Н.П. Смирнов

Воспоминания о станице Отрадной и отрадненцах 1920-х - 1930-х гг.

VI
Разбойник Кирьяк. Рецидивисты в Армавирской тюрьме. Карцер. Романти- зация воровского дела. Необходимость борьбы с преступностью и несунами.
Мода на Ленина в тридцатые годы. Кампания по борьбе с галстуками.

«Ленинцы» и «Сталинцы»

В детстве нас пугали страшным разбойником Кирьяком, который непослушных детей хватал, сажал в свою сумку и увозил в свою «Кирьякову пещеру», что была
на крутом берегу Кубани. Эту сказку-пугало для детей я отлично помню, но дело в том, что до революции в Армавире действительно был тот самый Кирьяк, неуловимый разбойник, как его называли, который «царствовал» в Армавире, наводя страх и ужас на всю округу. Кстати сказать – был когда-то Армавирский округ, входивший в Юго-Восточный край, который позже был переименован в Азово-Черноморский край с центром в Ростове-на-Дону, пока позже не был преобразован в Ростовскую область и Краснодарский край.

Этот Кирьяк в Армавире имел постоялый вор, принимал купцов и других проезжа- ющих, нуждающихся в ночлеге и отдыхе для лошадей. Слава о Кирьяке, как о боль- шом богатее, разнеслась далеко по всей России. Мало кто знал, что он был настоящим разбойником с большой дороги. Но не пойманный, не вор – поэтому он долгое время жил, богател, продолжая свое «ремесло»…

Его хозяйство – дом для себя и отдельные покои для приезжавших, конюшня для своей тройки и отдельная конюшня для приезжающих. Все у него было устроено так, что никто не догадывался о том, что из его конюшни был подземный ход-тоннель длиной больше километра, по которому свободно проезжала его тройка. Конец этого хода-тоннеля выходил на крутой берег реки Кубань среди камней, кустов и деревьев, а вход со стороны берега реки был так искусно замурован, что его никак не могли обна- ружить. Как, когда и кто его делал – никому не было известно, но Кирьяк приспособил всё для своих разбойничьих дел, построив свой дом в начале этого хода-тоннеля, и долгое время преуспевал в своих делах, богатея с каждым днём...

Богатых купцов он просто грабил на большой дороге, и в случае погони всегда оста- вался неуловимым, вовремя скрывался в своей пещере через этот ход со стороны бе- рега. Тех богатых купцов, которые останавливались на ночлег в его постоялом дворе он, после ограбления прямо у себя дома – без особых трудов, по подземному ходу, без свидетелей сам сплавлял в бурные воды Кубани и – «концы в воду». Так он довольно долго процветал в Армавирском округе, был действительно богатым человеком. Но его подозрительное скоробогатство и надменность заставляли людей, знавших его и соседей, держаться от него подальше... После революции деятельность Кирьяка пре- кратилась, а его дальнейшая судьба никому была не известна, но страшная сказка для детей ещё долго рассказывалась в народе…
Об этом Кирьяке я узнал в камере Армавирской тюрьмы, в которой старостой каме- ры был К.И. Белов, про которого я уже писал. Среди 80-ти человек, переполнявших камеру № 8, было несколько уголовников-рецидивистов, арестованных как С.В.Э. – без дела, но за прошлые «похождения». Эти личности были из тех, кто мог терроризи- ровать не только 80 человек (а их было всего четверо), но и всё тюрьму. Однако старо- ста камеры Белов держал их «в черном теле». Рецидивисты, видя свое «подавляющее меньшинство» среди «врагов народа», вели себя тихо – были тише воды, ниже травы. Они были коренными жителями Армавира, и все были потомственные, известные по всему югу России, «асы» в воровском мире. Они не испытывали большой тревоги по поводу своего неожиданного ареста в 1937 году, так как заранее решили бежать, моли- ли Бога, чтобы только не заболеть и дождаться этапа – вырваться из лап тюрьмы. Про Сибирь, Карелию знали, потому и не тревожились, надеялись все равно убежать из любого лагеря. Но про Колыму и Магадан в Армавирской тюрьме ещё никто не знал...
Я в камере находился с ними рядом. Однажды, по их просьбе, я помогал им делать карты, (изготовление и игра в карты в тюрьме запрещалось строжайше).
Из листков курительной бумаги (из книжечек) клеем из протертого хлеба они склеи- вали для одной карты по 4-5 листков, а меня попросили протирать тряпкой через бума- гу уже склеенные карты. После просушки на них рисовали масти карт трафаретным способом. Однажды внезапно распахнулась дверь камеры и надзиратель, не дав нико- му опомниться, приказал нам всем, указывая на каждого пальцем, выходить быстро из камеры в коридор, откуда он всех нас повел и посадил в изолятор корпуса тюрьмы, каждого в отдельный «мешок», так назывались камеры штрафного изолятора, о кото- ром я уже писал. Надзиратель тихо подсмотрел в дверной глазок камеры и, выбрав ми- нуту, когда все были увлечены «работой», просто обескуражил своей оперативностью этих опытнейших мастеров, не дал им никакой возможности что-либо спрятать для оправдания, а мне предоставил возможность отстоять – сидеть там было негде, такие там «удобства» – отстоять штрафной срок, опершись спиной на стену, липкой от сли- зи и сырости. Перед моими глазами было окно – железный лист с дырками величиной с палец. Окно с этими «форточками» находилось на уровне выгребной ямы туалетов всего корпуса тюрьмы. Дырки вместе со светом давали возможность проникать в эту клоаку-камеру и всем ароматам из ямы. Эти ароматы, разумеется, не усыпляли меня ночью, мучений и переживаний было достаточно, чтобы эта камера запомнилась мне надолго. Хорошо, что я пробыл в этом карцере всего половину дня и ночь, но и этого срока мне хватило, я до сих пор помню «те ароматы».

Наутро нас всех возвратили в камеру № 8. После этого события четверка ко мне, как мне показалось, проявила какое-то расположение. Во всяком случае, покурить они мне давали безотказно, вернее, докурить маленький чинарик, чему я, конечно, был рад, так как табак водился только у них, как у опытных и неоднократных завсег- датаев тюряги. Они получали передачи от родных, ведь они были не «враги народа». Один из них, Васёк, крепыш небольшого роста с рыжими тараканьими усами, лет сорока-пятидесяти, с большим вытатуированным во всю грудь орлом, державшим в лапах голую женщину, и рассказал мне эту историю про Кирьяка и его пещеру, а его трое друзей даже знали самого Кирьяка, и бывали в пещере разбойника. Вход с берега Кубани в нее уже, по их словам, был обвален и сплошного хода до конюшни Кирьяка давно уже не было.

Эти сведения подтверждал и староста камеры Белов К.И., как старожил Армавира, и ещё двое-трое армавирцев, из числа находившихся в камере с нами, они тоже все знали эту сказку-пугалку для непослушных детей.

Из этой четверки никто не попал на Колыму. Нас через три месяца этапировали, а они все оставались ещё в тюрьме.
В своих странствиях по Колыме, и с культбригадами, и во время гастролей театра, я всегда интересовался и искал земляков-кубанцев, где только мог. Но из этих «ма- стеров» никого не встретил. Нашел одного земляка-армавирца Богомолова, бывшего помощника машиниста на железной дороге, который на прииске имени Чкалова ра- ботал экскаваторщиком. С ним я позже познакомился ближе, и мы были почти това- рищами. Он сразу после реабилитации уехал домой, в Армавир, перед отъездом, в Магадане, нашел меня в театре, и мы с ним добропорядочно попрощались. Наверное, все слышали такое выражение: «Одесса – мама, Ростов – папа», когда речь заходила о ворах и жуликах. Это дополнялось еще и таким присловьем – «а Армавир ихняя родня», потому что до революции эти три города на Юге России были своеобразны- ми рекордсменами по количеству преступных элементов, проживавших в них, и по количеству разнообразных городских краж, ограблений и разбоев во всех его видах и проявлениях. «Специалисты» этих дел были всегда на высоте в своих «проделках» и славились на всю воровскую Россию за смелые, хитрые, дерзкие и умные «дела», которые они «обделывали»...

Достаточно напомнить о нашумевших в те времена ограблениях Ростовского, Ар- мавирского, Одесского банков, дерзких ограблениях пассажирских поездов, ограбле- ниях богатейших квартир жителей этих городов и другие «дела», превратившиеся со временем в легенды. Среди населения этих городов долгое время было в моде «покло- нение» или какое-то особое «уважение», подчас непонятное восхищение их «деятель- ностью», воровскими методами и способами. Я сам это неоднократно слышал, когда приезжал к отцу в Ростов во время наших магаданских отпусков, всегда я удивлялся и не мог понять этого своеобразного чувства уважения к деятелям воровского мира, особенно когда слышал как они, эти простые жители, вспоминая фамилию какого-ни- будь большого жулика или ворюги города, говорили: «Вот были ребята молодцы – как они умело и быстро, с умом обделали пассажирский поезд». Или ограбили Ростов- ский банк с подкопом, трое человек всю зиму копали и ушли с миллионами, до сих пор не поймались: «Вот были молодцы, сейчас таких нету, мелочь осталась, редко попадаются хорошие ребята!..»
Это говорил мне сосед моего отца в Ростове. Жена соседа была партийная, и сам он тоже был партийный – слесарь-водопроводчик, потомственный рабочий...
Я ему возражал, говорил: «Дядя Саша, как вы можете их хвалить?.. Ведь это же от- ребье, ворюги-жулики, чего в них хорошего, грабят людей, живут за чужой счет до сих пор, никогда не работали, а всегда шикуют?» На это он мне говорил так: «А что? Они ничего плохого мне не сделали, а грабили богатых, никого не боялись, умели жить…» Кроме рассуждений этого дяди Саши, мне часто приходилось слышать такие отзы- вы просто на улице, в трамваях, в автобусах и не только в Ростове. Меня поражали поступки некоторых жителей, когда я видел на базаре или на улицах города такие «картинки»: продавец арбузов чуть наклонился или отвернулся – в это время кто-то из граждан подходит к стойке, или прямо с кучи, берет совершенно смело, на виду у всей очереди арбуз, кладет его в свою сумку и, не заплатив, уходит. Вся очередь это видела, а я возмущался – как же так можно?.. И вслух удивлялся, пока сосед по очере- ди мне не шепнул на ухо: «Молчи в тряпочку, не то получишь ножом в спину, почем ты знаешь, кто стоит в очереди и кто так берёт арбузы?» И не только я, все в очереди видели таких смельчаков и молчали, делали вид, что вроде так и надо... Это для меня до сих пор непонятно, видел это я только в Ростове и Армавире, и я всегда поражался и возмущался. А дядя Саша всё мне рассказывал, кого из них он видел каждый раз в пивной, где он каждый раз проводил по полдня за кружкой пива, с кем разговари- вал, и все восхищался «работой молодцов». Жена все время «пилила» его за то, что он поздно вечером по темноте приходил домой. Один раз он сам мне пожаловался:

«Вот гады, вчера вечером, только от пивной отошел, и уже на нашем переулке двое подошли ко мне, и сняли у меня с руки часы. Они, правда, старенькие были, но шли точно, пришлось отдать, иначе получил бы ножом в пузо. Выходит, что я напрасно их нахваливал за точность хода»… Я ему заметил: «А вы говорили о том, что они вам ничего не сделали плохого».

Во время наших магаданских отпусков мне приходилось бывать в разных городах: в Москве, Ленинграде, Киеве и других. Везде ходил на базары с женой, где мы по уговору наблюдали очереди за арбузами и фруктами, старались заметить эти случаи воровства, какие мы видели неоднократно в Ростове и Армавире, но ни одного раза подобных случаев в других городах не видели. Конечно, мы не надеялись там встре- тить «кирьяков», или ему подобных «хороших ребят». Мы посещали базары ради
«спортивного интереса», просто сами хотели убедиться в том, что именно в Ростове и Армавире таких «смельчаков» больше, чем в любом другом городе – в чем и убежда- лись неоднократно.

В Ростове и Армавире, сколько я себя помню, и до сих пор по окраинным улицам, а в Ростове по улицам на берегу Дона, вечерами всегда было опасно появляться, и не случайно, что после девяти-десяти часов вечера улицы города пусты, даже в центре. Никто не хочет быть ограбленным или раздетым. Часто видел и сам так делал: после окончания спектакля в театре или представления в цирке, или после последнего сеан- са кино зрители бегом бегут к остановке трамвая или автобуса, чтобы, пусть в страш- ной тесноте переполненного автобуса или трамвая, но доехать до своего переулка или улицы, добежать до квартиры пораньше, засветло – кому охота быть раздетым?.. И как ни странно, буквально все находящиеся в переполненном автобусе вслух возмущенно говорят: «Это только у нас, в нашем Ростове, это возможно», при этом не стесняясь в выражениях… Люди боятся этих самых «молодчиков», которым сами же некоторые ростовчане расточают дифирамбы и говорят о них одобрительно...

В лагерях я насмотрелся на этих «специалистов» во всех проявлениях, и считаю решительно и бесповоротно, что у нас с ними либеральничают, стараясь их перевос- питать. Сколько лет такая работа ведется, а на сегодня выявились целые фамильные кланы воров, как выявились и целые поколения проституток, когда в наши дни седая бабушка учит свою внучку – молодую проститутку, как надо обхаживать иностран- ных моряков (об этом в печати сообщалось, в портовых городах такие «феномены» сами объявились). А воровство – это такая же древняя профессия, как и проституция, и корни таких бед – одни и те же воровские потомственные кланы. Это не новость в нашей стране, беда в том, что никакая работа по их перевоспитанию не дала и никогда не даст положительных результатов.
В нашей истории известны многие случаи, когда бывшие правонарушители пере- воспитались и «вышли в люди», как говорят. Об этом свидетельствуют факты из жиз- ни коммун и детских колоний времен Ф.Э. Дзержинского и Макаренко.

Но та часть перевоспитавшихся преступников, из сирот и беспризорников, в силу обстоятельств (голод, разруха после революции и войны) стали преступниками, а по своему происхождению, так сказать по глубоким корням их родословной, они были потомки простых работящих людей, не зараженными бациллами воровства и богат- ства, почему они и стали людьми, испытав в жизни «прелести» голода и сиротства – перевоспитались. Но немало есть примеров противоположного характера, когда пре- ступниками-ворами стали люди по происхождению не из рабочего и крестьянского «клана» – это дети-сынки богатеев, офицеры всех родов войск и ведомств и т.д. Эти то и пополняли ряды преступного мира в те времена. На таких «молодчиков» никакие исправительные меры не воздействовали и воспитание не давало положительных ре- зультатов, об этом много написано в литературе. Их родители богатели «нечистыми руками» и, попав в экстремальные условия, как теперь говорят, они пошли по наклон- ной плоскости вместе с потомством, образуя «кланы», и ни о каком перевоспитании сами и не думают. Как только появились те, у кого есть, что брать, воровать – эти «специалисты» как саранча повсеместно расплодились, сразу сами себя обнаружив. В настоящее время идёт активная ликвидация «Чебриковых и иже с ними», но ни- как нельзя снижать темпов борьбы по искоренению «облагороженных» современных воров, которых ласково у нас называют несунами, которые и есть самые настоящие ворюги, та почва, на которой у нас пышно расцвели рэкет, мафия и проституция. Эти низовые пласты нашего общества и есть объекты активной работы по их изжитию, как социально вредного явления, который никогда не думал и не думает о каком-то там «перевоспитании». Долговременная безнаказанность перевоспитывающихся не- сунов больше всего способствует расцвету этой несуно-деятельности, а само это яв- ление требует самых строгих и решительных мер в борьбе с ними до полного изжития этого несуно-воровства.

Медики говорят, что всякую болезнь легче предупредить, чем вылечить. Но это наше «больное место» до сих пор у нас «вылечивается» как-то слабо.
Почему-то ведется малоактивная работа среди населения средствами литературы, кино и телевидения по «предупреждению болезни» – выявлению и разоблачению ус- ловий и причин, которые способствуют зарождению «малого несунства», впослед- ствии вырастающего просто в откровенное воровство, а также абсолютно ничего не делается по хотя бы начальному перевоспитанию той части населения, – а она есть везде, и не малая! – которая всё ещё умиляется действиям «молодчиков» и расточает им дифирамбы…

В то время вся молодежно-комсомольская активность была по эстафете принята от комсомольцев времен Павла Корчагина, от тех, из рядов которых были делегаты съезда комсомола, когда В. И. Ленин призывал всю молодежь учиться и учиться. Моё поколение тоже приняло эту активность и с ещё большим энтузиазмом и подъёмом работала на стройках коммунизма, как тогда было модно говорить – на строительстве Магнитки, Комсомольска-на-Амуре, Днепрогэса, Харьковского и Сталинградского заводов, и других стройках периода индустриализации страны.

Сельские комсомольцы моего поколения были не менее активны, также проявля- ли себя на комсомольской работе по ликвидации неграмотности на селе, в антирели- гиозной кампании, очень активно участвовала по охране колхозной собственности, не обмолоченного урожая хлеба, когда специальные поджоги скирд хлебных были, ну просто как стихийное бедствие – пожары пылали по пять-шесть в каждую ночь по всем селам, хуторам и станицам. Во всех сферах жизни, где комсомольцы принимали участие, энтузиазм был очень велик, и кто из таких, какими были мы, комсомоль- цев-активистов, мог усомниться в том, что это было не «по-ленински»?.. Тогда слова «Ильич», «Ленин», «комсомол» были для всех нас святыми словами (не больше и не меньше!) и назывался комсомол – Ленинским.
Всё у комсомольцев было на уме и в делах, всё было только по-ленински: работать – по-ленински, жить по-ленински, учиться по-ленински, строить новую жизнь – только по-ленински.

И в жизни комсомольцы старались подражать Ильичу во всем, даже в мелочах. Сло- ва – «по-ленински», «как Ленин» и другие, органически крепко вошли в сознание каждого, стали как бы смыслом жизни каждого комсомольца, в силу чего все считали себя «ленинцами», подражая Ильичу. Даже галстуки в горошек старались приобре- сти, конечно же они были в «дефиците» и носили их с чувством превосходства над не имеющими таковых, с обязательной цепочкой-запонкой на воротничке – как у Лени- на! Надо сказать о том, что ленинцами называли октябрят, ленинцами были пионеры, комсомол был ленинским… Насколько само слово «ленинцы» было популярным, с ним была связана вся жизнь тогдашнего комсомола, настолько слово сталинцы было не популярно – было грешно и смешно в то время комсомольцев называть сталин- цами. Сталинградским называли только тракторный завод и сам город Сталинград – бывший Царицын. Так было до печально-знаменитых времен, когда только и осталось одно слово – «Сталин»...

Я отлично помню, когда на комсомольцев, носивших галстуки, да ещё и в горошек, велась настоящая травля, чуть не силой заставляли снимать с них эти галстуки, и даже плакат был: «Мещанам, галстучникам-комсомольцам – бой!»…

А началось это с того времени, когда во времена НЭПа жизнь после разрухи нала- дилась, стало в стране намного лучше, особенно в последние годы перед ликвидацией НЭПа, появилось много, неизвестно как разбогатевших «нэпманов», как их тогда назы- вали – «нэпмачей». Я помню, как в газетах писали о них «как о злокачественной пене на здоровом теле рабочего класса» – они ходили разодетыми по последней парижской моде, обязательно в галстуках и шляпах. Кому-то надо было обвинить комсомол в том, что он «пошел не по тому пути», отождествляя всех, даже тех комсомольцев, которые были из делегатов съезда комсомола с «разложившимся элементом» и бро- сить клич – «Долой интеллигентов-нэпманов из рядов комсомола!..» И пошла писать губерния, как у нас водится. В то время члены правительства – ленинцы, все были сплошная интеллигенция, в полном смысле этого слова – все носили галстуки, но на комсомольцев, после этого «клича», обрушилась целая волна преследований и бой- котирования. Их обвиняли во всех грехах, чуть не преследовали их за интеллигент- ность. Я всё хорошо помню, со времен, когда был первым пионером, а потом канди- датом в комсомол, участником духового оркестра, хотя и пацаном, когда старший брат моего дружка – он был комсомольцем времен Павла Корчагина – приехал домой после учёбы в Совпартшколе… и появился модно одетым и в галстуке. Это было как раз в то время, когда начали нэпмачей бить, и его начали травить. А он был комсомольцем «чи- стых кровей» по своему соцпроисхождению. Это в то время было очень важно – был он бедняк из бедняков и активист, каких в то время было мало. В первое время он не обращал никакого внимания на то, что его всюду третировали и травили. Всё терпел и не сдавался. Но вот его невеста Лена, так её было имя – его звали Алексей – поддалась влиянию травивших ее жениха, и как-то так случилось – вышла замуж за другого. Это получился вроде бы как «протест» её против «заблудившегося интеллигента». Алек- сей не выдержал такого предательства и застрелился у всех комсомольцев на глазах – именно в галстуке в горошек… Отлично всё это помню: его скромные похороны без оркестра – музыкантам играть не разрешили, хотя они все пришли с инструментами.
Повторюсь, но скажу ещё раз: в те времена слово «Сталин» никак не ассоциирова- лось со словом «комсомол», его при этом слове просто не произносили, все считали себя только ленинцами, даже пионеры, мы, из числа первых в стране, этого слова, «Ста- лин», вообще не употребляли. У всех на уме после Ленина был Рыков – так было до тех дней, пока в печати не появились сообщения о том, что идёт судебный процесс, над какой-то группировкой или блоком, в котором упоминался и Рыков. А во время голода 1932-1933 года слухи все говорили о том, что этот голод организовал Рыков. Этому все поверили. Но все равно, комсомольцы никогда не считали себя «сталинцами». На моей памяти этого не было. Как гром среди ясного неба прогремело известие о том, что Пер- вый секретарь ЦК ВЛКСМ, самый любимый всеми комсомольцами страны человек, Косарев – самый авторитетный из всех, кто был до него на этом посту, вдруг оказался «врагом народа». Это была страшная весть, я отлично помню, как все не верили в это, везде только и было разговоров: «не может быть…», «что-то не так…», «какая-то ошиб- ка…» Никто не верил в то, что Косарев «враг народа», открыто говорить об этом, раз- умеется, боялись, но в его честность и невиновность все верили. Это я помню точно…