Казанков В.И.

Когда мы слышим дату  – 33-й год, на ум приходит – конец света, конец жизни, что то жуткое и необратимое. Забыть такое казалось бы невозможно. Однако интерес к этой теме со стороны общества, общественности  и, что еще важнее, исторической науки,  в последнее время  едва ли можно считать заметным и значительным. В частности, случившаяся в этом году круглая дата —  90-я годовщина Голодомора 1933 гг. для широкой кубанской публики  прошла малозамеченной.[1] Печально конечно. Не смотря на это, у преступлений против человечества нет срока давности, изучать природу тоталитаризма и любых его проявлений нужно. Наверное, чтобы подобное не повторилось… К тому же, подробности тех страшных событий продолжают открываться и потрясать своей жестокостью.

Словосочетание «легкая кавалерия» для современников сегодня звучит примерно так же, как, к примеру, «динозавры». Однако речь в настоящей статье пойдёт не о существовавшем когда-то роде войск, в центре внимания    — неизвестные страницы практической деятельности советского молодёжного движения «легкой кавалерии»  в период 1932-1934 гг., на примере ст. Бесскорбной.    

Новые социальные реалии тех времён, помимо построения социализма в сельской местности, в обязательном порядке  были неразрывно связанны   с идеологическим воспитанием молодого поколения. Непосредственно в Бесскорбной воспитанием активных политических взглядов в маленьком человеке в то время занимался  политотдел МТС (машинно-тракторной станции). «Опыт бесскорбненских «легких кавалеристов» воплотился изданной в 1934 году брошюре —  «Дозорные социалистических полей»[1]!

Бесскорбненские ребята-«дозорные» чуть было не затмили образ легендарного Павлика Морозова! Их «подвиги»  прогремели тогда на всю страну, и стали образцом подражания для всех советских детей. Невзирая на  «лубочность» литературной стороны произведения, эта условно детская книга  попала на самую, что ни есть «витрину» советской идеологии. «Опыт дозорных»  получил одобрение Политотдела МТС Азово-Черноморского края. Более того, брошюра была прорецензирована Научно-исследовательским критико-библиографическим институтом, в бюллетене «Детская литература» (январь №1.), и была рекомендована к обязательному  прочтению всем пионерским работникам страны[2].  

 «Дозорные» построены по характерной для социалистического реализма сюжетной схеме  — обретение детьми-героями коммунистической сознательности во время их непростого пути к  светлому коммунистическому раю. На первый взгляд, ничего особенного, если бы не одно «но» — все фактические детали в этой тонюсенькой, карманного формата, на грубоватой желтой бумаге книжице, на самом деле подробности из сюжета самой ужасающей страницы советской истории — голодного ада 1932-1933 гг., унесшем жизни сотен тысяч людей  на Кубани, том числе и в Бесскорбной.

Оставить без разбора такое просто невозможно. Об этих голодных подробностях, брошюра может рассказать больше чем многие учебники. Содержание брошюры – не просто события, цифры и факты, это ещё «отчёт» о преступных деяниях партии Ленина—Сталина.  

Несмотря на огромные былые тиражи сегодня  советское агитационно-пропагандистское книжное наследие библиографическая редкость. Спецхран бывшей «ленинки» сохранил нам, наверное, единственный  экземпляр «дозорных».  Сегодня это Российская государственная библиотека, текст «дозорных» полностью полистать, возможно, но только в читальном зале.   

Безусловно, читать этот образец со­цреализма  нужно буквально между строк, информационный потенциал издания, при всех действительных и мнимых несовершенствах, содержит немало возможностей позволяющих  восстановить не только леденящую картину 1933 года в Бесскорбной,  но и увидеть истинный размах рукотворного голодомора, существенный «вклад» в  практику которого внесли самые обычные дети.  

Голодомор 1933 года на хлеборобной Кубани оставил глубокий след в народной памяти. В первую очередь, это, конечно же, последствия голода. В этой болезненной, кровоточащей теме одним из самых запутанных является вопрос о количестве  жертв.  Не претендуя на бесспорность и категоричность суждений,  попробуем, хотя бы приблизительно, приблизится к этому вопросу.   

Скрупулезно точных свидетельств, сколько всё-таки унёс жизней  голод в Бесскорбной, на данный момент также нет. Те, кому удалось тогда выжить, запомнили  страшный 1933 год на всю жизнь. Их свидетельства, сделанные  спустя несколько десятилетий, нам кажутся преувеличением, ошибкой памяти. Но сходство картины, рисуемой ими, убеждает в том, что это не вымысел. Народная память чаще всего называет нам цифру 60%. Например коренная жительница Бесскорбной, непосредственный очевидец трагедии А.З. Медведева утверждает: «…Ежедневно весной (1933 года) умирало до 40 станичников. Хоронили в общих могилах»[4].  Весна, как все знают, длится три месяца…  Другой свидетель Ф.Г. Проценко (уроженец ст. Бесскорбной, участник Великой Отечественной войны, инвалид 2-й группы) утверждает:  «… в станице умерло 60% населения, и были случаи – мать съела ребенка, или взрослый сын – мать … Не было ни кошек, ни собак, не летали даже птицы.  Обессиленные люди не всегда могли увезти умерших на кладбище. Хоронили на приусадебных участках, хоронили без гробов» [5]. В научных кругах также  признают эту цифру: «Кубанский исследователь профессор И.И. Алексеенко утверждает, что в станицах «особо неблагонадежных районов»  число умерших от голода колеблется от 40 до 60 процентов, а в отдельных местах и более - до 90 процентов»[6].  Согласен с этим и бывший Председатель Законодательного Собрания Краснодарского края В.А. Бекетов, в предисловии к книге «Историческая память населения юга России о голоде 1932-33 годов», изданной в 2009 году, он написал: «Нам, живущим сегодня, не только тяжело, но и почти невозможно понять, что такое муки голодной смерти. Сложно представить, что хлеборобная и обильная Кубань представляли собой, как отмечает в своих воспоминаниях один из очевидцев, пустыню. Что здесь голод выкашивал не то что отдельные семьи, а 60-70 процентов населения станиц»[7].  

Озвученные 60% в виду своей абстрактности мало чего нам могут рассказать. Для ответа надо, хотя бы приблизительно,  знать численность Бесскорбной в эти годы. Долгое время, найти это не удавалось. Лишь буквально недавно, чудесным образом в недрах Ростовской государственной библиотеке нашелся уникальный статистический сборник – «Административно-хозяйственный справочник по сельскому хозяйству Северо-Кавказского края» за 1932 год!  На 95-й странице в этом справочнике указана численность населения по Бесскорбненскому сельсовету буквально накануне голода – 8005 человек. Эту цифру можно считать  вполне достоверной, так как   «административное давление» свыше требовало на местах правдоподобия в вопросах статистики проводимой  коллективизации.   60% от этого числа дают нам страшную цифру — 4803 заморенных голодом…     

Советская власть стремилась вообще не употреблять слова «голод» словно его не было. Пухнущих и умирающих от голода  станичниках, о горах трупов на кладбищах, о падшей с голода скотине и других ужасах присущих голоду, в «дозорных» тоже вы не встретите. Странным образом, «просочившееся» в брошюру отчаянные  слова женщины пойманной «легкими кавалеристами» с нарезанными колосками пшеницы -  «…у меня дома сидят голодные дети», единственное упоминание о критических потребностях в еде.[8]. Эта оплошность объясняется, как банальной криворукостью издательства не отредактировавшего текст, так и происками «врагов народа» (как потом решат позже). Наоборот, до последней страницы брошюра пронизана позитивом, эпическим бесстрастием и героизмом, сытые, откормленные в оздоровительных лагерях «легкие кавалеристы» на всём протяжении повествования  заняты удивительно полезными пионерскими делами! Тем не менее, авторы, сами того не ведая,  всё же проговариваются!.. Всё намного проще…

Особый интерес, прежде всего, вызывает «санитарно-культурный поход»! «Проверка» санитарного состояния и «показательная санитарно-культурная уборка» хат, дело конечно  нужное, истинно большевистское, спорить здесь невозможно. Однако, советская терминология, как уже сказано, часто означает нечто противоположное как по смыслу и по содержанию. [2]  

Начнем, пожалуй, с самого забавного, с «малярийных комаров»!  Уничтожение «лёгкими кавалеристами» «гнёзд» малярийного комара в хатах колхозников в этой милой истории звучит как минимум странно. Как известно, малярийные комары не ласточки и не осы,  никаких «гнёзд», тем более в жилищах людей они не устраивают! Жизненный цикл малярийного комара всегда тесно связан с водоёмами! Три, из четырёх циклов жизненной стадии комара проходят непосредственно в воде![3] Нет воды, нет комара! Упомянутые авторами, известь и табачная пыль при «уборке» хат – это обычные в то время средства для дезинфекции помещений и удаления стойких, малоприятных запахов (к примеру – трупных) в них, но никак не средства для борьбы с малярийным комаром.  

Дичь с комарами  придумана,  конечно, здорово, тупо врать в этом случае допустимо, а вот с таким «пропагандистским прикрытием» как «санкультпоход», было намного сложнее, особенно с количеством «проверенных хат». Соврать здесь  просто невозможно! Потому что, любые манипуляции с цифрами стоили бы политотделу МТС Бесскорбной не только партбилетов, но и самой головы. И вот почему.  

Благородные цели, ради которых «легкие кавалеристы» так усердно и «масштабно» тогда трудились, становятся более понятными при знакомстве с документами тех лет. К примеру: Постановление  СНК СССР от 28 августа 1933 года о переселении на Северный Кавказ 14 000 семей демобилизованных красноармейцев. А, также «телеграммой» от 11 октября 1933 г. посланной Секретарём ЦК ВКП(б) Кагановичем   в Ростов-на-Дону— Шеболдаеву, начальнику политсектора Крайзу Штейнгарду и начальникам политотделов МТС (по списку)[9].

Содержание этой «телеграммы» следует читать полностью: «Отмечая недопустимую затяжку обеспечения необходимых условий для приема переселенцев, ЦК ВКП(б) обязывает Вас немедленно принять исчерпывающие меры, чтобы не позже 20 октября полностью отремонтировать дома с надворными постройками, предназначенные для переселенцев, привести порядок колодцы, доставить каждый двор двухмесячный запас топлива, создать фонды продовольствия, фуража, овощей, организовать специальные комиссии для проверки и приемки отремонтированных домов, организовать охрану и борьбу против разрушителей отремонтированных домов. Выделите специальных работников каждой станице, районе персонально ответственных за ремонт и обеспечение всех мероприятий к приему»[10].   

Посему, исключив «художественное оформление», в реальности мы имеем, не более чем рутинную ситуацию решения «квартирного вопроса» для демобилизованных красноармейцев. К реализации, которого политотделу МТС Бесскорбной пришлось аврально привлечь «легкую кавалерию». Сроки исполнения «Постановление  СНК» сильно поджимали, и в купе с нехваткой людей политотделу МТС просто  не оставалось  выбора. 

Что бы глубже понимать те трагические события,  отметим, именно в это время в самых кризисных сельскохозяйственных районах страны  создаются политотделы МТС и совхозов. Работников политотделов МТС отбирал, назначал и смещал  непосредственно ЦК ВКП (б) и никто другой. В политотделы были посланы лучшие коммунисты, главным образом из Москвы, Ленинграда и политического управления Красной армии. Слепыми поводырями ведущие незрячих их не назовёшь. Практика их деятельности чётко укладывалась в русло политики, проводимой советским государством по отношению к колхозам.[4]  

 Можно даже не сомневаться, никаких обитателей в обследованных лёгкими кавалеристами» 500 хатах  просто не было…  На самом  деле, это были совершено пустые хаты, поскольку их хозяева умерли от голода, а «показательная уборка помещений в 50 хатах», о которой весело рапортует зам. начальника политотдела Р. Иванов, есть не что иное как — уборка в них трупов умерших с последующей дезинфекцией…

Умирали тогда ежедневно,  умирали там, где жили…  Опухшие от голода люди умирали неделями, и  были истощены настолько, что не могли хоронить родных и соседей. Бывало, что за ночь умирала вся семья, а бывало и целый квартал… Сотни пустых без хозяев домов и хат… Один раз в день проезжала по улице бричка «похоронной команды», и собирала по дворам трупы умерших вилами и крюками как мусор. Тела закапывались вповалку в общих могилах. Зачастую, «похоронные команды» что бы далеко не возить, сбрасывали трупы в колодцы, или прикапывали в огородах.[5] 

 «…идешь по станице,  смотришь, в бурьянах тропинка есть – значит, там еще живые люди есть. Если тропинки нет – то уже всё, все умерли. Хоронили без гробов. Даже были такие случаи, что еще чуть живых людей бросали в общую могилу»[11]. Мороз по коже от этих слов, и это не преувеличение. Эта жуткая правда отмечена и во многих официальных документах тех лет: «…Трупы умерших убираются несвоевременно, по нескольку дней лежат в домах и других постройках»[12]. Волосы шевелятся, когда читаешь подобное…

В музее ст. Бесскорбной сохранилось также немало воспоминаний ветеранов колхозного движения (альбом «Пусть помнят внуки наших внуков». 1989 г.).  Как и любые мемуары, они дают нам возможность более приближенного рассмотрения ситуаций, мотивов, индивидуальных поступков, эмоций и взаимоотношений между людьми данного периода.   

Смерть от голода была буквально в каждой семье, и все вместе они стали огромным количеством смертей. Из воспоминаний жительницы Бесскорбной А.З. Медведевой: «…Из нашей семьи умерла моя старшая сестра, которая отдавала свои крохи еды малышам. Работающим в степи давали баланду из муки и небольшой кусочек хлеба»[13].

Из воспоминаний жителя  Бесскорбной  Д.И. Бардадимова: «…Мне было всего четыре года, когда в 1933 году умерли мои отец и мать. Меня как сироту взяли в детский дом колхоза, где я пробыл до 13 лет, т.е. до 1943 г.»[14].

Из воспоминаний  жительницы Бесскорбной  Л.Е. Кравченко,  1929 г. рожд.: «…умерли от голода мои братья – трое за одну весну. Хоронили без гробов в общей могиле»[15].

«Санкультпоходы», были не единственным достижением «лёгких кавалеристов», на их счету в то же время «…200 открытых ими ям с ворованным колхозным зерном – таковы данные, участия пионеров в сломе кулацкого саботажа»[16]. Упоминание этих пресловутых «ям» не только свидетельство «рукотворности» голода, но и опять же, очередной случай, так называемого большевистского вранья.

Никаких «открытий» здесь нет! Зерновые (хлебные) ямы использовались с глубокой древности, это самый дешевый способ  хранения зерна. Наряду с амбарной и элеваторной, «ямная» технология хранения зерна, во все времена имела распространение  по всему миру, в том числе и на Кубани. Естественно, это были не просто выкопанные в земле ямы, а специально подготовленные сооружения. Любой мало-мальски связанный с сельских хозяйством человек знает – перед закладкой, во всех случаях, зерно предварительно высушивается, иначе оно «загорится» (испортится). Поэтому, прятать зерно в ямах для того, чтобы оно там сгорело – абсурд придуманный коммунистами, такой же, как с  гнёздами малярийных комаров в хатах.

В ямах закапывают картофель, морковь, бураки, но не зерно. Из воспоминаний коренного жителя Бесскорбной П.П. Буквич: «…но один мешок свой лично картошки закопали, видя будущую холодную зиму. Кто-то на меня донёс. Пришла комиссия. Картошку ту откопали и забрали, а меня под суд. По закону от 7 августа, по которому осуждали на  10 лет каждого, кто даже горсть колосков с колхозного поля унесёт домой, осудили меня на этот срок заключения»[17].   

А, как объяснить, что в поисках хлеба разваливали печи в домах, раскрывали крыши, ломали мебель, били посуду, выбрасывали семьи с детьми на улицу. И самое главное - под эту «метёлку» с ямами с подворий выгребалось буквально всё,  до последней крошки, вплоть до узелков с семенами цветов. Фактов свидетельствующих о целенаправленном  создании невыносимо жёстких условий, которые привели к массовой гибели более чем достаточно.