночью тут целую разведывательно-диверсионную группу уничтожили. Пятеро их было. Всех пятерых и положили!

Алена Петровна: А ты откуда знаешь?

Зинаида: Да как же мне не знать? Я, можно сказать, в центре всех этих событий была!

Алена Петровна: В каком центре? Что ты городишь!

Зинаида: В самом что ни на есть центре… Сплю я чутко. Так вот. Уже давно за полночь было… Слышу, кто-то по моему двору крадется. Я вначале испугалась. Но потом слышу, мимо моего дома прошли – и туда, к огородам. Думаю, ну, прошли и прошли… Все равно в огороде в феврале месяце брать нечего. Вроде, стихло. Задремала я… А потом стрельба, взрывы. У меня сон как рукой сняло…

Николай Григорьевич: Пойду я…

Алена Петровна: Коля, ты куда?

Николай Григорьевич: На воздух. Курей покормлю.

Алена Петровна: Не ходил бы ты. Потерпят твои куры.

Николай Григорьевич: Не бойся, туда не полезу… Во дворе буду. Воздухом подышу. А то что-то нехорошо мне.

(Уходит)

Зинаида: Лежу я, слушаю… Опять, значит, со стороны огорода идут. И как раз у моего окна встали, шепчутся… А ты говоришь – я в центре не была! Была в самом центре!

Алена Петровна: Что дальше-то было? Не тяни!

Зинаида: А что было? Потянулась я ближе к окну, чтоб послушать, о чем говорят, да цветок, что на подоконнике стоял, и зацепила. Он на пол и грохнулся!

Алена Петровна: Зина, ты можешь нормально все рассказать!

Зинаида: Я и рассказываю. По порядку. Страху я натерпелась. Решили бы они, что в доме моем диверсанты эти, да гранату бы и кинули в окно! Там же оно у меня только пленкой забито. Кидай – не хочу!

Алена Петровна: Зина, дальше что было?

Зинаида: Испугалась я! Кричу: «Не стреляйте! Я мирная пенсионерка! Живу я здесь!». Они мне: «Не бойся, мать, выходи. Поговорить надо».

Алена Петровна: И что?

Зинаида: Вышла, поговорили. Они мне про диверсантов рассказали. Что где-то в наших домах они прятались. Спрашивали, к кому из соседей приходить могли? Я им сказала, что из наших не к кому тут приходить. Соседи, говорю про вас, у меня тоже пенсионеры. У них сын в четырнадцатом командиром ополчения был и геройски погиб. А дальше дома пустые. Тут и приходить не к кому…

Алена Петровна: А про диверсантов что они рассказали?

Зинаида: Следили они за ними. Засаду им приготовили. Как они с наших огородов в поле вышли, так и накрыли их. Троих сразу положили, а двое пытались убежать, да на свое же минное поле наскочили. В общем, нет больше диверсантов, Алена, всех побили.

Алена Петровна: Прав был Николай…

Зинаида: Ты о чем это?

Алена Петровна: Зин, ты ступай. Прилягу я… Что-то голова закружилась.

Зинаида: Да на тебе лица нет. Побледнела вся. Давай я тебе помогу.

Алена Петровна: Спасибо, Зина, я сама. Ты иди… Я отдохну немного.

Зинаида: Ладно. Я пошла. Если что надо будет, то зови…

Алена Петровна: Хорошо, позову.

(Зинаида уходит)

Господи за что же это? За что! За какие грехи ты обоих сыновей забрал!

(Вбегает Зинаида)

Зинаида: Там… Там… Алена, ты только не беспокойся… Там Коля…

Алена Петровна: Что – Коля?

Зинаида: Убитый лежит во дворе! С головою простреленной!

Алена Петровна: Как убитый!? Что ты городишь! ( Садится на стул.) Как же так? В чем же мы его хоронить-то будем? У него и приличного костюма нет… Коля… Коля! (Бросается к выходу. Зинаида останавливает ее у двери)

Зинаида: Не пущу! Аленочка, это же они за диверсантов своих мстят! Снайпер ихний стрельнул в первого, кого увидел. И тебя убьет! Не пущу!

Алена Петровна: Отойди! Коля! (Отталкивает Зинаиду и выбегает. Зинаида бежит следом)

Сцена 13

(Подвал в доме Осташко. В нем темно. Там сидят Алена Петровна и Зинаида. Они дремлют. Слышна канонада.)

Зинаида:  Алена, мне это кажется? Алена… (теребит ее за руку, та просыпается)

Алена Петровна: Зина, чего?

Зинаида:  Вроде, разрывы стали ближе.

Алена Петровна: Нет, все по-прежнему.

Зинаида:  Долбят без остановки. Когда же у них снаряды кончатся?

Алена Петровна: А вода у нас еще осталась?

Зинаида:  Спичку запали, я посмотрю.

(Алена Петровна чиркает спичкой и зажигает огарок свечи.)

Алена Петровна: Скоро и от свечи ничего не останется…

Зинаида:  И воды совсем на донышке.

Алена Петровна: Я только губы смочу, а то, кто его знает, сколько нам тут еще сидеть.

Зинаида:  Мало воды взяли.

Алена Петровна: Четвертые сутки здесь. И керосин весь попалили, и свечи… А в темноте сидеть страшно…

Зинаида:  Слушай, раньше со стороны Украины больше стреляли… А теперь наоборот.

Алена Петровна: Похоже, что так.

Зинаида:  Что-то, видать, серьезное началось, коль лупят без передыху.

(Молчат.)

Алена Петровна: Я за все восемь лет не помню, чтобы так стреляли.

Зинаида:  А что ты хочешь? Восемь лет на Украине из каждого утюга по сто раз на дню кричали, что воюют с Россией! Вот, докаркались. Россия на войну и явилась.

Алена Петровна: В понедельник 21 февраля она республики признала. Считай, сразу же стрельба и началась. Мы же сюда в понедельник спустились?

Зинаида:  В понедельник.

Алена Петровна: А сегодня какой день?

Зинаида:  Пятница уже.

Алена Петровна: Еще чуток постреляют и в атаку пойдут. Не могут же они бесконечно стрелять.

Зинаида: Конечно, не могут. В атаку непременно должны пойти. Вопрос – кто пойдет? Те или эти? Хотя нам с тобой, Алена, какая разница? Что те, что эти! Мы же посередине. Все равно нам достанется.

Алена Петровна: Это верно…

Зинаида:  А ты как думаешь, если Россия республики признала, она за них воевать будет?

Алена Петровна: Если признала – конечно, будет! Зачем же тогда признавать?

Зинаида:  Не знаю, может, чтобы Киев попугать. Раз республики признали, значит, и стрелять теперь по ним нельзя.

Алена Петровна: Не шибко твой Киев испугался. Как бешеные стрельбу открыли.

Зинаида:  Значит, теперь только одно – война будет большая.

Алена Петровна: Выходит, что так.

Зинаида: Столько народу побьют! А за шо? Дали бы Донбассу автономию, и не было бы никакой войны. Жили бы люди, радовались, гроши зарабатывали. Ну, хотят люди здесь на русском говорить – да нехай, пусть говорят! Хотят с Россией торговать – да пущай торгуют. Ну, кому же плохо от этого? Зато мир бы был да дети не гибли!

Алена Петровна: Значит, кому-то надо, чтобы на Украине была кровавая бойня. Чтобы убивали мы друг друга.

Зинаида:  Да кому же это злодейство нужно?

Алена Петровна: А тем, кто деньги на этом зарабатывает. Им плевать на нас. Украинец или русский – без разницы. Чем больше друг друга мы поубиваем, чем больше ненависти у нас друг другу, тем больше у них денег.

Зинаида:  Да шоб они подавились этими грошами!

(Молчат.)

Алена, а ты как думаешь, Россия победит?

Алена Петровна: Должна победить! Выхода у нее другого нет. Нельзя России проигрывать. Разорвут ее.

Зинаида: Вот и я думаю – победит. Если восемь лет с республиками ничего сделать не смогли, то куда им с Россией тягаться!

Алена Петровна: Скорее бы все это закончилось. Сил уже больше нет.

Зинаида: А когда палить перестанут, я первым делом гусей заведу. Помнишь, какие у меня всегда были гарны гуси? И двух кабанчиков. Лучше трех. Я же всегда с ними разговаривала, как с родными. И они понимали меня.

Алена Петровна: А не жалко потом будет кабанчиков резать?

Зинаида:  Жалко, ох как жалко! Так сердцем к ним прикипаешь, хоть плачь! А шо робыть, Алена? Тяжело на одну пенсию жить… Вот закончится война эта проклятая, Богдан с фронта вернется. Я  ж ему, кровинушке моей, хату отпишу… Где же сейчас внучек мой? Воюет, поди… Но он должен вернуться! Верю я в это!

Алена Петровна: Конечно, вернется. Обязательно.

Зинаида:  Вот и я так думаю…

Алена Петровна: А мои уже не увидят мирного неба… И Коля, и Федя… и Андрюшенька…

Зинаида: Давай помолимся за них. Они всегда рядом с нами. Смотрят на нас с небес… Им хорошо там. Они рядом с Господом.

Алена Петровна: Ты же говорила, что в Бога не веришь.

Зинаида:  Да мало ли шо я говорила! Раньше не верила – теперь верю. Як же не верить, когда кругом такое творится? А ты, Алена, не сомневайся. Видят они нас. И сыны твои, и Мыкола Григорьевич, и Сенечка мой. С нами они…

(Совсем рядом разорвался снаряд.)

Опять всю крышу побьют, бисы…

Алена Петровна: Ничего. Залатаем как-нибудь… с Божьей помощью. Нам с тобою, Зина, только и осталось, что на него уповать…

Зинаида:  Пресвятая Госпоже, Владычице моя Богородице, Небесная Царице! Спаси и избави нас, раб твоих Елену и Зинаиду, от напрасныя клеветы, от всякия беды и напасти и внезапныя смерти. Помилуй нас в дневных часех, и во утренних и вечерних, и во всякое время сохрани нас… Господи, забыла!... Защити нас, Владычице Богородице, от всех враг наших, видимых и невидимых, от всякаго злаго обстояния. На всяком месте и на всякое время буди нам, мати Преблагая, необоримая стена и крепкое заступление, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Алена Петровна: Стрелять перестали.

Зинаида:  Да… Не слышно ничего.

Алена Петровна: Пойдем посмотрим. Может, закончилось все?

(Поднимается по лестнице. Приоткрывает крышку погреба, но тут же опускает ее и медленно спускается обратно.)

Зинаида:  Что там?

Алена Петровна: Тихо! Ходит там кто-то… (Гасит свечу.)

(Наверху слышатся шаги.  Крышка медленно открывается. Свет проникает в погреб.)

Голос: Кто тут? Выходи!

Алена Петровна: Не стреляйте! Женщины мы! Живем мы тут! Не стреляйте!

Голос: Не бойся, мать, поднимайся. Давай помогу.

Алена Петровна: А вы кто?

Голос: Свои, мать, свои! Ахмат – сила!

Зинаида: Слава богу – русские пришли… 

Илл.: Максим Фастюнов