Любовь Березкина

Наталья Васильевна Возжаева родилась в г. Грозном в 1971 году. Окончила Ростовский государственный университет по специальности "Филолог, преподаватель русского языка и литературы". Публиковалась в журналах: "45-я параллель", "Тропы", "Родная Кубань", "Москва", "Краснодар литературный", "Филигрань", в сборниках и альманахах. Автор двух книг стихов. Лауреат первой степени конкурса "Русский Гофман" (2023). Живет в Новороссийске.

– Наталья, о Вашем творчестве исчерпывающе рассказал Юрий Бородин в своих «Размышлениях у “поэтического разъезда». Сложно что-то добавить, но мы всё же пойдём на такой риск …

В отличие от “заблудившихся в облаках” поэтов Вы смотрите на мир с высоты своего роста, а “рост” поэта определяют его стихи. Так, например, сравнивая “звёзды” с “цветами на огуречных попках”, Вы видите малое в великом, когда кто-то другой, скорей всего, сравнил бы в обратном направлении, различив великое в малом. Такой необычный вектор поэтической мысли вызван убеждением, что человеку надлежит не замахиваться на вещи, находящиеся выше его понимания, но довольствоваться тем, что у него есть?

– Я с большим интересом читала статьи Юрия о моём творчестве и открыла для себя много нового… О себе.) Кстати, с самого начала хочется вспомнить фразу Набокова В.В. о том, что «должен существовать специальный типографский знак, обозначающий улыбку, нечто вроде выгнутой линии, лежащей навзничь скобки, именно этот значок я поставил бы вместо ответа на ваш вопрос.» Только я использовала бы этот знак в отношении некоторых своих ответов. Если ваш рост 162 см, то вы поневоле ближе к земле, чем к небесам). А если серьёзно, то никаких убеждений, что надлежит или не надлежит у меня нет. Мои стихи – это моё «акынство» и только моё. Если это кому-то созвучно, то я рада. Если нет – ну что ж… Мне и в самом деле цветы на огуречных «попках» (если что, нас поправят ботаники) напоминают звёзды. Можно и наоборот).

Юродивая, прошагаешь утро

С блаженным выражением лица.

И, наклоняясь, чтобы видеть лучше,

Охватишь миг, объёмнее, чем жизнь:

Галантусы стоят унылой кучкой,

Заплаканными личиками вниз.

Вспомнился эпизод из любимой мной «Саги о Форсайтах» (Дж. Голсуорси): «Вот посмотри, – она высоко держала на лунном свету свой яблоневый цветок. – По-моему, это лучше, чем весь сад».

– Ваша поэтическая речь максимально адаптирована к современному читателю из простого народа. Милые уютные “улепётывает”, “бульбенятся”, “шастала”, “напихано”, “картоха” и пр., довольно часто встречающиеся существительные в уменьшительно-ласкательной форме, – всё это, казалось бы, “нежелательное” в стихосложении, ничуть не приторно и гармонично приживается в Ваших текстах, создавая ощущение, что Вы говорите с миром, как любящая мать с маленьким ребёнком. Так ли это?

– Знаете, когда маленький человек растёт среди трёх любящих бабушек (они были родными сёстрами) и одной прабабушки, их мамы, то это отражается на всём, на лексике – тоже. «Вихотка», «уполовник», «бульбениться», «шастать» и т. д. – это память детства. А ещё помню, как прабабушка звала меня, уже в сумерках, выйдя из подъезда: «Наташу-у-у-у!» Да, именно так). Милые, светлые люди, которых безжалостно помотала жизнь, но ни злости, ни обид я не видела. Только свет и любовь. Прабабушка часто пекла «сдобки», пышные булочки с сахаром. Мне позволялось мазать верхушки пучком гусиных перьев, смоченных топлёным маслом с яичным желтком. Сахаром посыпать не доверяли, я его ела). Большая часть сдобок раздавалась прямо в окно (жили на первом этаже) соседям и знакомым. Мир говорил со мной, как любящая мать. Я выросла. Теперь моя очередь.

– Вашему перу присущи народность и правдолюбие, конкретика (поэтический “вещизм” в хорошем смысле) и жизнерадостность, но случаются и глубокие философские размышления, впрочем, не лишённые характерной для Вас мягкости:

Я – к морю, о больном мне просто только с ним.

“Не страшно, – скажет мне

Мой бескорыстный лекарь, –

То камушек болит с отверстием сквозным.

То сердце-амулет, обкатанное горем,

Не ледяной голыш – живой Куриный Бог.

Закончишься – оно само вернется в море,

Найдет его дитя, повесит на шнурок”.

При исследовании Вашей поэзии создаётся впечатление, что светлые, тёплые и ласковые строки – это как пуховый платок, накинутый на больные озябшие плечи, платок настолько всеобъемлющий, что его достаточно, чтобы случайный взгляд не заметил концентрированной боли, которой наполнена “подводная” часть айсберга.

– Слишком много противоречий, разочарований, несправедливости вокруг. Пропустишь через себя – вот и «сквозное отверстие».

Я родилась и выросла в Грозном, в Чечне. Мы уехали оттуда в 1993, по известным причинам. Беженцы. Говорить об этом не люблю, но нынешние события воспринимаются мной слишком остро. Я понимаю, что такое вырвать себя с корнем из родного дома, дедова сада, любимых улиц. Мы застали начало той катастрофы, которая превратила площадь «Дружбы народов» в площадь, заваленную трупами. Мне действительно не хочется возвращаться в то время даже в воспоминаниях.

Посмотришь, мы здоровы с виду вроде бы,

Но мы-то знаем, друг мой инвалид,

Когда нам ампутировали Родину.

Вот нет её. А всё болит, болит…

Я долго «носила» в себе другие строки. Страшные, стыдные, бесформенные и очень острые. Потом решила: не могу больше. Вот тогда и появились «Сволочи»:

Грозный город. Ливневая струнность.

В горной речке – красная вода.

Ты мне подарил седую юность,

Мне теперь и старость не беда.

На полу раздолбанной маршрутки

Места и двуногим-то впритык.

Погоди, водила, скину куртку.

У войны совсем не бабий лик.

Крошево от гусеничных траков,

Небо нашпиговано свинцом.

У войны лицо моей собаки.

Нет, не морда. Именно лицо.

Помнишь знойный зуд мушиных сонмищ?

Помнишь трупов бурые кули?

Ты же ни черта потом не вспомнишь,

Кроме пса, сидящего в пыли.

Я тогда ещё умела плакать.

После ссохлось всё, как солончак.

Места не хватило для собаки.

Крови было мало сволочам.

Ты, господь, нас вёл до Малгобека,

Дальше сами, дальше – на авось.

Живы. Но с глазами человека

В сгустке сердца поселился пёс.

Жить конечно можно, только нечем.

Бог, да совесть – тот ещё балласт.

Ты поймёшь, что мир бесчеловечен,

Предавая тех, кто не предаст.

В августе прошлого года решилась поехать в Грозный. Центр не узнать уже, тридцать лет прошло. Но вот окраины… Андреевская Долина, посёлок Черноречье, городок Маяковского - путешествие во времени. У новеньких ворот бывшего нашего дома я и «сломалась». Откуда в человеке столько слёз?) Есть такое понятие как «русские кавказцы». Я вот тоже с внутренним отрицанием смотрела на женщину в шортах и открытой майке в холле отеля в Грозном. Проявить уважение к чужому укладу можно и без слов, да и усилий особых не надо. Впрочем, тему хочется закончить. А мне это проще сделать так:

Поднимаю ватную руку, стучу в ворота.

Завитушки кованные по краям.

За воротами речь знакомая, горловая – «кто там?»

Отвечаю растерянно, односложно – «я».

А на мне косынка, платье в пол и слёзы градом,

Я смотрю во двор и по-русски так : «Боже мой!»

И хозяйке нынешней объяснять не надо –

Понимает – я вернулась домой.

Тише, память. Не выдержать всё и сразу.

Тут был кран, там – дедов верстак, тут – крыльцо.

А хозяйка тихо: «Зови меня «Аза»».

И идёт за водой, взглянув на моё лицо.

Приглашает в дом, но этого слишком много.

Мы сидим во дворе и тихо с ней говорим:

– Очень долгой была у тебя дорога?

– Очень. Тридцать с лишним лет. Почти тридцать три…

Тут был шкаф, где хранил свои акварели мальчик.

Мой отец. Под тем железным настилом.

Пожилая чеченка обнимает меня и плачет.

Ничего, – говорю ей, – ничего. Отпустило.

Я ни о чём не жалею, ничего не хотела бы поменять – всё идёт так, как нужно. Может быть, кого-то и согреет «пуховый платок»).

– Говоря: “Вокруг реальный мир, а в центре мира – мы” и будучи агностиком, Вы, тем не менее в стихах часто обращаетесь к Богу и ощущаете Его присутствие. В этом плане показательно стихотворение “Назовут Марией – живи Марией”:

Назовут Марией – живи Марией,

Что бы там об этом ни говорили.

Как придёт пора выпускать младенца –

Ты положишь в ясли большое сердце,

Что среди соломы и морд овечьих

Будет биться болью нечеловечьей.

Прикрывая рану под левой грудью,

Будешь ждать волхвов, но даров не будет,

А пойдут на боль твою пастухи,

Унесут в холщовых мешках стихи,

Те, что станешь петь, заслоняя ясли,

И звезде гореть негасимо, ясно.

Назовут Марией – живи Марией –

Фитильком лампадным. Терпи. Гори им.

Новозаветная история Рождества Христова накладывается на судьбу женщины-поэта, где образ Сына Божия заменяет “большое” сердце, “бьющееся болью нечеловечьей”. Перефразируя: “назовут поэтом – живи поэтом”. В 2021 г. в одном из интервью Вы сказали: “Я не называю себя поэтом. Это не ложная скромность и не кокетство. Это понимание крутизны и неприступности той скалы, всего лишь у подножья которой я стою”. Изменилось ли Ваше самоощущение за прошедшие годы и что, на Ваш взгляд, определяет понятия «поэт»-«не поэт»?

– Самоощущение не изменилось. Как стояла, так и стою. Но, по крайней мере, я стою на своём месте и достаточно устойчиво. Меня не кидает из стороны в сторону, не меняю взглядов и ценностей, продолжаю думать, что текст – это ответственность. Самое паршивое чувство – это чувство стыда перед самой собой.  Пару раз я это испытала – больше не хочу. «Поэт-не поэт» – не знаю. До того не знаю, что хочется просто ответить «!!!». Если на «мой взгляд», то поэт – это человек, стихам которого я верю. Верю до зависти (хорошей такой, из серии «почему не я это сказала»), до этих дурацких мурашек, до запоминания строк (даже при моей паршивой памяти), до моих приставаний ко всем подряд после прочтения таких стихов: «Вот! Вот, послушайте! Ну, пожалуйста! Это же она, Она, Поэзия!» А вот определение этому всему я не дам. Заумь какая-нибудь получится, ну его…

– Поэзия для Вас – это возвращение к своему внутреннему “я” спустя десятилетия выживания, приятный досуг, профессиональное увлечение преподавателя русского языка и литературы или что-то другое?

– Что-то другое. И уж точно не что-то приятное. «Это мука моя, не дар»)). Вечное недовольство строкой, вечный поиск, «недо». Знаете, однажды моя маленькая (тогда ещё) дочь увидела золотую дорожку на абсолютно гладком море, рано утром. Этот восторг в глазах, её аж затрясло от увиденной красоты! Она поворачивается ко мне и выдыхает: «Мама…. Это….это…. А-а-а-а-а-а-а!!!». Я попросила «сказать словами», мол, ты же умеешь, опиши свои ощущения. А она помолчала и… заплакала. Иногда мы чувствуем сильно, до удушья, но как найти слова? Хоть что-то – и то хорошо. Но всё не то.

Нет, не переводи меня на свой язык,

Не стряхивая росу с сиреневых соцветий.

Звук тонок, невесом, как радужный пузырь,

Увёртливый малёк, неуловимый сетью.

– Начав сравнительно поздно, Вы быстро добились определённых успехов на литературном поприще. Сказывается ли это на стихах? Помогает или мешает?

– Каких успехов? Где эта «перевёрнутая скобка», обозначающая улыбку? Срочно мне нужна). Если говорить о том, что приходит человек и радостно заявляет: «Я знаю ваши стихи наизусть – так они мне близки», то это не «успех» – это счастье. Успех подразумевает коммерческую составляющую. Полные залы, огромные тиражи. Нет, этого ничего у меня нет, зато есть люди, которые пишут мне иногда: «Как же я люблю ваши стихи». Магазин «Москва» «попросил» меня «забрать остатки книг», потому что они «невостребованы читателем». Интересно, сын выложил их из багажника или так и возит?)…  Что может помешать думать стихами?

– Какими критериями Вы пользуетесь при оценке стихотворения?

– Критерии я описывала чуть выше. Всё же, самый главный – это наличие или присутствие (как хотите) самого автора в стихотворении. Я сейчас не о литературном герое. Вот кто-то начинает знакомство с биографии, а я – с текстов. Только потом всякие подробности и то не всегда. Недавно мне показали стихи одной дамы. Красивый торт такой, слоистый, с глазурью и розочками - идеальный по форме. Начинаю пробовать – глина. Нет там автора, зато есть копирование, подражание, перепев и … строгое соблюдение формы. И розочки. Скучно и зубы вязнут. Самое неприятное, что такие вот эрзац-стихи сильно дезориентируют широкого читателя. Всё ж ровненько, в рифму и … розочки. Наестся читатель такой «глины» – поди убеди его «другого пирога» попробовать.

– Людмила Хорева в статье “Наталья Возжаева – новое имя в поэзии” сказала так: “...любовь, что «единожды – навсегда», и есть главное для счастья, о котором она (Н. Возжаева. – Прим. наше) пишет, – она лейтмотив ее поэзии, основная тема ее стихотворений. Думаю, что это и главная тема её жизни.” Что для Вас означает “любить”?

– И опять я теряюсь. Однажды сороконожку спросили, с какой ноги она начинает идти. Сороконожка задумалась и… упала. Это же так естественно – любить. Детей, животных, природу. С мужчиной сложнее. Но трудно только первые тридцать лет). Потом он начинает понимать, что футбол под пивко можно и с женой обсудить. А там и до интереснейших споров о несправедливости мироустройства на примере «Братьев Карамазовых» рукой подать. Я попробую серьёзно сейчас. У нас в семье все браки раз и навсегда. Начиная с прапрапра…дедушек и бабушек. Родители мои больше полувека вместе. Да и я глубоко убеждена, что известное зло лучше неизвестного. Нет, простите, не могу я серьёзно). Лучше пускай за меня скажут стихи:

…Ты кутаешь меня – не мёрзла чтобы –

Бубнишь, мол провалился чёртов штопор

Куда-то. Вот скажи, за что ты мне?

Внутри моих печалей и вовне.

Немая своевременность касаний.

За что ты мне ниспослан небесами?

Прагматик, реалист, бурбон, мужлан…

Но, Боже правый, как она нежна,

Не тронута красивыми речами,

Твоей руки забота над плечами…

– Кроме отсылки к стихам М. Цветаевой, что Вы вкладываете в понятие “сад”: “...Все неровно, зыбко, боязно, “на авось”.

Но среди размашистых, яростных кулаков

Войн и хворей, да что там, зависти дураков

Должен жить раскидистый вечный плодовый сад

А иначе – что?

А иначе – ад.”?

– Тёмная я какая-то. Есть отсылка к Цветаевой? Ах, да! «За этот ад. За этот бред…» Нет, о Цветаевой я не думала тогда. А рифма «сад-ад» просто «прыгает» в глаза). «Плодовый сад» – тут, скорее, социум. Жить вместе – это вечная наука. Мне бы очень хотелось, чтобы люди уважали друг друга. Хотя бы. Господи, о чём я! Вычеркните это, пожалуйста. Перевёрнутая скобочка.

– Много сказано об утере читательского доверия к литературе и, в частности, к поэзии в перестроечные годы и постсоветское время. Возможно ли вернуть это доверие и что необходимо сделать для этого?

– Чтобы вернуть доверие, необходима одна простая вещь – не врать. Мне даже больше и добавить нечего.

– В Ваших текстах нередко можно встретить строки о молчании, возможно, берущие своё начало из Вашей вынужденной поэтической немоты до 2018 года. Когда появились первые “вымолчанные” стихи, что Вы почувствовали?

– Мне было страшно. Мне и сейчас страшно выкладывать новые стихи. Особенно, когда читаешь совершенно потрясающих авторов, осознаёшь свою «никчёмность». Но это проходит)). Не до конца, конечно, но отпускает).

– Оцените критически своё творчество: чего ему недостаёт, чего, может быть, с переизбытком? Ваша следующая книга – какой она будет?

– Я не умею оценивать своё творчество «целиком». Умею выкидывать «в топку» некоторые стихи и совершенно без сожаления. Может быть, мне чего-то и не хватает, но моё счастье в том, что я не знаю – чего именно. Книга? Точно знаю, что будет опять самиздат). Название уже есть, наполнение – тоже. Сборник стихотворений. А какой она получится – тут уже не мне решать. Единственное, что ещё могу сказать – тираж выйдет небольшой. Для моих самых преданных читателей.

Беседовала Любовь Берёзкина, 2024