Развал СССР глазами миллениалов

Мы обратились к студентам 4-го курса факультета журналистики КубГУ, чтобы узнать, как складывались судьбы их семей в конце 80-х – начале 90-х годов. Результатом совместной работы стало множество рассказов, показывающих, что мы – единый народ с общими трудностями, утратами, переживаниями.

Приглашаем вас познакомиться с одним из самых сложных периодов в истории России через судьбы её семей.

История моей семьи. Конец 1980-х–1990-е. Дроздова Анжелика.

В конце 1980-х моя семья, а именно бабушка, дедушка и мама переехали из солнечной Кабардино-Балкарской республики в Петропавловск-Камчатский. И по сравнению с тем, как жили наши родственники на родине, там – на севере –  все было прекрасно.

Бабушка работала паспортисткой с зарплатой 300 рублей в месяц, а дедушка Александр Викторович работал на лесоперевалочной базе. Он занимал сразу две должности – станочника и плотника. Его зарплата зависела от сезона: летом (начало лесосплава) получал 800-1000 рублей, а после нового года и весной, когда лес заканчивался – 300-400 рублей.

Как рассказывает бабушка, появление талонов в 1991 году не слишком повлияло на жизнь северян: «Я сама выдавала талоны на одежду и продукты. Первые были на сахар и мыло. По талонам выдавали достаточно, то есть на месяц на семью из четырех человек хватало. Потом без талонов уже ничего не давали».

За продукцию лесосплава на производстве происходил некий «бартер», то есть обмен. Привозили вещи из Японии, которые распределяли между теми, кто работал на предприятии. «Можно было получить вещи хорошего качества. Платья, костюмы, рубашки, часто постельное белье или покрывала», – комментирует бабушка.

 В магазинах было все необходимое. Фрукты, начиная с сентября по июнь, привозили самые разные: апельсины, бананы, ананасы, яблоки и мандарины. Весной привозили китайские арбузы. Позже начали привозить черешню и абрикосы, правда цены были вышесреднего.

У бабушки с дедушкой была земля, на которой они сажали картофель. Часть урожая они оставляли себе, а остальное сдавали в торговую сеть «РыбКооп», а также в магазины от портов «МорПорт». Денег получали немного, но зато выдавали талоны «За сдачу сельхозпродукции». Дедушка и его друзья часто занимались рыболовством. Солили разновидности красной рыбы и икру. Когда ездили в отпуск, то привозили с собой в КБР множество продуктов, которых там либо не было, либо они стоили очень дорого.

Коммунальные услуги в общежитии обходились в 15 рублей, и все было на электричестве.  «При перебоях свет давали только утром и несколько часов вечером. И представь, что каждый в это время начинал заниматься домашними делами. Для того чтобы искупаться людям приходилось нагревать быстро воду. У нас был титан, мы могли искупаться в любое время», – вспоминает бабушка. («титан» - дровяной водонагреватель). 

А что на счет развлечений? Кинопоказы чуть ли не каждый вечер, а в воскресенье в 10 утра мультфильмы для детей. Я спросила у бабушки: «А вам не лень было в свой единственный выходной просыпаться и собирать двоих детей на мультики?».  Она мне ответила: «Может и лень, но деваться было некуда. Хорошо, что ДК был рядом с домом».  Также были и клубы от предприятий, в которых проводили различные танцевальные вечера.

Теперь перейдем к не очень хорошему периоду жизни, а точнее к тому, почему моя семья все-таки переехала обратно домой.

Распад СССР был для многих потрясением. Бабушка сама сидела в комиссии референдума и помнит, что многие люди были за сохранение Союза Советских Социалистических Республик. «Уже было понятно, – говорит она, – что будет хуже. Свет начали отключать еще чаще, с продуктами стало посложнее, ну и мы решили, что пора ехать куда -то поближе».

В сентябре 1992 года переехали в город Ершов, Саратовской области:

«Наших денег, отложенных, по ценам СССР хватило бы на дом, машину, свадьбы детей. А по итогу купили саманный дом, которому нужен был капитальный ремонт, без удобств».  

Талоны там еще были, только в магазинах покупать было нечего. «Я вообще не понимаю, как мы выживали, что ели, –делится бабушка. – На предприятиях ничего не давали. Я ходила в пять утра занимала очередь на мясокомбинат. Мясо никогда не доставалось. Иногда сердце попадет, а в основном только легкое. Я на него до сих пор смотреть не могу».

Первое время было очень туго. Дедушка работал на предприятии «Управление буровых работ», занимал должность плотника. Зарплату не платили месяца по три, а то и по полгода. Бабушкиной сестре давали продукты на работе вместо зарплаты, так и выживали. Бабушка начала привозить вещи из Москвы на продажу: «Работы как таковой не было. Решили с подругой попробовать. Там тогда тоже рынков больших не было, в основном магазины. Что-то сдавали в комиссионные, что-то предлагали знакомым. Очень часто сестра носила на работу».

В 1993 году бабушка уже устроилась в частное предприятие «Монолит» товароведом с зарплатой в 70 тыс. Тогда стало полегче. Правда зарплату дедушке так и не платили. Пришлось увольняться и работать вахтовым методом на севере - так началась его карьера нефтяника.

В 1997 году все-таки вернулись туда, откуда уезжали. В Кабардино-Балкарскую республику, в станицу Александровскую: «Тогда уже было более или менее стабильно, потому что на рынках было все: и еда, и одежда, и даже лекарства. Становилось легче».

В годы распада СССР и перестройки каждой семье было тяжело. Многие не могли позволить себе того, на что сейчас уже и не посмотрит современный человек. Когда я разговаривала об этом времени с моей семьей, мне было очень тяжело воспринимать всю информацию. Люди, которые проработали всю свою жизнь, которые так трудились во благо будущего, в один момент лишились всего.  

«Перестройка: время расцвета или путь в бездну». Демченко Никита.

Конец 80-х – начало 90-х год – период, который, вне сомнений, попадет (или, скорее, уже попал) в учебники истории… Когда началась перестройка, многие наши соотечественники, обольщенные велеречивой риторикой Горбачева, наивно полагали, что настал момент, когда государство начнет ускоренное развитие. На деле же годы перестройки и девяностые оказались совсем не простым временем для страны. Бесконечные усилия, чтобы прокормить семью, ужасные жилищные условия, безработица, холод, низкое качество товаров и бандитизм за окном – все это лишь часть того, с чем пришлось столкнуться гражданам.

Тем не менее, перестройка до сих пор остается предметом спора. Ведь для некоторых минувшие годы оказались совсем не так плохи. В определенных семьях с теплотой вспоминают поиск новой идентичности страны, краткосрочный роман между СССР и США, расцвет поп-музыки и рока и легализацию несоветского искусства.

К числу семей, которые, скажем так, не бедствовали относится и моя. Правда, в конце 80-х-начале 90-х как таковой семьи еще не существовало. Отец в эти годы нес службу в рядах пока еще советской армии, а мама с удовольствием познавала прелести университетской жизни на факультете романо-германской филологии КубГУ. «Помню конец 80-х, когда народ жил в предчувствии перемен. По ночам мы смотрели заседания Верховного совета СССР, «Прожектор перестройки», программу «Взгляд» и другие передачи, а днем бурно обсуждали услышанное в университете. Этих самых перемен, конечно, хотелось всем, но, признаться честно, острых проблем с нехваткой денег и уж, тем более, еды или чего-то такого мы, к счастью, не испытывали. За это стоит благодарить бабушек и дедушек, которые буквально сутки напролет трудились ради нашего благосостояния. Они имели стабильную работу и какую-никакую зарплату. Само-собой, мы не шиковали и не могли позволить себе сорить деньгами, но нам это и не нужно было. Жили, как полагается студентам, достаточно аскетично», - вспоминает мама спустя долгие годы.

Все верно, трогательной или даже ужасающей картины изложить не получится, ведь родители не видели, как в одном углу кутили ельцинские выкормыши, а в другом – бригады буквально дрались за разгрузку фур и вагонов, не слышали выстрелов по ночам.

Однако же и мама, и папа прекрасно помнят, как жили другие люди: друзья, друзья друзей, их родители. «У некоторых людей не было денег устроить ребенку день рождения, многие никого не приглашали. Родители брали вторую работу после первой, многих взрослых ночами не бывало дома. Мужчины, которых сократили или которым не платили по полгода, отказывались от еды, чтобы не обирать кусок хлеба у собственных детей. Некоторые не выдерживали безработицы, спивались, или того хуже…», – рассказывает отец. 

В эпоху перестройки на передний план выходило неравенство. Так, например, родители вспоминают огромную разницу между молодыми людьми из Москвы или ближнего Подмосковья и провинциалами: «Ездили иногда к родственникам в столицу. Местные дети были одеты достаточно солидно для тех лет, – говорит мама. – Мои однокурсницы, например, нередко обращались к московским знакомым, чтобы одолжить одежду на свидание или дискотеку. В те годы люди быстро понимали, у кого есть деньги, а у кого нет… Гордых это не так сильно заботило, но многие все же старались подружиться с детьми богатых родителей, чтобы ходить к ним в гости нормально поесть, посмотреть телевизор, да и просто ненадолго ощутить вкус другой жизни, о которой так усердно твердили власти».

Еще один атрибут эпохи – дачи. Родители, как и их знакомые, часто проводили там свое время. Периодические отдыхали, но чаще, конечно, пахали, поскольку огород и его плоды солидно расширяли рацион питания. «Еда была у нас, и была достаточно вкусная, –  рассказывает отец. – но все же выращенные самостоятельно овощи и фрукты очень ценились».

Но для некоторых возделывание огородов, напротив, было мукой. Папин старший знакомый вспоминает о былых временах с некоторой горечью: «Не хотел бы возвращаться в прошлое. Здоровье потерял, работая без выходных. А кроме трех работ было три огорода: один у матери, другой у бабки, а третий – свой разрабатывали. Всю зиму заготовки домашние ели –  я этими маринованными огурцами, помидорами и лечо из перцев и кабачков желудок испортил. А самой сытной едой были вареники с капустой или с картошкой. Казалось тогда, что ничего вкуснее нет на свете нет. Да, я не буду отрицать, что для большой части населения перестройка – время свободы, головокружительных возможностей, свалившегося, как снег на голову, богатства, путешествий, шмоток и приключений. И для того, чтобы все это получить совсем не обязательно было идти на преступление. Многие ничего противозаконного не сделали, однако построили бизнес и разбогатели. Но в моей молодости жизнь все же была не так сладка…».

Такими воспоминаниями поделились мои близкие. Можно ли назвать их показательными? Спорный вопрос. Пока у одних людей жизнь шла своим чередом, другие сполна ощутили на себе всю «мощь» перестроечных реформ. Вторых, как показывает история, было в разы больше… И все же наверняка ясно только одно – перемены сверху и снизу быстро разрушили советскую систему и стали предисловием к современной российской действительности. А последующие девяностые во многом трансформировали ценностные ориентации россиян, жизненные стратегии, представления о мире. Но это, как известно, уже совсем другая страница истории.

«Мы не заметили, что пролетели коммунизм». Котрухова Дарья.

Моя Родина – Россия. Родина семьи – Узбекистан. Да, мама и папа родились в Узбекистане. В совхозе, который они до сих пор вспоминают с теплом и любовью. Учась в русско-узбекской школе, родители ни разу не столкнулись с проблемами межнациональных отношений. Мама говорит, что это заслуга воспитательной работы, проводимой в школе и в стране. Действительно, как ещё объяснить тот факт, что одноклассники (по национальности: татары, узбеки, русские, турки-месхетинцы) до сих пор общаются, спустя 35 лет после окончания школы, и устраивают встречи в Крыму, Геленджике, Анапе, Москве. И эта дружба прошла не просто десятилетия, а тяжёлые годы, когда потерять связь друг с другом было очень легко. Что там связь, жить было трудно.

Да, вы верно думаете, всему виной распад Советского Союза. Он пришёлся на период, когда моя мама была на последнем курсе педфака. Училась она вдали от дома, в Томске. Поступила именно туда, потому что была уверена в отсутствии коррупции в этом городе. Так и получилось.

Мама хорошо училась, жила в общежитии и получала стипендию размером в 50 рублей (к слову, у моей прабабушки была такая пенсия). Также за всё время учёбы она подрабатывала разносчиком телеграмм, уборщицей на заводе, помощником на кухне, нянечкой в детском доме. При этом оформляли её как положено: с записью в трудовую. Благодаря стипендии и подработкам мама могла себе позволить приобрести билет на самолёт в 30 рублей по скидке для студента из Томска до Ташкента. С пропитанием тоже всё хорошо было. И сама покупала, и в столовой кормили (бесплатно).

Магазинные полки были заполнены продуктами. Музыка и искусство были доступны каждому: за полтора рубля могли приобрести абонемент на полгода в филармонию, на выставки в музеи, концерты органной музыки. Так, мама побывала на концертах Софии Ротару, Алексея Глызина, Валерия Леонтьева, Михаила Шуфутинского группы «Комбинация», группы «Ласковый май». Но, как вспоминает мама, в декабре 1991 года жизнь студента резко изменилась:

– Это в одночасье – пустые полки в универмагах, гроши в кармане, наличие карточной системы в магазинах, отмена авиарейсов (сутками ждали отлёта самолётов в аэропорту), самостоятельный поиск работы студентом после окончания вуза. Наши деньги уже ничего не значили. С девчонками пришли в «Гастроном» (огромный магазин в Томске), а там один горошек и хлеб. Мы не просто поняли, что Союз распался, мы это прочувствовали.

А вот воспоминания маминой сестры, моей тёти, которая в 1991 году тоже была студенткой:

– Помню, как мгновенно на полках всё пропало, и лежала только морская капуста, хотя месяц назад там всё было. Помню, как мы в Томске на морозе стояли 3 часа в очереди за колбасой, за несчастной «варёнкой».

Решила узнать и у бабушки Лены, как изменилась её жизнь после 90-х:

– В 80-х всё было нормально, а уже в 90-х швах был! Раньше к русским относились прекрасно, с уважением. Русский брат считался старшим братом Узбекистана, потому что в обкоме первый секретарь был узбек, а второй – русский. А вот в 90-х отношение резко изменилось. Узбекские дети стали обижать русских детей, камнями бросать, когда идут русские. Даже нам, хоть я и в школе работала, в ворота бросали. Приходилось идти к родителям, объяснять ситуацию.

Жить было трудно. Русские стали уезжать, а уезжать-то и не хотелось, поскольку очень хороший совхоз был. Это не совхоз, а конфетка была! Но пошёл экономический упадок.

Что касается населения, так после распада заставляли разговаривать только на узбекском. В магазин пришла я, а на русском разговаривать со мной не стали, хоть и знали этот язык прекрасно. Вот такое было пренебрежение.

В 80-х годах мы жили и не заметили, что живём в коммунизме. Масло сливочное и шоколад ели досыта. Если ремонт нужно было сделать в доме, шла в контору, в стройотдел, и по заявлению делали хороший, добротный ремонт в доме. Всё это входило в квартплату, мы не платили.

Жили нормально, хорошо, как говорится. Зарплата вовремя, медработникам и учителям были льготы. Бесплатно получали 33 кВт, за газ тоже было определённое количество кубов, а остальное доплачивали. Вот так мы жили в 80-х годах.

А уже после 91 года пошли трудности: жили по карточкам, зарплату не выдавали даже в школе, а там я и твоя мама работали. И в это время обеспечивала нас твоя тётя, которая шила на дому.

Ещё в личное пользование давали по 10 соток на семью. Мы осенью сеяли пшеницу, в мае собирали урожай и сеяли уже рис. Потом сами молотили пшеницу и рис обмолачивали. Поэтому дома всегда были хлеб, плов, суп рисовый.

К счастью, семья у меня очень большая, и о происходившем в 1980-1990 годах расспросила не только родителей. По словам дяди, брата моего папы, в 80-х всё у него было очень хорошо: «по комсомольской путёвке отправили работать в Россию. Тут и с жильём, и с деньгами, и с пропитанием, и с культурой проблем не было. Говорит, жизнь била ключом и была прекрасна. Да и водители в то время были востребованы. Однако в 1991 году, как и у многих, жизнь изменилась далеко не в лучшую сторону. Да, все продолжали работать, как и раньше, и продовольственные заводы те же, но ничего на полках не было. А на свалках частенько валялись якобы испорченные продукты».

С заработной платой тоже был застой. Повезло хоть, что организация вносила квартплату за жильё и иногда помогала продуктами.

А вот у бабули с дедулей, родителей папы, ситуация складывалась несколько иначе. Из воспоминаний бабушки Веры:

– После распада Советского Союза очень было в Узбекистане трудно жить. За хлебом стояли в очереди, давали совсем помалу. Муку давали 1 кг в месяц, масло полкило. Но пенсию давали вовремя. Мы были уже с дедом на пенсии. Получали хорошую пенсию. А дети мои жили без зарплаты. Нищих было много, милостыню собирали детки узбекские. Но моим внучатам этого не пришлось видать, я им помогала. Последний кусок с дедом отдавали для них. Я, бабушка, за всю работу бралась, не боялась. И траву косила, и корову доила. Ничего не боялась. Трудилась, чтобы мои внучата были сытые. А мы работали честно, добросовестно. И по 12 часов, и без выходных, и без праздников. Мы ждали коммунизм, а коммунизма не видели.

Не видели… Или, как сегодня мне сказала бабушка Лена, не заметили, что пролетели коммунизм. Но хорошо, что моя семья «пролетела» его в таком месте, о котором вспоминает с любовью и теплом, несмотря на трудности, которые случились с ними там в 90-е.

Наверное, вы ждёте, что я расскажу, как «встретил» распад Советского Союза мой папа. А он работал, как всегда, как и сейчас, впрочем. Работал много и долго. Узнал о распаде по телевизору, но понял или даже, скорее, ощутил позже. Особенно ярко смог прочувствовать в середине 90-х, когда переехал в Россию к брату. Несладко приходилось долго. И лишь в начале 2000-х жизнь стала налаживаться. Но разрушительные годы в стране помнит каждый в моей семье.

 «В ожидании катастрофы». Бабанова Софья.

Мои бабушка, Белова Светлана Ивановна, и мама, Белова Ирина Сергеевна, родом из Узбекистана, который в конце 1980-х входил в состав союзных республик СССР.

К 80-м годам моей бабушке, родившейся в 1949 году, был 31 год, и она уже работала в милиции, тогда как моей матери было всего девять лет, она была ученицей второго класса. По воспоминаниям Светланы Ивановны Беловой, тогда она не могла на что-либо жаловаться: всю свою жизнь она была простым и трудолюбивым человеком, исправно исполняющим свои обязанности матери, лейтенанта милиции и просто хозяйки. Зарплату получила в 200 рублей — по меркам того времени это была действительно неплохая сумма, с учётом того, что и мой дедушка, ныне, к сожалению, покойный Сергей Петрович Белов, получал такую же зарплату на стройке. Тогда не могли жаловаться на соотношение цена-качество: цены были адекватными, а продукты — качественными, многое давало ещё собственное хозяйство — так, моя бабушка держала дома свиней, кур, гусей и уток, тем самым, не испытывая недостатка в мясе. Конечно, многие из окружения Светланы Ивановны жаловались: дескать, нет того, этого… Однако, по мнению моей бабушки, жаловаться было не на что: в то время худо и бедно жили только люди ленивые, прозванные самой Светланой Ивановной не иначе как тунеядцами. Иными словами, все жили скромно, но при этом сильной нужды не испытывали и не стремились к особой роскоши. Что касается моей матери, то она, будучи тогда ребёнком, особо ничего не помнит. Тем не менее, она чётко помнит череду смертей правителей страны до прихода к власти Горбачёва — очень часто по этому поводу объявлялись всесоюзные трауры в её школе. Кроме того, она также хорошо помнит, как среди её сверстников ходила некая страшилка, касающаяся того, что со смертью Брежнева закончится мир во всём мире. Очевидно, что данная мысль транслировалась среди взрослого населения и только после этого обсуждалась детьми, однако она стала в какой-то степени пророческой, если учитывать дальнейшую политику Горбачёва и пришедшего за ним Ельцина… Ирина Сергеевна также помнит проводимые до Горбачёва антикоррупционные реформы Андропова, боровшегося с приписками. А помнит она потому, что участвовала в сборе хлопка вместе с другими школьниками, для которых специально прерывались занятия и создавались надлежащие условия в трудовых лагерях, при этом, стоит отметить, за труд такого рода полагалось денежное вознаграждение. Разумеется, все по большей части положительно относились к подобной деятельности — и взрослые, и дети.

Если же говорить непосредственно о Горбачёве, то начало его деятельности, то есть 1985 год, многими людьми, в том числе и моей семьёй, было встречено довольно тепло, чему способствовал ряд факторов: это и осознание населением необходимости изменений после брежневского застоя, желание нового этапа в жизни страны, и хорошее первое впечатление от личности самого Горбачёва, который позиционировал себя как деятельного, прогрессивного, активного человека «из народа», много всего обещал и, как выяснилось впоследствии, слишком много «пудрил мозги», и что, самое удивительное, — очень успешно. Тем не менее, динамика отношений к раннему и позднему Горбачёву у любого советского человека, жившего в те годы, остаётся неизменной и закономерной: сначала было воодушевление и надежда, но затем следовали лишь разочарование и ужас от всего происходившего. Конечно, были люди, по воспоминаниям и моей бабушки, и моей матери, которым Горбачёв в начале своей карьеры не нравился, несмотря на всеобщее воодушевление, — слишком он был не похож на своих предшественников, ведя себя раскрепощённо (иногда и дурашливо, отпуская разнообразные шуточки) и не стесняясь везде «таскаться» со своей женой Раисой Максимовной, тем самым выставляя свою семейную жизнь напоказ. «Люди сначала воспринимали его как своего парня, который точно знает, что нужно простому человеку», — пожалуй, наиболее точное описание раннего Горбачёва, что дала моя мать. Конечно, были и те, кто уже тогда относился скептически к нему, называя его «меченым Мишкой», «Горбачом», «приплетая прогнозы Нострадамуса, предсказания Ванги, что, якобы, когда к власти придёт «меченый», тогда наступит конец света».

Если же говорить о влиянии горбачёвских реформ, касающихся внутренней и внешней политики, то, по большому счёту, они прошли практически бесследно (хотя их пагубные последствия и проявились позднее). В целом моя мать, будучи на тот период времени руководителем комсомольской организации в своей школе, мыслила «прогрессивно», отчего воспринимала и саму политику Горбачёва соответствующе. Так или иначе, сейчас, со стороны своих прожитых лет, будучи «правым» человеком, она оценивает все горбачёвские реформы того времени отрицательно, особенно упоминая вырубку виноградников в ходе антиалкогольной кампании, связанной с нелегальной продажей некачественного спиртного, которая увеличила смертность среди населения и нанесла серьёзный удар по экономике.

 Если же говорить о политике гласности, то тогда моя мама, как и большинство молодых людей её возраста, была воодушевлена внезапно открывшейся ей свободой (в то время как моя бабушка тогда всеобщего восторга по этому поводу не разделяла, хотя и не выступала против всего этого). Тогда стало модным критиковать власть, и этим охотно пользовались все, а в обществе стали процветать цинизм и разврат. И тогда же горбачёвские реформы, что очевидно, не могли не повлиять на мою семью: в школьной среде моей матери начались препирания учеников с учителями, которые вдруг начали «качать права», а в профессиональной среде моей бабушки авторитет милиционеров стал сильно понижаться из-за их критики. Конечно, с течением лет стало очевидным, что гласность и вседозволенность стали нежелательными синонимами в позднем советском обществе, что породило плюрализм мнений, нигилистические и скептические настроения, способствовало духовному хаосу, который со временем, к сожалению, никуда не ушёл, а лишь укрепился в сознании русского народа… Однако телемосты с США, трансляция которых стала возможной с появлением той самой гласности, были действительно прогрессивным явлением, которое моя мать встретила с восторгом, как и выход новых передач, сделанных по западному образцу.

Что же касается внешней политики Горбачёва, то ни моя бабушка, ни моя мама не имеют чётких представлений касаемо этого вопроса (подозреваю, что политика отвлечения в виде гласности всё же работала безотказно, тогда как совершалось страшное): «Не было ничего яркого, не запоминалось».

Тем не менее, уже к девятому классу моя мама стала чётко осознавать приближение всеобщего краха. Именно тогда стало понятно, что горбачёвская болтовня не приводит ни к чему хорошему, и в обществе стали наблюдаться пессимистичные и упаднические настроения. У всех был застывший немой ужас от происходящего, страх перед неизвестностью и горькое разочарование, не исключением стали и мои родственники, для которых развал Советского Союза стал настоящей трагедией. Именно тогда стали появляться межнациональные конфликты: каждая из республик стала агрессивно отстаивать свою суверенность, независимость, при этом объявив русского человека тираном, державшим всё это время соседние народы в «железных лапах». С появлением гласности стали появляться и русофобские настроения: если раньше всех устраивала многонациональность, то теперь «младшие братья» (узбеки, казахи, грузины, армяне, эстонцы и другие) были недовольны опекой «большого брата» в лице русских. Моя бабушка, живя в Узбекистане, столкнулась с этим лично: коренные жители стали тогда заставлять всех писать и говорить только на узбекском языке, в то время как использование русского языка резко сокращали, а русских призывали отправиться за пределы республики. 

Подводя итоги, можно сказать, что история моей семьи в 80-90-е годы на самом деле трагична: мои родственники жили в непростое время, как и все советские люди того времени, которые по тщательно спланированному сценарию тех, кому это было выгодно, в одночасье потеряли всё, лишившись спокойной жизни, и самым ужасным является то, что они вживую наблюдали медленную, мучительную смерть великой державы, на обглоданных хищниками-разорителями костях которой мы пытаемся дальше жить, по-прежнему веря в лучшее…

«У Христа за пазухой». Кудымова Наталия.

Страну составляют люди. Самые обычные, имеющие непреодолимую симпатию к своей Родине. Обычно и их семьи отличаются особым патриотизмом и гордостью за место, где живут. Ведь в семье человек воспитывается и формируется, как личность, потому что окружен особенной атмосферой и людьми, с которых берет пример. И так получаются истинно хорошие люди.

Историю моей семьи я слышу часто за общим столом от моей бабушки. Она любит рассказывать истории из юности, о времени, проведенном в селе Галкино.

21 марта 1980 года моя бабушка Надежда Николаевна вышла замуж за моего дедушку Геннадия Леонидовича в городе Лесной Свердловской области -так и берет начало история моей маленькой семьи. Дедушка устроился фотографом при оборонном предприятии, а бабушка работала намотчиком катушек и трансформаторов для подводных лодок, а также для космического оборудования. Бабушка с дедушкой очень любили свой маленький, уютный, закрытый город. Со всех сторон населённый пункт огорожен забором с колючей проволокой. Въезд в город осуществляется по пропускам только через контрольно-пропускные пункты. От этого город и получил свое название «Лесной». Ранее он назывался «Свердловск-45» над строительством завода и городской инфраструктуры вокруг него несколько лет подряд усиленно трудились заключенные ГУЛАГа. По некоторым данным, в строительстве Свердловска-45 принимали участие и московские студенты. Архитектура города отличалась упорядоченностью и характерной «квадратностью» застройки: потеряться в нем было невозможно. Один из гостей сравнил его с «Маленьким Питером», другим он напоминал патриархальную Москву.

В советские времена каждая молодая семья была уверена, что по истечении некоторого времени получит отдельное жилье, поэтому сразу поженившись вставали на очередь. Вскоре у них родились двое детей. И через два года они получили коммуналку, но потом из-за того, что дети были разнополые, им дали трехкомнатную квартиру в новом доме. Бабушка вспоминает как сильно она радовалась, потому что в 24 года уже имела отдельную квартиру в новом доме.

Наступили лихие 90-е, было очень тяжело, не платили зарплату, это коснулось и оборонного предприятия на котором работали бабушка и дедушка. Бабушку сократили и перевели в другой цех. Никого не увольняли, переводили в другие места где не хватало рабочих рук.

Из-за задержки зарплаты покупали мешки муки и сахара, сами пекли хлеб, на даче выращивали овощи, разводили свиней и кур. Бабушка и дедушка с их друзьями пытались заняться челночным бизнесом, ездили за товаром в Москву, на Дальний восток, и в Карелию за пуховиками, валенками и телефонами.

Они не понимали, что происходит в стране, не придавали значения распаду СССР и становлению ельцинской России, потому как предприятие, на котором они работали, было градообразующим и являлось государственным, и переход в частные руки ему не грозил, так как оно было оборонным. Каждому жителю выдавали ваучеры, что с ними делать никто не знал, бабушка вложила их в «Самоотлорнефть» надеясь в последствии получать дивиденды, но их никто так и не дождался. Эта нефтяная компания присылала приглашения приехать на перевыборное собрание за 2000 км в Сибирь. Естественно никого никуда не ездил.

Во время дефолта в середине 90х хотели поменять автомобиль, но из-за обмена денег на эту сумму смогли купить только шкаф для одежды.
После жизнь начала налаживаться, зарплату начали вовремя платить, стали ездить в отпуск, на предприятии всем желающим работникам давали путевки в санатории, дома отдыха, и в местный профилакторий, так комбинат поддерживал здоровье своих сотрудников.

Город Лесной был как отдельное государство: было свое подсобное хозяйство, свой хлебозавод, молочный завод, свой мясокомбинат, люди могли жить обособленно, над ним не пролетали самолеты, не было проложено железных дорог, люди не боялись за себя, свою семью и своих близких. Жизнь в секретных городах была не такой, как в обычных населенных пунктах. Их нельзя было найти на карте, поскольку эти города были объектами повышенной секретности, а выехать из города было достаточно сложно, иногда только в рабочие командировки.
Некоторые с сарказмом говорили, что это города-призраки. Поселяли там только сотрудников с семьями, которые участвовали в секретном проекте. Поэтому покинуть просто так такое место тоже нельзя было. Но наряду с этими неудобствами были свои плюсы: уровень преступности в ЗАТО был нулевым, жизнь — спокойной и размеренной, инфраструктура очень развитой по сравнению с другими городами, можно было купить дефицитные продукты. Также и зарплаты даже обычных учителей были выше, чем в открытом городе, не говоря уже о сотрудниках секретных предприятий.

Перестройка мало коснулась Уральцев в закрытых административных территориальных преобразованиях в отличие от народа иных регионов России, жить было намного легче и спокойнее, жители не знали, что такое дефицит -  его в ЗАТО попросту не было: в магазинах царило изобилие при полном отсутствии очередей, а советское правительство ценило талантливых специалистов, работающих на предприятии, и понимало, что за неудобства следует платить.
Как говорит моя бабушка «Жить на Урале это не у чёрта на куличках, а у Христа за пазухой».

«Моя семья в годы перестройки». Чиликьян Элеонора.

Закат эпохи, как правило, всегда сопровождается значимыми для истории народов событиями, и, к сожалению, далеко не самыми приятными. Весь период протекает под гнётом перемен, колоссальной перестройки жизнеустройства. Это время, являясь наиболее показательным, проверяет людей на прочность их убеждений, устоев, на наличие принципов и человечности как таковой. В истории нашего государства было множество переломных моментов — трагичных, кровавых, безжалостных. Это и смута, и эпоха дворцовых переворотов, и распад Российской империи, и крайняя для Россия — перестройка, разделившая жизнь народа на «до» и «после», вскрывшая истинное лицо каждого советского гражданина.

Хотя времена были сложными — вся страна находилась будто в зоне турбулентности, жизнь, все же, продолжалась со всеми ее привычными течениями, только не такими размеренными и беспечными как раньше. Радостные события были не чужды для народа и моей семьи, в частности. Так совпало, что начало перестройки пришлось на самое её зарождение — в конце 85 года мои родители поженились. Жили в отцовском доме с моими бабушкой и дедушкой по папиной линии, как полагается младшему сыну, коим и является мой папа. Мама тогда только окончила педагогический колледж и устроилась работать воспитателем в детский сад. Чуть больше, чем через год у них родился первенец — мой старший брат. Это был уже 1987 год, тогда ситуация в стране становилась все напряженнее. Мама ушла в декрет, из которого потом так и не вышла. Она стала многодетной матерью, домохозяйкой и крепким тылом для папы, помогая ему и поддерживая его во всем.

В те годы отец поехал работать в Красноярск возить лес, это почти за 4 тысячи километров от Туапсе, та он получал хорошие по тем временам деньги — тысячу рублей в месяц. Ещё в армии он освоил учетную специальность – водитель-механик. Кстати говоря, все мужчины нашей семьи хорошо владели этим делом — дедушка проработал водителем на заводе 45 лет, где в последние годы он получал 180 рублей и этих денег вполне хватало семье с тремя детьми. Старший брат имел такую же военно-учетную специальность, как и папа, собственно, он же его и учил сидеть за баранкой ещё с подросткового возраста. Навык особенно пригодился отцу в его насыщенной жизни. Приходилось много времени проводить в дороге, особенно в горбачевские годы — «постоянно куда-то ездили, чтобы хоть как-то заработать». Отец рассказывал, как вместе с мамой они ездили на Кубань продавать собранный урожай: хурму, каштаны, грибы; как он постоянно мотался по краю, не упуская возможности прокормить семью, в которой к 92-году уже было трое детей. Особо выбирать ему не приходилось: если подворачивался случай заработать, то он непременно им пользовался. С приходом Горбачёва к власти рабочие места во многих городах, можно сказать, пропали. Все производство было разрушено: винзавод, мясокомбинат, где какое-то время также работал отец, рыбный завод, хлебозавод, обувная фабрика – и это только в нашем маленьком городке, а сколько людей по всему союзу остались без дохода.

Тяжело было, дефицит продуктов, пусть искусственный, но ощутимый. Если сегодня в магазинах есть огромное разнообразие товаров, то тогда полки были пусты, продукты и прочее выдавали по талонам, нормы которого все время сокращались. Но в нашей семье не переставал раздаваться детский смех – это помогало моим родителям не падать духом, не опускать руки и находить возможности. Ведь дети – главный смысл и главная мотивация в жизни человека, ибо они и есть его продолжение.

Новые власти нещадно разграбили страну, в которой было все необходимое и зарплаты у людей были такие, на которые реально могли прожить семьи — без роскоши и излишеств, но не нуждаясь в вещах необходимых. Жили нормально, как люди. И что стало потом?

В самые трудные времена этого периода папа даже занимался перепродажей. В Новороссийск причаливали турецкие теплоходы с пивом, конфетами, коврами — все, что было, он скупал и вёз на продажу в Краснодар. Конечно, это неправильно, но тогда творились куда более ужасные вещи: рэкет, наркоторговля и убийства. Слава Богу, это не коснулось нашей семьи.

Как-то я спросила у отца, а как жили мошенники? И в пример он мне рассказал одну историю: «Чтобы нелегально перевозить чёрную икру, её закатывали в банки из-под кильки и отправляли заграницу. Но однажды в порту, во время погрузки на судно, банки рассыпались и помялись. Испорченный товар не стали везти, а выставили на продажу в нашем местном магазине «Океан», эту, якобы, кильку. Когда люди обнаружили, что вовсе не килька там, раскупили все, не задумываясь, а продавцы даже и не знали, в чем дело и с чего вдруг появился такой спрос на консервы. Вот так же происходило и со всем остальным.»

Мои родители не любят вспоминать о тех временах, а когда слышат жалобы на жизнь, всегда говорят: «Вспомните, как было в 90-х», — подразумевая и перестроечные годы и то, что за ними последовало. «Всегда цените то, что имеете», — эта та истина, которой научили меня в семье.

Вообще, семья для каждого из нас является основой миропонимания и мировосприятия, главным указателем в ценностных ориентирах, в поведенческих моделях, в главных стремлениях жизни.

Мой папа родился и вырос в Туапсе, мама — в Абхазии, откуда в 14 лет уехала учиться в Туапсинский социально-педагогический колледж. Они выросли в Советском союзе, пережили перестройку, девяностые и наблюдали становление Российской Федерации. Здесь же воспитали семерых детей. Многие их знакомые уехали из страны после развала СССР, но никогда от своих родителей я не слышала что-то о хорошей жизни где-то там, вне России. Никогда они не хотели уехать, как бы сложно не было. Никогда они не говорили своим детям, что нужно стремиться покинуть страну. Они всегда с гордостью произносили «Россия». Всегда переживали в трудные моменты, но всегда верили и верят, что страна справится со всем. Сегодня я мыслю так же и благодарна за это своей семье.

«Третий сын». Диденко Даниил.

Конец 80х – начало 90х – время, переломное для Российского государства. Тяготы этой эпохи пережили если не все, то многие. Не стала исключением и моя семья.

Мои родители вспоминают, что закончили ВУЗы в 88 году. Папа – Пензенский Инженерно-Строительный Институт, а мама – Хабаровский Государственный Педагогический Институт. В том же году они получили распределение в город Амурск Хабаровского края. Жили в соседних комнатах в общежитии для молодых специалистов. «Тогда, – рассказывает мама, – кухня нашего общежития была местом проведения праздников и именин. Все друг друга знали…» Там и познакомились мои родители.

Уже в марте 1989 года они поженились. Сразу после этого получили комнату в общежитии, но прожили там только до лета. Переехали в Хабаровск. «Была перестройка, долго искали работу», – говорит о причине переезда отец. Но устроиться по своей специальности он так и не смог – строительная отрасль находилась в упадке. Поэтому папе пришлось поменять свою профессию. Чтобы прокормить семью, он пошёл на судостроительный завод учеником токаря.

В марте 90-го года в нашей семье родился старший сын Роман. Жить стало тяжелее – на плечи молодых людей легла задача вырастить ребенка несмотря на лишения, которые приносило суровое время. По рассказам мамы, на тот момент она была в декретном отпуске, и никаких льгот ей не полагалось: «Рожали не за материнский капитал, а для себя. Даже в такие трудные времена...» Отцу зарплату давали поначалу только продуктами или товарами (вот почему, к примеру, у всех работников общежития были одинаковые металлические серые кухни и диваны «Наташа»), деньгами практически не платили. Через год работы им как молодой семье дали однокомнатную квартиру. Мама вспоминает: «К моменту рождения первенца полки в магазинах опустели. Продукты выдавали по карточкам». Жить стало ещё тяжелее.

Одна из самых страшных пор пришлась зиму 91–92 гг. Город не успел подготовиться к отопительному сезону, угля в хранилищах ТЭЦ не было. И это в Хабаровске, где температура в это время достигает -30 градусов, иногда больше. Перемёрзшие водопроводные краны, жуткий холод в домах, буквально ледяные стены, по которым стекала вода. В домах от такого всюду плодилась плесень. Не было ни питьевой ни хозяйственной воды. Приезжали военные кухни во дворы. Кормили малоимущих и пожилых людей. Мама рассказывает о той зиме: «К сожалению, были жертвы среди пожилых людей – несколько человек замёрзли в своих квартирах. Топить было нечем, ТЭЦ не работали. Предприятия стояли». Люди устанавливали во дворах буржуйки, готовили на них по очереди на каждую семью. Ставили печи и внутри квартир. Наша семья в тот момент жила в заводском доме, где была своя котельная (завод был военным, производил катера для армии), только поэтому проблем с отоплением не было и зиму удалось пережить «без потерь».

В 92-м году мама после декретного отпуска вернулась на работу в школу №20. По рассказам учителей, их семьи жили без отопления и без воды до нового года. И это если учитывать, что холодно в Хабаровске становится уже осенью. Чугунные батареи лопались, и вода тут же застывала на лестничных пролетах. Было много травм среди населения.

Люди начали протестовать, перекрывать дороги, требовать включения ТЭЦ. Уголь для работы станции власти в конце концов нашли. Начали восстанавливать отопление в домах к новому году.

В 93м году родился средний сын Глеб. С появлением второго ребёнка стала поставляться гуманитарная помощь из Японии и питание для кормящих матерей по талонам дополнительного питания. Всё это возили домой колясками. Благодаря этому кормилась, по сути, вся семья и даже соседи (все в малосемейном общежитии знали друг друга, потому что работали на одном заводе). На детских смесях варили каши, делали выпечку.

Подруга мамы, переехавшая в седьмом классе в Хабаровск из Динской, рассказывала, что два года плакала по ночам – вспоминала свою станицу. Будучи ребенком, она запомнила: в магазинах Динской тогда можно было купить на выбор десять видов мороженого. Конечно, ничего подобного на Дальнем Востоке не было. Её поразили суровые погодные условия и товарный дефицит.

По рассказу родителей, в 95-м году военный завод, на котором работал мой отец, обанкротился, и папа перешёл в трамвайный парк. Там он был токарем. С деньгами в семье стало полегче. До этого вся зарплата выдавалась чем угодно, кроме денег. Теперь платой за труд служили собранные кондуктором за день монеты (цена проезда в трамвае на тот момент стоила три копейки). Их взвешивали на весах и передавали папе в мешочке. Ими же платили за коммунальные услуги. Работники ЖКХ говорили матери: «Ваш муж хоть какую-то зарплату получает».

Сегодня, вспоминая те сложные годы, моя мама говорит мне: «Многие спрашивают: ''хотели бы вы вернуться в свою молодость, чтобы прожить её заново?'' Ни за какие деньги! Было очень трудно. Дефолт, перестройка, мародёрство, разгул преступности. Не передать, что творилось в стране…»

И на мой вопрос «что же спасало?» она отвечает: «Семья. Держались друг за друга. Бабушка помогала. Ещё повезло, что сыновья всегда были в детских садах – там они могли питаться. Природа тоже спасала – грибы, ягоды. Многое выращивали на даче. Всегда была рыба. Там участок земли был подспорьем. Здесь на юге, мы заметили, так не ценят природные богатства…»

И всё же, пережив многие тяготы, моя семья стала только крепче – а время развала страны стало проверкой, которую мои родители смогли пройти с честью. И сейчас, открывая для себя новые страницы истории рода, пишет об этом их третий сын…

«Жили не богато, зато честно»: история моей семьи на рубеже 80-х-90-х годов. Григорьян Аделина.

Обычный вечерний видеозвонок родителям в Ялту стал для меня информативнее чем уроки истории «Новой России» в старших классах лицея. 

Так как у родителей я ребенок ранний, и в период распада Советского союза они были ещё подростками, отвечать на вопрос «а как было в 90-е» начал мой дедушка. Он человек простой. Полжизни проработал на заводе, стоял у токарного станка, в 80-е в Ялте работал в горном санатории с женой, и всегда говорил мне, что «труд облагораживает», даже если предприятие задерживало зарплаты на месяцы, а так как работали бабушка с дедушкой в одном месте, не платили им одинаково. С двумя дочками приходилось не просто. Все, что дедушка заработал за долгие годы в Советском Союзе, и что так безопасно лежало на сберегательной книжке, в конце 80-х просто-напросто «сгорело».  

С началом 90-х пришла и эпоха капитализма. Или как говорит мой дедушка: «Кругом одни аферисты! Еле уговорил друга не ехать в Москву, не покупать эти бумаги МММ». А когда пирамида распалась, друзья его спрашивали: «Откуда ты знал?». 

Пока кто-то стоял в очереди за акциями финансовой пирамиды, моя бабушка стояла в очереди за чем-то дефицитным, а это в основном были продукты. Иногда могла попросить пропустить её, когда по графику уходил последний автобус, и её всегда пропускали! Вот такие были советские люди. 

90-е в Крыму были особенными, с распадом СССР начался активный период «украинизации». Всё в одночасье стало на украинском несмотря на то, что население говорило на русском. Папа вспоминает: «Делопроизводство было на украинском, поэтому читать бумаги надо было очень внимательно, все переводить». Поначалу было тяжело, но потом украинский был везде: на телевидении, на дорожных знаках, в задачах по биологии или химии в крымских школах. Чем рейтинговее и интереснее фильм, тем с большей вероятностью его конечно переведут на украинский. 

Но «украинизация» — это ещё не самое страшное. «Наркотизация» населения была страшнее. Количество смертей в 90-е выросло не только из-за массового бандитизма, но и из-за заполонившего города героина и других смертельных веществ. Фраза «умер от передоза» в адрес молодых знакомых отца или соседей стала произноситься наравне с приветствием «доброе утро». Увеличилось число аварий на дорогах с летальными исходами, водители часто садились за руль в состоянии наркотического опьянения. 

Папа рассказал, что большую часть времени в домах и на улицах не было освещения. Власти прибегали к веерным отключениям света под благородной целью «экономии», но на деле же электроэнергию массово продавали в Польшу. 

Поэтому дома старались не сидеть, папа подрабатывал в прокате, катал приезжих на дельтаплане, потом работал таксистом. Малиновых пиджаков не носили. Жили не богато, зато честно. 

Молодёжь политикой не интересовалась. Это сейчас она стала такой любопытной, тогда все было иначе. О каких больших политических трансформациях можно думать, когда тебе есть нечего? Папа до сих пор кривится от словосочетания «Масло Рама». 

Есть было и вправду нечего. Мама рассказала про свой типичный завтрак в школе. Очередей не было только за хлебом. Дома всегда была буханка серого, ведь он самый дешёвый, а ещё сало, оно стоило значительно меньше, чем мясо, но хорошо насыщало. «Тётка привезла нам чай с бергамотом из Москвы, конечно сахара чаще всего не было. Только чай хлеб и сало. Кушала и шла в школу. А там уж как придётся». 

Чуть позже ялтинские рынки заполонили турецкие продукты. «Химозное» печенье или леденцы были для детей чем-то совершенно новым и очень вкусным, даже несмотря на количество «ешек» в составе. 

Школу мама помнит смутно. Очень многих уроков не было. Учителям не платили зарплаты, и они часто пропускали работу, бастовали, ходили на митинги. Но особенно хорошо Мама запомнила учителя по украинскому языку и литературе. Это была шикарная женщина в мехах и украшениях. Её кабинет был единственным оборудованным кабинетом во всей школе. В нем были портреты украинских писателей и политических деятелей, национальные костюмы и атрибуты традиционно-украинской хаты. Напомню, это тогда, когда учителям было есть нечего. 

Было время, когда на продукты вводили талонную систему. Условно, дают тебе талон на 1 кг мяса и сахар, за них ты должен заплатить и на какое-то время забыть про эти продукты. Думать о качестве еды не приходилось. На прилавках были, по воспоминаниям дедушки, худые и даже синие полукуры полуцыплята, как будто умерли они своей смертью. А вместо водки тогда продавался спирт «Рояль». 

На несколько бутылок этого напитка можно было выменять ваучер. Как мне объяснили, у государства была такая политика: каждый гражданин обладает национальным достоянием бывшего Советского Союза. Ваучер — это акция (условно — одна часть) большого завода или предприятия. С подобной политикой олигархи не соглашались. Поэтому и скупали эти ваучеры у неопытных «коммерсов», которые с радостью перепродавали их за проценты. Так и становились законными владельцами компаний. 

Мама сразу призналась: «Я своё национальное достояние обменяла на кроссовки «Адидас» с рынка». Но дело не в том, что люди были бездушными и Родину за «Адидас» продавали. Дело в том, что денег не было настолько, что приходилось обменивать акции на что-то бытовое, что должно быть общедоступным.»

Зато было, что посмотреть… Мама рассказала, что в 90-е появились первые фильмы ужасов. Они распространялись на кассетах и с интересом пересматривалась у кого-то одного дома, ведь телевизоры были далеко не у всех. На телевидении цензуры особой не было. Появилась та самая свобода слова, которую требовали демократы. Но были ли готовы дети 90-х к такому массовому развращению? Не думаю. 

Папа и мама встретились на выпускном. Молодёжь отдыхала на озере, жарили дешевые куриные окорочка в маринаде из кетчупа и майонеза, на которые предварительно скинулись по три гривны. На выпускной Мама пришла в спортивном костюме. Наверное, тоже «Адидас». И наверное, этим и понравилась папе. Настоящая семья у них образовалась уже в нулевых, когда всё стало «поспокойнее». 

На вопрос о том, скучает ли дедушка по Советскому Союзу, дедушка отвечает положительно. Но все мы понимаем, что он скучает по стабильности. Этого так не хватало в 90-е и в какой-то степени до сих пор не хватает. 

Я закончила телефонный разговор с родными со странным чувством. Заблокировала айфон, сделала глоток тёплого латте со сливками. И вот уже папина любимая фраза — «Хочешь как в 90-х?!» — на мои иногда слишком прогрессивные взгляды кажется мне не такой уж бесполезно-смешной, как я думала ранее. 

21.12.2022

Статьи по теме